Золотое дерево - Розалинда Лейкер

— О, моя дорогая! — воскликнул он, и его горло перехватило от волнения, а на глазах показались слезы. Ему казалось, что он пережил самое страшное; он так боялся потерять ее: сначала опасность исходила от Дома Рошей, затем от Дево, а теперь от несчастного случая при родах, которые, к счастью, закончились благополучно. — Если бы я потерял тебя…

— Тс-с, — прошептала она и кончиками пальцев вытерла слезы на его щеках. — Я с тобой. И всегда буду с тобой. А почему ты не хочешь взглянуть на своего сына?

Эмиль подошел к детской кроватке и взглянул на багроволицее, мирно спящее существо, наделавшее такой переполох.

— Я безумно рад видеть тебя, мой сын, — тихо произнес Эмиль серьезным тоном.

Габриэль чувствовала гордость от того, что сделала этого мужчину таким счастливым. На его долю, конечно, выпало немало переживаний в их браке, поскольку он безвинно страдал от отношений, связывавших его жену и Николя Дево. Как и большинство мужчин, страстно влюбленных в жен, которые изначально не отвечают им взаимностью, Эмиль верил, что Габриэль в конце концов воспылает к нему той же страстью. Но вместо этого она постоянно его разочаровывала. Габриэль, со своей стороны, была благодарна судьбе за то, что муж, как ей казалось, не подозревал о ее любви к другому мужчине. Во всяком случае, родив Эмилю сына, Габриэль надеялась тем самым загладить перед мужем свою вину — пусть и невольную — и примириться с ним.

Новорожденного назвали Андрэ в честь отца Эмиля. Крестной матерью родители выбрали, конечно, Элен. В день крестин она поразила всех тем, что сбросила, наконец, свой траур и появилась в более праздничном наряде, хотя все же одела неяркое платье серого цвета, в котором выглядела стройной и элегантной, а вместо обычных черных перчаток на ней были белые. Габриэль, передавая в руки невестки своего завернутого в пеленки сына, восхищенно улыбнулась.

— Ты прекрасно выглядишь!

Элеи, принимая спящего спеленутого младенца, ответила:

— Я переоделась в праздничное платье в честь твоего сына. Рождение нового человека — начало всех начал, и я хочу, чтобы моя жизнь стала частью этого знаменательного события.

Габриэль расцеловала невестку в обе щеки, и Эмиль последовал ее примеру, присоединившись к комплименту жены. Затем Габриэль взяла Жюльетту за руку и повела ее к выходу, туда, где гостей ждали экипажи. Элен и все остальные последовали за ними. Жюльетта постоянно оборачивались и бросала восхищенные взгляды на свою мать, очарованная ее новым обликом. Будучи впечатлительным ребенком, обладающим богатым воображением, девочка решила, что, словно в волшебной сказке, ее мать вдруг сбросила мрачные одежды и вновь превратилась в прекрасную фею.

Верная своему слову, Габриэль покинула отцовский особняк на улице Клемон, как только доктор разрешил ей переехать в деревню. В шелководческом хозяйстве Вальмонов остался всего лишь один сарай, в котором рабочие продолжали выкармливать личинок шелкопряда, поскольку часть тутовых деревьев на плантациях Эмиля уцелели от гибели. И все же Эмиль вынужден был ежедневно увольнять рабочих, которых хорошо знал и которые работали на него уже долгие годы, а теперь им пришлось голодать всю зиму, ничего не заработав на прокорм себе и своей семье. Тем временем плантации тутовых деревьев — особенно на горных склонах Италии — обещали дать хороший второй урожай, но все знали, что он вряд ли пойдет на продажу. Ходили слухи, что его переправят в Англию. Английский шелк всегда соперничал с лионским. А теперь шелкоткацкие мануфактуры Маклсфилда имели отличную возможность запастись шелком-сырцом иностранного производства, не испытывая конкуренции со стороны французских текстильщиков. Через португальские порты английские ткани, несмотря на войну, вновь попадали на европейские рынки сбыта. Поэтому перед лионскими шелкопромышленниками возникала реальная опасность того, что постепенно они утратят круг своих постоянных заказчиков и традиционных потребителей.

В довершение всех бед, обрушившихся на Лион, в город пришло еще одно сообщение. Русский царь издал указ, запрещавший ввоз в Россию предметов роскоши в целях сохранения огромных средств, которые тратили его подданное на их приобретение. В мирное время Россия представляла собой огромный рынок сбыта, и все лионские шелкопромышленники, включая саму Габриэль, получили на прошедшей Лейпцигской ярмарке заказы от русских клиентов, которые они уже было принялись выполнять. Однако тот, кто, использовав свои небогатые запасы шелка-сырца, уже выполнил наполовину принятые заказы, неожиданно оказался перед угрозой разорения в результате ухудшения политической обстановки.

