Самая долгая ночь - Грег Кайзер

Полюбовавшись на револьверы, Кремпель возобновил свои экскурсии внутрь саквояжа. На этот раз на стол легли шесть металлических частей. Т-образная железная перекладина, пружина, две небольшие части и две покрупнее, длинные трубки, которые производили впечатление ружейного ствола.

— Откуда у тебя эта сумка? — спросил Пройсс, пока Кремпель пытался собрать части некоего оружия воедино, и взял ее в руки. Английский пистолет-пулемет, так называемый «стэн». Неожиданно Пройссу захотелось выпить. Но его любимого «Пьера Феррана» в баре у него за спиной, увы, его не было.

— Ее нашли в куче лишних сумок вчера на вокзале. Жандармы приказали евреям оставить лишний багаж. Каждому разрешили взять лишь по одной сумке. Там на перроне этого барахла была целая груда. Жандармы, следует отдать им должное, не поленились все пересмотреть. Думаю, они искали деньги, — Кремпель положил «стэн» на стол, подальше от Пройсса. Впрочем, у того не было ни малейшего желания брать его в руки.

Значит, его евреи все-таки сели в поезд. И это была их сумка. Странно, но каким-то образом он упустил эту Деккер. Он сам или де Гроот, этот жирный болван. А ведь голландцу дали ее фото, но он все равно ее упустил.

Пройсс посмотрел на часы. Брумм вчера сказал, что транспорт покинет Вестерборк в одиннадцать утра. То есть три с половиной часа назад.

— Пригоните из гаража грузовики, — велел он Кремпелю. В голове у него уже родился план. Вчера он старался не переходить никому дорогу, но сегодня он хозяин своим действиям. Он поймает эту чертовку Деккер и ее бандитскую шайку. И тогда он сможет забыть о России.

— Пусть приготовят мою машину. Соберите людей. Позвоните в Маастрихт и разыщите де Гроота. Скажите, чтобы он немедленно прибыл сюда вместе со своими подчиненными.

— Так точно, герр гауптштурфюрер, — произнес Кремпель и исчез за дверью.

Пройсс взял телефонную трубку и приказал телефонистке соединить его с комендантом лагеря в Вестерборке. Как назло, в этот день в трубке были сильные помехи.

— Брумм слушает, — раздался голос, причем довольно трезвый.

— Это Пройсс из Амстердама.

— Слушаю вас, герр гауптштурмфюрер.

— Ваш транспорт уже отошел? — Пройсс боялся громко выдохнуть в трубку. Если с отправкой вышла задержка и состав все еще стоит у платформы, это существенно облегчило бы его задачу. Он прикажет Брумму задержать отправку, сам приедет в Вестерборк и пройдется по всему составу, пока не найдет эту Деккер.

Несмотря на помехи, на том конце провода на какое-то мгновение воцарилось молчание.

— Да, гауптштурмфюрер, — наконец подал голос Брумм. — Примерно час назад. А в чем дело?

— Где сейчас может быть состав? — спросил он. — Я имею в виду, точно в данный момент.

Легких решений не предвиделось. Но предотвратить угон все еще в его силах. Если нужно, он готов трястись на машине до самой границы рейха.

В трубке вновь послышались помехи, или шелест бумаг, либо и то, и другое, трудно сказать.

— Гауптштурмфюрер, — произнес Брумм. — У нас возникла задержка с отправкой. Этот транспорт оказался гораздо больше обычного… — и вновь в трубке возникла пауза. — К сожалению, зеленый свет транспортам не дают. То и дело ставят на запасной путь. Этот состав отошел с опозданием и наверняка сбился с графика движения, так что…

— Где он? — рявкнул в трубку Пройсс, чувствуя, как в голове тугим узлом разрастается боль.

И вновь не то помехи, не то шелест бумаги.

— По всей видимости, в Винсхотене, — наконец подал голос Брумм. — Это рядом с границей, всего в нескольких километрах. Или в Хоогезанде, это тоже рядом.

Пройсс нащупал в ящике стола карту и разложил ее поверх оружия. Первым он нашел Хоогезанд, затем Винсхотен. И тот и другой находятся восточнее Гронингена. Три с половиной часа, если ехать на машине.

— У вас есть связь с этим транспортом?

И вновь продолжительная пауза, прежде чем в трубке раздался голос Брумма.

— Нет, гауптштурмфюрер. Я уже вам сказал, что вряд ли состав сейчас на границе.

— То есть вы не в курсе, как происходит его движение?

— Нет, гауптштурмфюрер. Как только он выезжает за ворота лагеря, ответственность за него несет железная дорога. Сначала голландская государственная, затем немецкий райхсбан. Как только состав достигает границ рейха, нам обычно звонят и ставят в известность, но лишь затем, чтобы мы прислали грузовик, чтобы забрать наших охранников.

