Крестовый поход - Робин Янг

Гарин молчал. Мысль о встрече с Уиллом была невыносимой.

37

Цитадель, Каир 31 августа 1288 года от Р.Х.

Назойливые голоса вокруг усиливали тупую боль во лбу. Липкими от пота пальцами Калавун массировал лоб медленными кругами. Закатное солнце сделало небо золотисто-малиновым, но жара не спадала.

— Мой повелитель. — Молодому атабеку пришлось повторить эти слова несколько раз, прежде чем Калавун устало отозвался:

— Да, эмир Давуд, говори.

— Пришло время действовать. Ильхан уговаривает правителей Запада начать Крестовый поход. Послал туда посольство. Мы не должны позволить им объединиться. Вместе франки и монголы могут нас одолеть.

— Сегодня был тяжелый день, — пробормотал Калавун после молчания. — Давай обсудим это завтра, когда нас всех освежит сон. И надеюсь, достигнем решения.

— Ты говорил это на прошлом совете, — проворчал другой эмир. — Но до сей поры ничего не решено.

— Отчего ты так непочтителен с нашим султаном, эмир Ахмад?

Принц аль-Ашраф Халил поднялся на ноги и пристально посмотрел на эмира.

Ахмад глянул на Калавуна и склонил голову.

— Прости мою дерзость, повелитель султан. И ты, мой принц. — Он поклонился Халилу.

Калавун махнул рукой:

— Садись, сын мой. Эмир прав, и я понимаю его заботу. — Калавун тяжело поднялся с трона и сошел с помоста к эмирам, сидящим на ковре вокруг низких столов, уставленных едой и напитками. Он был, как и прежде, могуч, разве что немного ссутулен. Ему было шестьдесят пять, о чем свидетельствовали седина и морщины на смуглом лице. — Мы обсуждаем это давно. Дольше, чем многие из вас могут представить. И каждый раз одно и то же. Приходит весть, что монголы и франки намерены объединить силы и вторгнуться на наши земли. Это вызывает тревогу. — Калавун начал ходить, сжимая кулаки. — Одни призывают к действиям, другие, их всегда меньше, советуют повременить. — Он замолк. Молодые эмиры с интересом ждали продолжения. — Но вести всегда приходят, будоражат людей, а потом забываются. Для Крестового похода у франков на Западе нет ни возможностей, ни желания. Так было, и так будет.

— А если они объединятся с монголами, мой повелитель? — спросил один эмир. — Что тогда?

— Мы узнаем об этом заранее и будем действовать по обстановке, — ответил Калавун. — Подумай, сколько времени займет у франков собрать войско. И сколько войска у нас. Так что нам ничто не угрожает.

— А нападение рыцарей ордена Святого Иоанна, мой повелитель? — возразил Давуд.

— Госпитальеры за это заплатили, — подал голос пожилой эмир с лицом, испещренным шрамами. — Они лишились своих последних удаленных от моря крспостей.

Давуд подался вперед.

— Мы взяли их крепости, но не лишили жизни. Позволили уйти и злобно затаиться в Акре.

— Эмир Давуд, разве ты забыл, что у нас с франками подписан мир? — терпеливо спросил эмир со шрамами. — И до сей поры никаких раздоров не было. Монголы тоже не так опасны. Почему, ты думаешь, они ищут союза с франками? Потому что слабы. Мы раз за разом отбрасывали их за Евфрат, и с каждой проигранной битвой монголы теряли силу.

Калавун кивнул:

— Сейчас наше положение прочное, как никогда.

— Да, я согласен, — расстроенно проговорил Давуд, — монголов лучше сейчас не трогать. Но мы можем покончить с франками. Навсегда изгнать из Палестины!

— Ты не слушаешь меня, эмир, — произнес Калавун напряженным голосом. — Если мы возьмемся за франков, правила игры изменятся. Монголы воспользуются моментом и нападут с тыла. Взять Акру нелегко. Осада будет долгой, мы потеряем много воинов. И самое главное, ты ручаешься, что мы ее возьмем? — Он пристально посмотрел на Давуда. — Ты молодой и не ведаешь, сколько раз пытался взять Акру великий султан Бейбарс. Пять! Пять раз он осаждал этот город. И что?

— Ничего, — пробормотал Давуд.

Калавун приложил ладонь к уху:

— Говори громче, я тебя не расслышал.

— Султан Бейбарс так и не взял Акру, мой повелитель, — неохотно ответил Давуд.

— А ты думаешь, если я нарушу мирный договор, который сам подписал с Темплом, купцами и знатью Акры, который ни разу не был нарушен за последние десять лет, они будут сидеть и ждать своей смерти? Нет. Вот тогда франки решат объединиться с монголами. А ты сам сказал — вместе они смогут нас одолеть. Зачем же без особой нужды бросать их друг другу в объятия? — Калавун замолк и сердито посмотрел на собравшихся. — Совет закончен. Я дозволяю вам удалиться.