Между тем мадам Хуанвиль самоотверженной работой и умелым руководством ткацкой фабрикой доказала, что Габриэль не ошиблась в своем выборе. Управительница два раза в неделю приезжала к своей хозяйке, докладывала ей о текущих делах, показывала новые эскизы узоров, выполненных Марселем, и получила от Габриэль необходимые указания. Иногда в особняк на улице Клемон наведывался и сам Марсель, чтобы обсудить с Габриэль различные спорные вопросы по поводу новых заказов, и, таким образом, Габриэль всегда была в курсе всех дел. Единственное, о чем она жалела, была невозможность пристально следить за действиями Анри, который ограничивался иногда лаконичными записками, если. был не согласен с решениями сестры, и поступал по-своему.

Что касается Эмиля, то он был доволен взаимоотношениями, установившимися в его семье. В это трудное время, когда текстильная промышленность Лиона была поставлена на край гибели, Габриэль вела себя как никогда кротко, о чем он раньше не мог и мечтать. Их сын рос здоровым ребенком, крепышом, которым мог бы гордиться любой отец. Семья Вальмонов жила в счастье и довольстве в своем загородном доме, не зная никаких тревог.

Эмиль сделал приятный сюрприз жене, устроив рядом со своей конторой маленький кабинет для нее, в котором она отныне могла работать. Габриэль пришла в восторг и искренне поблагодарила мужа. Все финансовые трудности, тревога по поводу цен на закупку новых коконов, а также другие текущие дела затмила радость, которую Эмиль испытывал от того, что жена опять была с ним и безраздельно принадлежала ему одному. В те минуты, когда к нему возвращалось сознание, Эмиль спрашивал себя: неужели в том и состояла его главная цель, неужели к этому он и стремился всю свою жизнь в отношениях с женой? В такие минуты он представлялся себе вечным преследователем, вечным влюбленным, стремящимся покорить свою возлюбленную и сделать ее своей. Эмиль хорошо видел на примере своих женатых друзей и знакомых, что брак притупляет чувства, ослабляет любовный пыл. Но в его жизни все было по-другому, до сих пор обнаженное тело Габриэль возбуждала его, он питал к ней ту же страсть, которую испытывал в первую брачную ночь.

Эмиль никогда не задумывался об участи, постигшей Дево, хотя бессознательно надеялся, что тот больше никогда не вернется во Францию. Похоже, что маршалу Масена не удалась попытка вытеснить Веллингтона с побережья Португалии, и, таким образом, две противоборствующие армии расположились вблизи населенного пункта Торрес Ведрас до весны, когда после зимней передышки военные действия должны были возобновиться с новой силой. Эмиль не знал, читала ли Габриэль в газетах репортажи о войне и пыталась ли разузнать что-нибудь из них о судьбе конноегерского эскадрона, в котором служил Николя.

Вспоминая рассказы Жюля, Габриэль могла представить себе все, что творилось сейчас в армии: холод, скудный рацион, полуголодное существование в перенаселенных казармах, в которых были расквартированы на зиму французские части. В самом Лионе Габриэль, приезжавшая сюда несколько раз в начале 1811 года, видела те же картины нужды, от которых в первую очередь страдали безработные. Город давно уже не знал такого количества нищих на своих улицах, многие опытные ткачи были доведены до полуголодного существования и просили милостыню для своих семей, стоя под проливным дождем. Почти все ткацкие фабрики и мануфактуры города были закрыты, а станки остановлены. Ткацкую фабрику Габриэль, как и немногие другие, еще работающие в Лионе, ежедневно осаждали толпы рабочих, надеявшихся, что кто-нибудь из ткачей подхватил простуду в это холодное время года или, по крайней мере, для них могут отыскаться подсобные работы, — например, по уборке цехов. Попав в крайне безвыходное положение, безработные ткачи вновь начали обвинять во всех своих несчастьях станки Жаккарда, вспомнив старые обиды. Полиция усилила бдительность и установила посты у каждой работающей фабрики и каждого склада, опасаясь волнений в городе. Действительно, в городе за зиму наблюдалось несколько вспышек недовольства рабочих, вызванных подозрением, что на складах шелкопромышленников скопились большие запасы сырья, которые не пускаются в производство. Но в целом зима прошла довольно спокойно, хотя голод и болезни косили безработных и членов их семей.