Головная боль уже не просто пульсировала в висках, а громко ухала, как паровой молот.

— А в чем дело? — полюбопытствовал Брумм, и снова из-за помех невозможно было понять, чем он там занимается. Однако в трубке в очередной раз на несколько секунд установилась тишина. — Я понимаю, гауптштурмфюрер, — наконец подал голос Брумм, — что этот транспорт отправили с нарушениями, но мы действовали в соответствии с приказом оберштурмфюрера, и потому погрузили ваших евреев в вагоны прямо с платформы. Я сказал ему, что…

— Что вы только что сказали? — спросил Пройсс.

— Тех евреев, что вы привезли нам вчера. Мы погрузили их на сегодняшний транспорт. Мы опаздывали с отбором, а состав пригнали такой большой… Я знал, что это нарушение правил. Я так и сказал оберштурмфюреру.

Пройсс отпихнул в сторону карту и два револьвера, чтобы вытащить из-под них журнал учета. Вчера в поезд было посажено пятьсот восемьдесят семь человек. Де Гроот пересчитал их на выходе из еврейского театра. Но на вокзале их не пересчитывали. В спешке не стали этого делать, тем более что Кейпер собирался звонить в Гаагу.

— Сколько у вас значится моих?

И вновь помехи в трубке.

— Все, как есть, гауптштурмфюрер. Пятьсот девяносто два. Все, как один.

Боль взорвалась в голове огненным цветком. Пятеро. Пройсс покопался в ящике стола, пока не нашел заляпанный кровью лист с именами, которые им назвал коротышка Йооп.

Аннье

Мартин Виссер

Каген

Груневег

Рашель

(К?) Схаап Кристиан

Костер

Кейнинг

Деккер Река (Е)

Маус

Вресье, Схаап/Иккерсхейм (Е).

Если не считать вычеркнутых им ранее, остается семь имен. Очень даже похоже, что это они.

А это значит, что евреи все-таки пробрались в его поезд, по всей видимости, влились в колонну между театром и вокзалом, поездом добрались до лагеря и теперь находятся в железнодорожном составе, следующем из Вестерборка.

— Вы не могли бы остановить… — начал было Пройсс, но не договорил. Не хотелось признаваться этому Брумму, что возникли проблемы. Впрочем, куда важнее было его желание — да, что там, его законное право. Я буду не я, если не откручу шею этим евреям.

Хотя свет был тусклый, а из-за дождя видимость почти на нуле, Маус увидел, как кочегар со всех ног бросился к кустам и деревьям, что росли вдоль железнодорожных путей. Не успел он приставить к нему «вельрод», как голландца как ветром сдуло. И теперь он затаился где-нибудь среди зарослей мокрого кустарника. Черт бы его побрал.

Он отправил кочегара вниз по небольшой лесенке на боку локомотива, чтобы он перевел для них стрелку, которая, по словам машиниста, выведет состав с основного пути на другую ветку, помеченную на их карте. Но как только кочегар перевел стальную стрелку на пол-оборота, так сразу же бросился наутек — еще до того, как локомотив, пыхтя паром, свернул на новый путь.

Машинист нажал на длинный черный рычаг, и поезд заметно сбросил скорость.

— Стреляй в него, если понадобится, ты меня понял? — крикнул Маус Альдеру. Парень, чье лицо от дыма теперь сделалось серым, вновь улыбнулся от уха до уха. — Останови состав, как только поравняемся вон с теми высокими деревьями впереди.

Альдер кивнул и посмотрел на «веблей», который не выпускал из рук.

Маус шагнул в краю кабины, откуда к земле вела короткая лесенка. Локомотив лязгнул колесами по стрелке и повернул вправо. Маус засунул «вельрод» за пояс, схватился за перекладину лестницы и опустил ноги на гравий. Поезд двигался так медленно, что ему пришлось сделать лишь несколько шагов, чтобы не упасть. Следующим спустился Схаап и встал рядом с ним.

Поезд, однако, шел слишком быстро, чтобы успеть проскользнуть между вторым и третьим вагоном и крикнуть в отверстие Кагену, чтобы он тоже вылезал наружу и брался за дело. Состав тем временем, покачиваясь, катил мимо них, и Маус считал вагоны. Интересно, это его обманул слух, или из вагонов действительно доносились голоса? До последнего вагона — вагона с охраной — оставалось еще пять, затем четыре, затем три. Он подобрался еще ближе к путям и пригнулся.

Что греха таить, ему было страшно, но это было иное чувство, нежели то, какое он испытал в ту минуту, когда на двери вагона скрипнул засов. Это чувство затаилось где-то глубоко в горле и не давало сглотнуть застрявший там комок.