Появились слуги, чтобы убрать со столов, а он поднялся на помост и, морщась, сел на трон. Посмотрел на сына:

— Ты со мной не согласен?

— Нет, отец, — почтительно отозвался Халил.

— Даже после того, что я сказал?

— Я не согласен, так как знаю, что победить франков можно. У нас довольно воинов и осадных машин. Я изучил план города. Там есть слабые места. И франки сейчас совсем не те, что во времена, когда их осаждал султан Бейбарс. Между ними разброд.

— Но городские стены и ныне крепки, — спокойно возразил Калавун. — Это не изменилось.

— Отец, почему ты принимаешь отношения с франками так близко к сердцу? — спросил Халил, удивив Калавуна напряженностью тона. — И всегда их защищаешь! — Принц спустился с помоста и направился к окну. Порыв ветра взъерошил его волосы.

Калавун смотрел на сына. Халил не переставал его удивлять. Аллах наградил мальчика мудростью. Из него вышел бы хороший мулла, но он стал воином и в свои двадцать четыре года не уступал в военной стратегии самому Бейбарсу.

Бейбарс.

В последнее время Калавун часто обращался мыслями к старому товарищу. Наверное, потому, что теперь хорошо осознавал его трудности, что касалось франков. Все было одно и то же, если не считать, что Бейбарс не имел желания дружить с ними. Он просто считал монголов худшим злом.

А с Халилом получилось странно. Калавун тщетно пытался воспитать Бараку-хана в духе терпимости, стремлении к миру и упустил собственного сына. И главное, Халил вовсе не испытывал к франкам безумной фанатичной ненависти. Он просто изучил факты и пришел к убеждению: они не имеют права здесь находиться и должны быть изгнаны. Но Калавун твердо верил в свою правоту. Он сотрудничал с франками ради блага народа. И трон этот занял тоже поэтому.

Барака-хан так и не успел стать полноправным правителем Египта. Калавун, поддерживаемый эмирами и войском, мягко его низложил и объявил султаном себя. Позволил Бараке бежать вместе с матерью. Так же он поступил и с его малолетним братом Саламишем. Калавун мог заставить Бараку признаться в отравлениях, бросить его в тюрьму, казнить, но он дал ему уйти. Потому что нашел в себе силы покарать Бараку. Да и что толку. Все равно Бейбарса и Айшу не воскресить. Потом одна за другой последовали смерти двоих близких. Старшего сына Али, крепкого и очень способного, за две недели съела лихорадка. А Ишандьяра зарубили в переулке Каира вскоре после возвращения войска из Дамаска. Убийц поймали и казнили, но рана в душе Калавуна до сих пор не заросла. Он укрепил свой трон и обеспечил мирную жизнь народа. Разве этого мало?

Мусульмане и христиане смотрели друг на друга косо, как и прежде, но годы правления Калавуна были спокойными, торговля и ремесла процветали. Монголы тоже вели себя тихо, нападать не смели. Калавун подписал с франками новый мирный договор. Очень постарался Кемпбелл, убедивший великого магистра в его необходимости, а тот, в свою очередь, убедил в этом власти Акры.

Но этот мир был хрупкий. Даже сейчас, когда султаном стал он, а «Анима Темпли» возглавил Уильям Кемпбелл и они продолжали поддерживать тайную связь, не допустить войны было очень сложно. Многих эмиров это не устраивало. И прежде всего его сына.

В дверь постучали. Вошел Назир со свитком в руке, обменялся веселым приветствием с Халилом. В последние несколько лет Назир и Халил очень сблизились, и Калавун был этому рад.

После смерти Бейбарса сирийский атабек ожесточился и замкнулся в себе. Калавун относил это на счет страданий, перенесенных в плену у ассасинов. Но шло время, а Назир по-прежнему оставался черств и замкнут, и опечаленному Калавуну пришлось отослать его в гарнизон на сирийской границе в надежде, что пребывание вдали от суеты двора пойдет ему на пользу. Так и случилось. Прошло шесть лет, и Назир вернулся, став тише и спокойнее. Затем прошло еще время, и дружба восстановилась. Назир снова стал ближайшим доверенным султана. Калавун даже дал его имя своему новорожденному сыну.

— Прибыли ежемесячные донесения из Дамаска и Алеппо, мой повелитель, — сказал Назир, протягивая свиток. — Твои советники их уже внимательно прочли. Там есть кое-что, о чем надо поговорить.

— Поговорим, — пробормотал Калавун, взяв свиток.

— Как прошел совет?