Сыновья Ананси - Neil Gaiman

А в доме на скалах Грэхем Хорикс мерил шагами комнаты. Он ходил из спальни в кабинет, оттуда вниз по лестнице на кухню, потом снова наверх в библиотеку, а оттуда – назад в спальню. Он злился на себя самого: как же он попал впросак, если счел встречу с Рози случайной? Эта мысль пришла ему в голову, когда загудел домофон, и, глянув на экран системы охраны, он увидел глупую физиономию Толстого Чарли. Ошибки быть не могло: это заговор.

Он прибег к методу тигра: сел в машину, уверенный, что без труда раздавит докучного негодяя. Если когда-нибудь обнаружат побитое о камни тело, то спишут на микроавтобус. К несчастью, он не учел, что Толстый Чарли едет так близко к обрыву. Грэхем Хорикс испугался поближе подвести машину к краю и теперь горько об этом сожалел. Нет, Толстый Чарли специально послал к нему женщин, которые сейчас сидят в леднике, они – его шпионки. Они обманом проникли в его дом. Счастье еще, что он сумел разгадать их планы. Он с самого начала знал, что что-то с ними неладно.

Вспомнив про женщин, он сообразил, что забыл их покормить. Надо дать им что-нибудь поесть. И ведро. Через два часа сидения взаперти им, уж конечно, нужно ведро. Пусть никто не говорит, что он бесчувственная скотина.

На прошлой неделе он купил в Уильямстауне пистолет. Достать такое на Сан Андреасе довольно просто – такой уж это был остров. Но большинство местных просто не давали себе труда обзаводиться оружием – такой уж это был остров. Достав из прикроватной тумбочки в спальне пистолет, он спустился на кухню. Вынул из-под раковины пластмассовое ведро, бросил в него несколько помидоров, сырой батат, недоеденный кусок чеддера и пакет апельсинового сока. Затем (поздравив себя за заботу и предусмотрительность) прихватил рулон туалетной бумаги.

Потом спустился в винный погреб. И там, и в леднике царила мертвая тишина.

– У меня пистолет, – громко сказал он. – И я не побоюсь им воспользоваться. Сейчас я открою дверь. Пожалуйста, отойдите к дальней стене, повернитесь и положите на нее руки. Я принес еду. Повинуйтесь, и обе выйдете отсюда целыми и невредимыми. Повинуйтесь, и никто не пострадает. А это значит, – продолжил он, радуясь, что может пустить в ход весь арсенал клише, которые до сих пор были непозволительны, – никаких выходок.

Он включил в леднике свет, потом отодвинул засовы. Стены ледника были отчасти из камня, отчасти из кирпича. С крюков в потолке свисали ржавые цепи.

Обе женщины стояли у дальней стены. Рози буравила взглядом камень. Ее мама, вывернув шею, смотрела через плечо прямо на него – словно попавшая в ловушку крыса, разъяренная и исполненная ненависти.

Грэхем Хорикс опустил ведро, но не пистолет.

– Отличная жратва, – сказал он. – И ведро – лучше поздно, чем никогда. Вижу, вы ходили в угол. Кстати, я принес туалетную бумагу. Не говорите, что я для вас ничего не делал.

– Вы ведь собираетесь нас убить, верно? – спросила Рози.

– Не зли его, дурочка, – выплюнула, ее мама и, выдавив подобие улыбки, добавила: – Мы благодарны за еду.

– Конечно, я не собираюсь вас убивать, – сказал Грэхем Хорикс и, только услышав эти слова из собственных уст, признался самому себе: ну разумеется, их придется убить. Какие у него еще есть варианты? – Вы не говорили, что сюда вас послал Толстый Чарли.

– Мы приплыли на лайнере, у нас круиз, – сказала Рози. – Сегодня вечером нам полагается есть жареную рыбу на Барбадосе. А Толстый Чарли в Англии. Сомневаюсь, что он даже знает, куда мы поехали. Я ничего ему не говорила.

– Врите, сколько хотите, – ответил Грэхем Хорикс. – Пистолет-то у меня.

Захлопнув за собой дверь, он снова заложил засовы и услышал, как мама Рози говорит:

– А зверь? Почему ты не спросила его про зверя?

– Потому что ты его придумала, мама. Сколько раз можно тебе повторять? Нет тут никакого зверя. Да и вообще он не в своем уме. Он бы скорее всего с тобой согласился. Он сам, наверное, разговаривает с невидимыми тиграми.

Уязвленный такими словами, Грэхем Хорикс погасил им свет и, прихватив с собой бутылку красного вина, отправился наверх, с грохотом хлопнув за собой дверью в винный погреб.

В темноте под домом Рози разломила кусок сыра на четыре части и съела одну как можно медленнее.

– Что такое он говорил про Толстого Чарли? – спросила она маму, когда сыр растворился у нее во рту.

– Опять твой проклятый Толстый Чарли! Знать ничего про него не хочу! – отозвалась ее мама. – Это из-за него мы тут оказались.

– Нет, мы оказались тут, потому что Хорикс совершенно сумасшедший. Псих с пистолетом. И Толстый Чарли здесь ни при чем.

Она постаралась не думать про Толстого Чарли, потому что мысли о нем неизбежно влекли за собой мысли о Пауке…

– Он вернулся, – сказала тем временем ее мама. – Зверь вернулся. Я его слышала. Я чувствую его запах.

– Да, мама, – устало согласилась Рози.

Она сидела на бетонном полу и думала про Паука. Ей его не хватало. И вдруг решила: когда Грэхем Хорикс образумится и их отпустит, она постарается его разыскать. Выяснит, возможно ли еще начать сначала. Она понимала, что это пустые мечты, зато они хоть немного поддерживали и утешали.

Интересно, убьет ли их завтра Грэхем Хорикс?

А на расстоянии огонька свечи от них на Паука охотился хищный зверь.

День перевалил за середину, и солнце висело низко.

Паук толкал взад-вперед что-то губами и носом. Пока это «нечто» не смочили его кровь и слюна, тут была только сухая земля. Теперь она превратилась в грязный шарик, в плотный ком красноватой глины. Он толкал и перекатывал его, чтобы сделать более-менее округлым. Потом подбросил, подсунув под него нос и дернув головой. Ничего не произошло, как не происходило сколько уже раз? Двадцать? Сто? Он не считал. Просто продолжал в том же духе. Он еще больше вжался лицом в землю, засунул нос под шарик из глины, дернул головой вперед и вверх…

Ничего не произошло. И не произойдет.

Нужно найти другой способ.

Подавшись вперед, он обхватил шарик губами. Насколько мог глубоко, вдохнул через нос. Потом выпустил воздух ртом. Шарик вылетел у него изо рта, как пробка из бутылки шампанского, и приземлился на расстоянии восемнадцати дюймов.

Теперь Паук вывернул правую кисть. Руки у него были связаны в запястьях, веревка крепко притягивала их в сторону шеста. Он отвел кисть, вывернул. Пальцы потянулись к кому окровавленной земли, но коснулись его лишь кончики пальцев.

Так близко…

Паук снова сделал глубокий вдох, но глотнул пыли и закашлялся. Переведя дух, он попробовал, снова. Начал дуть в сторону шарика, изо всех сил выталкивая из легких воздух.