Дюна - Фрэнк Герберт

Раздался скрип песка.

Чудовище уходило все глубже, отступая и разворачиваясь. Вот оно превратилось в песчаный гребень и заскользило по распадкам между дюнами.

Поль вышел из каменной щели, провожая взглядом песчаный холм, который несся на призыв нового била.

Джессика вышла следом и вслушалась в далекие удары: бом… бом… бом… бом… бом…

Звук прекратился.

Поль нащупал губами трубку влагоджари и отхлебнул восстановленной воды.

Джессика пыталась понять, что он делает, но ее мозг ничего не воспринимал от усталости и пережитого страха.

— Ты уверен, что он ушел? — прошептала она.

— Кто-то его позвал, — сказал Поль. — Вольнаибы.

Она почувствовала, что начинает приходить в себя.

— Он был такой огромный!

— Не больше того, который заглотил наш махолет.

— Почему ты решил, что это вольнаибы?

— Било — это их изобретение.

— Чего ради они будут помогать нам?

— Может, они нам и не помогали. Может, они просто подзывали червя.

— Зачем?

Ответ лежал где-то у самой границы его восприятия, но появляться отказывался. В мозгу возникло смутное представление о том, для чего используются телескопические штыри с крючком на конце — «крюки управления».

— Зачем им подзывать червя? — повторила Джессика.

Страх неровным дыханием коснулся его рассудка, и Поль заставил себя отвернуться от матери и посмотреть вверх на утес.

— Хорошо бы нам отыскать дорогу наверх, пока не наступил день, — он указал направление рукой. — Помнишь, мы пробегали мимо колышков? Вот еще такие же.

Она взглянула туда и увидела обглоданные ветром палки, которые прятались в тени узкого карниза. Карниз вился вдоль утеса и заканчивался в расщелине высоко над их головами.

— Они указывают дорогу наверх, — продолжал Поль. Он встряхнул плечами, поправляя рюкзак, подошел к карнизу и начал карабкаться вверх.

Джессика подождала секунду — отдыхая, собираясь с силами, и затем двинулась за сыном.

Они карабкались все выше, следуя вдоль колышков, пока наконец карниз не превратился в узкий каменный выступ у самого входа в темную расщелину.

Поль пригнул голову и попытался что-нибудь разглядеть в темноте. Ступнями он чувствовал, как ненадежна эта узкая опора, но из предосторожности заставил себя помедлить на карнизе. В глубине скалы ничего не было видно — сплошной мрак. Трещина уходила куда-то далеко, наверху она была открыта звездам. Поль напряженно вслушивался, но слух его улавливал только то, что ожидал услышать — шелест песчинок, жужжание насекомых, легкое топотание ночного зверька. Он осторожно опустил ногу во тьму и ощутил под привычным песком твердый камень. Медленно перенес вперед другую ногу и подал знак матери. Потом ухватил ее за свободно свисающую полу джуббы и втянул за собой.

Они посмотрели на звезды, которые словно покоились на каменной гряде по обе стороны расщелины. Поль едва различал стоящую рядом с ним мать — она казалась туманным серым силуэтом.

— Эх, зажечь бы фонарик, — прошептал он.

— Кроме глаз у нас есть и другие органы чувств, — ответила Джессика.

Поль продвинул ногу вперед, перенес на нее вес, попробовал шагнуть дальше и наткнулся на препятствие. Слегка согнув другую ногу в колене, он нащупал ступеньку и медленно поднялся на нее. Потом протянул руку назад, коснулся руки матери и слегка дернул ее за рукав — следуй за мной.

Еще ступенька.

— Я думаю, они ведут на вершину, — прошептал он.

Ступени невысокие и ровные, подумала Джессика. Без сомнения, дело человеческих рук. Она углублялась в темноту вместе с Полем, нащупывая ступеньки ногами. Скальный коридор становился все уже, и Джессика почти что касалась плечами стен. Ступеньки закончились на просторном уступе, метров двадцати длиной. С идеально ровной площадки открывался вид на плоскую долину, залитую звездным светом.

Поль спустился к краю равнины и прошептал:

— Красота-то какая!

Джессика остановилась в шаге от него и молча смотрела, в душе соглашаясь с сыном.

Несмотря на усталость, на то, что носовые фильтры, ремни и регулировки защитного костюма натирали и раздражали кожу, несмотря на жгучее желание дать измученному телу отдых, красота долины глубоко поразила ее и заставила замереть в немом восхищении.

— Как в сказке, — пробормотал Поль.

Она кивнула.

Перед ней возник растительный мир, которому не было видно конца: кусты, кактусы, пучки травы — все это трепетало в лунном свете. Склоны гор слева были темными, справа — замороженными лунным серебром.

