Случайный рыцарь (Сборник) - Леонид Панасенко

«Странно, что из-под него никто не выходит, — сказал капитан Квасов, приказав продолжить облет жуткого облака. — Ни человека, ни лошади, ни машины. Или они все там задохнулись? Не дым ли это?»

Вертолетчики подошли к самой кромке облака, открыли боковые стекла. Дымом не пахло. Пахло морским туманом и мокрой пылью.

Весть о большом скоплении вооруженных людей на плато курганов капитан получил с маяка, от Яковлева.

«Смотри, Квасов, как бы эти банды не развернулись фронтом против тебя и флотской базы, — предупредил его Яковлев. — Тебе следовало бы понаблюдать за ними. Да и меня вывезти с маяка. На маяк они точно нападут: мы ближе всего к ним».

Облетев еще несколько раз облако, которое не только не рассеивалось и не уменьшалось, а все росло вширь и вверх, Квасов приказал посадить вертолет на плато и заглушить двигатель, чтобы послушать, что там происходит, под облаком. Отсюда, с земли, оно оказалось таким высоким, что закрыло своей всклокоченной вершиной солнце.

«Откуда взялось? — злился капитан Квасов. — Кругом ясно, а оно здесь торчит. И не пахнет! Если б дым — понятно: взорвали что-нибудь. Но это не дым, — втягивал он носом воздух. — Нет, не дым».

Медленно расползаясь, облако приближалось к ним. Наблюдать это было страшно: темная громада в полной тишине подступала стеной, будто оторвавшийся клок ночи.

«Взлетаем! — приказал Квасов, когда от вертолета до отвратительного облака оставалось метров пятьдесят. — Быстрее!»

Они опустились на мыс возле маяка. Едва вертолет коснулся земли, из ворот выбежали двое. Это были Яковлев и Рудольф. Квасов спрыгнул им навстречу, отбежал от винтов.

«Что там? — спросил, здороваясь с Квасовым за руку, Яковлев. — Мы видели с башни, как вы кружились над плато. Туман выполз из южной долины. Это было непонятно», — пожал плечами Яковлев.

«Там все непонятно, — сказал Квасов. — Сквозь эту тучу ничего не видно. А вы что-нибудь видели?»

«Только начало. Как завязался бой».

«Бой?! С кем?»

«Они кинулись друг на друга».

«Почему?»

Яковлев поглядел на Рудольфа и снова пожал плечами.

«Полетите с нами?» — спросил Квасов.

«Обязательно, — сказал Яковлев. — Здесь оставаться опасно».

«Вас только двое?»

«Была женщина с ребенком, с мальчишкой, но мы не можем ее найти. Она вдруг исчезла. Вместе с ребенком. То ли еще ночью, то ли уже утром».

«Тогда пусть один из вас останется здесь, — сказал Квасов. — Солдат, например, — указал он на Рудольфа. — Мы же ждать не можем». «Да, я останусь, согласился Рудольф. — Только дайте мне сотни две патронов, мои на исходе».

Вертолет с Квасовым и Яковлевым улетел. Рудольф запер ворота и поднялся с биноклем на башню. Набил запасные рожки патронами, то и дело поглядывая на облако. В какой-то момент оно перестало увеличиваться, начало оседать и сползать за плато, растекаясь по балкам и низинам. Наконец солнце приподняло его над землей, опрокинуло и разорвало на мелкие облака, потянувшиеся стаей к восточному горизонту. Плато открылось.

У Рудольфа от напряжения заболели и заслезились глаза. Он опустил бинокль, закрыл лицо ладонью и просидел так несколько минут, ожидая облегчения. Затем снова прильнул к биноклю.

На плато было безлюдно. Бродили лошади, стояли телеги, машины, дымились остатки костров, пестрели на траве брошенные ковры, одеяла, скатерти, поблескивала посуда. Но не было людей. Ни живых, движущихся, ни мертвых. Не тронулась с места ни одна машина, не вскочил на коня ни один всадник. Дорога, ведущая на плато курганов к западу и к востоку, была пуста.

«Александрина! — закричал пораженный увиденным Рудольф. — Александрина, сюда, скорей!»

