Крестовый поход - Робин Янг

Увидев волка, Эдуард ощутил знакомый приятный трепет. Хищника выслеживали несколько часов, и король опасался разочарования. Вчера они загнали одного, тощего, едва стоявшего на лапах. Противно было смотреть. А этот оказался крупным матерым зверем. Выгнув спину, он быстро двигался через подлесок. Его преследовали собаки, понукаемые резкими свистками пажей. Теперь к ним присоединились выпущенные по команде Эдуарда мастифы, настырные твари с плоскими ушами на квадратных головах. Они упорно преследовали волка несколько сотен ярдов, наконец вожак своры рванулся вперед и сомкнул на шее животного свои мощные челюсти. Хищник взвыл и повалился на землю, злобно рыча, принялся кувыркаться, пытаясь вырваться из захвата мастифа. Остальные собаки напряженно ждали, не смея приблизиться. Охотники плетками отогнали вожака, и с седла грациозно спрыгнул Эдуард. Все затихли, слышалось лишь рычание собак и негромкое ржание коней.

Эдуард выхватил меч. Волк лежал на боку, тяжело дыша. При приближении Эдуарда посмотрел на него своими желтовато-грязными глазами, оскалил зубы и попытался подняться, но не успел. Король всадил ему в сердце меч, после быстро его вытер лоскутом ткани, который протянул ему оруженосец. Теперь с волка снимут шкуру, а тушу отдадут на съедение собакам. Охотники спешились, начали передавать по кругу бурдюки с вином, поздравляя друг друга с удачной охотой. Вскоре к ним подошел Эдуард, улыбающийся, довольный.

Один участник охоты, бледный, стоял в стороне. Он потянулся было к бурдюку, но Эдуард крикнул, прервав свой разговор посередине:

— Ему только воду.

Придворный без колебаний протянул вино другому. Бледный охотник болезненно поморщился.

— Ты бы, де Лион, очистил желудок, — произнес Эдуард, подходя.

— Простите меня, милорд, — пробормотал Гарин, наклоняя голову.

— Меньше надо пить за ужином, — сказал Эдуард, — и не будешь так мучиться.

Гарин глянул в серые глаза короля и отвернулся. Ему был сорок один год, но Эдуард разговаривал с ним, как будто он по-прежнему тринадцатилетний.

— Прошу прощения, милорд, — пробормотал он снова.

Король двинулся к одному из своих французских вассалов, оставив Гарина ежиться под сырым ветром.

Обычно ему удавалось скрыть от короля симптомы похмелья. Эдуард призывал его позднее, когда самое худшее было позади. Но сегодня он потребовал участия в охоте всех советников и вассалов. Почему — неизвестно. Гарина тоже призвали, хотя официально советником короля он не значился и вообще, прослужив королю двадцать восемь лет, до сих пор не имел в сложной иерархии двора никакого устойчивого положения. Эдуард убедил его, что так надо, дескать, те деликатные поручения, которые Гарин выполнял, требуют, чтобы он не был на виду. Без официального статуса легче добиться успеха. Вот так он и жил этакой странной неполноценной жизнью, не являясь ни тем, ни другим и ни третьим, заливая расстройство вином.

Гарин порой удивлялся, как это получилось. Ему казалось, что еще все можно поправить, он просто где-то не там свернул и скоро выйдет на широкую дорогу. Но после возвращения со Святой земли прошло одиннадцать лет, а дороги этой все еще не было видно. Конечно, он мог исчезнуть однажды ночью, прихватив какое-то количество монет из сундука Эдуарда, перебраться в другую страну, подальше от ненавистного короля, и начать все сначала. Но во-первых, он боялся, а во-вторых, не оставляла надежда, что Эдуард в конце концов вознаградит его за верную службу. Не имелось никаких свидетельств, что это когда-нибудь случится, а Гарин все равно надеялся. С одной стороны, король доверял ему даже больше, чем любому из придворных, и за эти годы они стали близки, как братья. А с другой стороны, это ничего не значило. Его мать, Сесилия, умерла пять лет назад. Эдуард задурил Гарину голову разными формальностями и забрал назад поместье в Рочестере вместе с тем, что еще оставалось от состояния де Лионов. Так что из своего наследства Гарин не увидел ни пенни.

Наконец охотники закончили распивать вино и взобрались на коней, двое оруженосцев понесли на шесте волка. Гарин тоже влез в седло, теша себя надеждой, что в его покоях в спальне остался кувшин с вином. Теперь уже без ежедневной выпивки он обойтись никак не мог, вино помогало поддерживать в сносном состоянии не только тело, но и душу, забыть о жалком существовании, служило надежным утешителем.