— Похоже, здесь могут быть вольнаибы, — сказал Поль.

— Если столько растений оказались способны выжить в пустыне, здесь обязательно должны быть люди, — согласилась Джессика. Она вытащила затычку из кармана влагоуловителя и отхлебнула воды. Теплая, чуть кисловатая жидкость смочила горло. Про себя Джессика отметила, насколько это ее освежило. Она вставила затычку на место, и та скрипнула по тут же налипшим песчинкам.

Какое-то движение в долине, внизу и справа, привлекло внимание Поля. Он вгляделся в дымовые кусты, в траву на границе освещенного луной песка — там прыгали маленькие, юркие существа.

— Мыши! — воскликнул он.

Скок-скок-скок! — зверьки то прятались в тень, то снова появлялись.

Что-то беззвучно пролетело мимо них и упало в мышиную стайку. Раздался тоненький писк, хлопанье крыльев, и призрачная серая птица поднялась и полетела через равнину с маленькой темной тенью в когтях.

Такое предупреждение нам очень кстати, подумала Джессика.

Поль продолжал всматриваться вдаль. Он потянул ноздрями воздух и почувствовал, как густой бархатный запах укропа заполняет ночь. Он воспринял хищную птицу как символ самой пустыни. Благодаря ей в долине стало так невыразимо тихо, что, казалось, он слышал, как звучит, протекая сквозь высокие сагуаро и масляные кусты, голубовато-белый, молочный лунный свет. И это пение света показалось ему более прекрасным, более значительным, чем любая другая музыка во Вселенной.

— Нам следовало бы подыскать место для лагеря, — сказал Поль. — Завтра попытаемся найти вольнаибов, которые…

— Незваные пришельцы обычно жалеют, когда встречаются с вольнаибами!

Грубый мужской голос перебил Поля на полуслове и взорвал тишину. Он раздавался откуда-то сверху и справа.

— Не стоит бежать, пришельцы, — прогремел голос, когда Поль дернулся, чтобы укрыться в расщелине. — Вы только понапрасну израсходуете воду вашего тела.

Мы нужны им из-за нашей воды! догадалась Джессика. Ее мышцы сразу побороли усталость и моментально приготовились действовать. Она уточнила место, откуда шел голос, и подумала: Надо же, подошел совершенно бесшумно. Я ничего не слышала! Она сообразила, что обладатель таинственного голоса производил мало шума, подражая естественным звукам пустыни.

Поль, меньше, чем мать, приученный реагировать на опасность, пожалел, что растерялся и попытался бежать и его действия на мгновение подчинились чувству страха. Он заставил себя вспомнить уроки матери: расслабиться, на мгновение от всего отключиться, а потом, как бичом, хлестнуть все свои мышцы, заставить их слушаться любого приказа.

Тем не менее он чувствовал, что узенький обруч страха еще не вытеснен из сознания, и знал почему. Причиной было то самое слепое время, в котором он не видел будущего… Тут-то они и попались диким вольнаибам, которых интересовала только вода, скрытая в их неприкрытых щитами телах.

~ ~ ~

…Из этого следует, что религиозная адаптация вольнаибов стала источником того, что мы сейчас называем Столпами Вселенной, и ее жрецы, квизар тафвиды, живут среди нас, преисполненные мудрости и дара пророчества. Они принесли нам с Аракиса чудесный мистический сплав красоты и глубокомыслия. Эта возвышенная музыка, основанная на древних формах, потрясает мощью вновь пробуждающейся жизни. Кто из нас слышал и не был глубоко тронут Гимном Древнего Человека?

Я шагал и шагал сквозь пустыню,Где маячил мираж, словно призрак.Я опасностей жаждал и славы,К горизонтам стремясь аль-Кулаба.На меня там охотилось время,Громоздя глыбы дней, словно скалы.Воробьи надо мною кружились,Вслед за мною тащились шакалы.Воробьи — птички легкого детства —В моей юности были со мною.Стайки птиц вьют во мне свои гнезда:В моей памяти и в моем сердце…

Человек вскарабкался на вершину дюны. Он казался одинокой пылинкой в ослепительных лучах полуденного солнца. Одет он был в лохмотья — все, что осталось от разодранного плаща-джуббы, и горячие лучи обжигали чуть прикрытую лохмотьями кожу. Вместо вырванного с мясом капюшона человек соорудил из обрывков ткани нечто вроде тюрбана. Из-под него торчали лохмы песочного цвета волос — таких же, как клочковатая борода и густые брови. Под глазами — синими, без белков — и ниже, во всю щеку, темнели кровоподтеки. Усы и борода были примяты — это оставила свой след трубка влагосборника защитного костюма-влагоджари.