Профессионалы и маргиналы в славянской и еврейской культурной традиции - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И она после восемь ден ходила и в бане мыла ее, детенка мыла. Платили ей как доктору. Приходила проверяла, глядела пупочек тамотка как [ПМА: РЕЯ].
[Помните ли вы, когда бабки принимали?] Нет, это меня уже… [Это вы уже не застали?] Нет, да, в больнице только. [В больнице] Это наши бабки, матери… [А вы когда в больнице, ну вот, когда рожали, бабку как-то тоже звали или только с врачом?] Нет, только с врачом. [Только с врачом, да?] Я… когда вышла, у моего ребенка была сухота. И вот ходили, я ходила по речкам, по бабкам, как бы спасала его, вот это было после родов… у него… сухоты были [ПМА: ДОЕ].
Аналогичную практику деторождения при помощи повитух и врачей зафиксировала Е. А. Арсланова среди старообрядцев Астраханской области, реэмигрировавших из Румынии:
За роженицами ухаживали вместе акушерки и повитухи, каждая соответственно своим знаниям: «врачка принимала дитенка, бабушка вхаживала». «Мое дело, – рассказывает Т. А. Голанова, – было принять роды и уходить. Я, например, приму роды, уйду, они приходили, топили баню по-черному. Им [роженицам. – Е. А.] там мазали, правили, парили их, жарили». В задачи акушерки входило: принять ребенка, снять с него мерки, зафиксировать вес. В послеродовый период она наведывалась в дом роженицы с целью проверить: не мокнет ли пупочек. Бабушка же оставалась для исполнения послеродовых процедур [Арсланова 2010: 39].
Показательно, что представители официальной медицины в изучаемых поселениях не противились подобному распределению ролей. Запрещено было только использование услуг повитухи без врача во время родов. В результате женщины, рожавшие при помощи бабки, скрывали этот факт:
И принимала она (бабка. – Н. Д.) роды. Она у меня очень большая родилась. А тогда уже запрещали бабушкам ходить. Хотели, чтобы звали… врачей, а… акушерку. А у нас еще не было роддома. А потом, как, ну, брусовой дом был, сделали одну комнатку, и потом когда там уже стали, ну и пришли когда уже ко мне, две эти – как акушерка и еще одна. Посмотрели да говорит: «Неправда, что ты ее…». Я сказала, что я сама рожала, не было бабушки. А она говорит: «Неправда, не могла ты ее сама родить. Такая она тяжелая, больше, – она говорит, – четырех килограмм весит. Ты не могла сама ее родить» [ПМА: САЕ].
Опираясь на исследования Д. Рансэла, Л. Олсон и С. Адоньева писали о том, что «советская кампания по борьбе с деревенскими повитухами началась в двадцатые-тридцатые годы и продолжалась вплоть до смерти Сталина в 1953 году; после этого преследование повитух прекратилось» [Олсон, Адоньева 2016: 233]. В исследуемом регионе было официально запрещено обращаться к повитухам значительно дольше, вплоть до конца 1970-х годов. К тому времени роды вне больниц были уже менее распространенными.
Интересно, что в некоторых интервью местные жительницы не только сравнивали бабку с доктором («платили ей как доктору», «бабка, была как это… акушерка», «все как одни доктора были»), но и называли акушерку бабкой, например:
[А хранили кусочек пуповины или нет?] Не знаю, нее. Ну, я, например, их всех в роддоме родила. Ну, там бабки прибирают, все прибирают. Акушерки те. Все выкидывают [ПМА: ШАИ].
Уподобление врача повивальной бабке выражается в переносе ряда практик с института повитух на официальную медицину, чему способствовало в том числе и то, что некоторые сельские повитухи с появлением больниц / родильных домов работали в них в качестве медсестер или санитарок. В селе Кунича (Республика Молдова) одна из повитух рассказывала о родах своей дочери – в больницу не успели, поэтому мать (повитуха) приняла роды дома, а потом отвезла роженицу в больницу:
СЕО: Я приехала с ней в четыре часа утра, привезла ее уже. Они говорят: «А кто принимал роды?» Я говорю: «Я!» Они пришли, разговаривают. Я говорю: «Девочки, быстрее, место не вышло, ничто…» – «А как?» А я говорю: «Вот так просто. Наверное, вот так просто перевязанная, перевязанная за плечо, вот тут перевязанная, – говорю, – быстренько давайте». «А кто, – еще раз вернулись, – кто роды принимал?» Я говорю: «Я». – «А вы кто?» – «Мама». – «Дееевочки!» Это врач спрашивает: «Девочки, быстрее давайте носилки». Понесли ее, а я еще дома приготовила сумку им. Что надо, все, все, все. Я, когда иду, иду прям в роддом – я же врач. МЕА: Ну правильно, а что ж? Я принимала, я ответ буду держать перед Богом (смеются). СЕО: И они: «Куда вы?» Я говорю: «На-те вам сумочку, позавтракаете там. Вы делайте все, потом, – говорю, – позавтракайте». А она, медсестра, говорит: «Вы что, еще сумку даже могли приготовить?» МЕА: Надо было сказать, что я сорок лет так отпахала санитаркой в роддоме, спасала, как могла, всех. СЕО: Говорю: «Знаю, – я говорю, – я это. Я была, работала у нас в больнице». Потом стала с ими разговаривать. «Ну, – говорит, – это уже вообще! Мама приняла и привезла еще, – говорит, – нам завтрак» [ПМА: СЕО, МЕА].
Из приведенного фрагмента биографического нарратива видно, что женщина, которая была сельской повитухой, а с 1960-х годов начала работать в роддоме санитаркой, сама себя считает врачом, то есть вписывает себя в систему официальной медицины. С 1980-х годов запрета на повитушество уже не существовало, поэтому домашние роды перестали скрывать. Кроме того, в последнем интервью обращает на себя внимание форма благодарности медицинского персонала: как и деревенской повитухе, в качестве благодарности медсестрам были предложены продукты питания, угощение. Нередко на эту аналогию указывали и мои собеседники.
Сравним рассмотренный сюжет с воспоминаниями местных жительниц о том, как встречали и провожали бабку после принятия родов:
Бабка была, когда придет, ее уже дожидается самовар, и с чаем, гретое вино, и это бабке было, угощение было бабке, да. И она, когда поздно чи ночь, чи холод, чи дождь, она домой не ходила, оставалась. А этих 8 ден, хотя ходила домой, она каждый день приходила. Вот сказали: «Нынче в три часа будем топить баню». Она уже знает, она уже в два часа идет [ПМА: РЕЯ].
[Когда это происходило, когда бабку благодарили?] ШАИ: Уже когда… ПСВ: Сразу же, да? ШАИ: Сразу после родов. Бабка вымылась, руки, уже младенчика положили, роженицу посадили. Тут стол родня накрывали, угощали, и