Охотничья кавалькада двинулась через лес в Бордо. Спустя час показались виноградники и вдали город с голубой Гаронной, несущей воды в море. На виноградниках крестьяне ухаживали за лозой, с которой свисали зеленые гроздья. Виноград еще был молодой, кислый. Припекало солнце, от рассветной идиллии не осталось и следа. Дома, построенные в Бордо за последние два года пребывания Эдуарда в Гасконии, придавали пейзажу определенный английский колорит. Временно сделав Бордо своей столицей, король упорно стремился объединить постоянно ссорившихся феодалов и укрепить свое французское герцогство, завоеванное его прапрадедом, которое потом перешло к его отцу, Генриху III, а затем к нему.

Охотники быстро миновали город и поднялись вверх к замку, надменно возвышавшемуся над поросшей лилиями рекой. Въехали во двор, где было на удивление оживленно. У конюшен стояли на привязи четырнадцать коней, около них слонялись молодые люди странной наружности, наверное, оруженосцы. С оливковой кожей и цветастыми тюрбанами на головах. Попоны и сбруя на конях тоже были странной расцветки, с диковинными узорами.

Эдуард слез с коня, сдернул с головы шляпу, прошелся рукой по влажным от пота волосам. Навстречу ему из главного входа быстро вышел мажордом:

— Милорд, ваша охота прошла успешно?

— У нас гости? — спросил Эдуард.

Сзади охотники слезали с седел. Громко лаяли собаки.

— Да, милорд. Они прибыли вскоре после того, как вы покинули замок, милорд. — Мажордому пришлось повысить голос. — Они ожидают в зале приемов.

— Кто они?

— Человек, назвавшийся именем Раббан Саума, посол монгольского ильхана Аргуна со свитой.

Гарин с интересом слушал, передав поводья пажу. О монголах было известно, пожалуй, только то, что брат Абаги, занявший после его смерти трон ильхана Персии, принял ислам и вскоре был убит нойонами, которые провозгласили ильханом Аргуна, одного из сыновей Абаги.

— Ну что ж, веди меня к нему. — Эдуард сбросил верховой плащ и кивнул нескольким советникам следовать за ним.

Гарину особого приглашения не требовалось. Он тоже вошел в замок, удивляясь, зачем пожаловал сюда монгольский посол.

В центре ярко освещенного зала со стенами из дубовых бревен стояли иноземцы, среди которых выделялся один — толстый, сияющий, еще не старый, со смуглым лицом, в богато расшитом одеянии, с преобладанием белых и нефритовых тонов. Белый тюрбан на его голове украшал крупный овальный сапфир в золотой оправе. Висячие усы и борода блестели, умащенные маслами. С обликом посла резко контрастировала внешность человека, стоявшего рядом. Тощего, анемичного, с презрительной гримасой на лице.

— Милорд, — начал мажордом, — позвольте представить посла…

Улыбка толстяка расширилась до немыслимых пределов. Он не дал мажордому закончить и двинулся к Эдуарду.

— Ваше величество, да пребудет с вами блаженство. Я Раббан Саума, посол его высочества, высокочтимого ильхана Персии. — Он говорил по-французски медленно и высокопарно.

Эдуард кивнул:

— Добро пожаловать к моему двору, посол. Что бы вы желали отведать из еды и вин?

Раббан жестом призвал толмача, подождал, выслушал его гортанную речь и с улыбкой ответил. Толмач перевел:

— Спасибо за ваше королевское гостеприимство, ваше величество. Немного еды и какого-нибудь сладкого питья было бы очень приятно для меня и моей свиты.

— Тогда мы позавтракаем вместе, — ответил Эдуард и кивнул мажордому. Тот с поклоном удалился.

Гарин услышал бормотание одного из советников:

— Милорд, не разумнее было бы спросить посла, зачем он прибыл, прежде чем делить с ним трапезу?

Посол тем временем прошествовал к высокому окну, откуда открывался вид на Бордо и залитые солнцем окрестности, и произнес по-французски:

— Красиво. Очень красиво.

А затем снова заговорил через толмача:

— Я прибыл из Парижа. Тоже красивый город. Меня восхитили величественность университета, изящество его архитектуры, соборы. — Глаза Раббана расширились в восторге. — Вам доводилось видеть Сент-Шапель,[7] ваше величество?

Эдуард презрительно усмехнулся:

— Да.

Раббан, казалось, не заметил этой усмешки.

— Король Филипп сам показал мне это чудо. Особенно меня поразила часть венца Христа, которую привез король Людовик. Потом я присутствовал на мессе вместе с двором Филиппа. Этот день будет храниться в моей памяти вечно.