Но Александрина не откликнулась: Рудольф на какое-то мгновение просто забыл о том, что ее на маяке нет. А вспомнив, уронил бинокль и в страхе прижался спиной к башенной стене: ему вдруг показалось, что на всей Земле он остался отныне один.

Потом, успокоившись, спустился с башни, снова обошел все маячные строения, заглядывая в каждый темный угол. Нашел тайный погребок под смотровой ямой в гараже Лукашевского, побывал с фонарем в угольном складе башни и, наконец, оседлав лошадь, съездил к лодочному гаражу на северный спуск. Не обнаружив «Эллиниды», решил, что Александрина с Павлушей уплыли на шлюпке. Неясно было только одно: когда и как они покинули маяк — ведь Рудольф всю ночь был на башне и, значит, они не смогли бы уйти незамеченными. До флотской базы путь был не близок, на веслах не дойти и за сутки. Гораздо ближе находилась Греческая гавань, на восточном берегу которой стояла рыбацкая деревенька. Обдумав все это, Рудольф решил, что надо искать Александрину там, в рыбацкой деревеньке. Но прежде чем двинуться туда, направил коня к плато.

Трупов на кургане не оказалось. Не было и следов крови. Лишь у входа в палатку валялся изрешеченный пулями капитанский китель Лукашевского. Рудольф свесился с лошади, чтобы поднять китель, и вдруг с ужасом увидел, что протянутая к кителю рука растаяла и исчезла. Нет, он чувствовал ее, он знал, что рука есть, но он не видел ее. Рудольф выпрямился и ударил стременами коня. Конь понесся с кургана, едва не сбросив Рудольфа. Рудольф рванул на себя удила, конь с храпом поднялся на дыбы, и Рудольф упал на камни. То, что произошло с ним в следующее мгновение, заставило его закричать страшным криком: едва он коснулся земли, исчезли ноги, сначала до колен, потом до бедер. Он кричал до тех пор, пока не исчез весь. Вместе с его исчезновением прекратился и крик. Конь Рудольфа отошел к другим лошадям и принялся спокойно щипать молодую весеннюю траву. На месте, где еще несколько секунд назад лежал Рудольф, остались его ботинки, солдатская форма и автомат…

Лукашевский открыл глаза и увидел, что сидит в машине держась обеими руками за руль. Это была яковлевская, или режиссерская «Волга», та самая, которую он оставил на дороге перед тем, как подняться на курган к Режиссеру. Он очнулся от резкого торможения, ударившись грудью о руль, из чего следовало, что он сам вел машину, хотя теперь не мог вспомнить, так ли это было на самом деле. Затормозил он вовремя, потому что до будки базовского КПП оставалось не более десяти метров. Еще секунда — и он снес бы ее вместе с дежурным. Напуганный дежурный стоял в дверях и что-то кричал, размахивая руками. Лукашевский открыл дверцу и сказал:

«Извини, брат, задремал».

«В другой раз полосну из автомата, — пригрозил дежурный. — Не посмотрю, что „Волга“.»

«Пропустишь? — спросил Лукашевский. — Ты должен меня пропустить. Да у меня и пропуск есть», — сказав это, он с ужасом обнаружил, что на нем нет кителя, во внутреннем кармане которого лежали все его документы: паспорт с выездной визой, удостоверение яхтсмена-кругосветника, разные справки и пропуск на флотскую базу. Лукашевский оглянулся на заднее сиденье и чуть не закричал от радости: прозрачный пакет с документами лежал возле аптечки — черной пластмассовой коробки с красным крестом на крышке.

«Я вас помню, — сказал дежурный. — Вы смотритель соседнего маяка».

«Бывший, — уточнил Лукашевский, выходя из машины, и увидел, как у дежурного полезли на лоб глаза. — Ты что, брат? — остановился Лукашевский. Чем я тебя напугал?»

«А вы посмотрите, — протянул дежурный к его груди руку, — Сюда посмотрите», — рука у него задрожала, как у пьяницы.

Лукашевский наклонил голову. Вся рубаха под подбородком была у него в дырах с обожженными краями.

«Ах, это, — махнул рукой, лишь теперь вспомнив, что с ним произошло на кургане. — Удивляться надо не этим дырам, а тем, которые на спине, — он повернулся к дежурному спиной, ощупывая рубашку через плечо. — Есть?»

«Есть, — тихо ответил дежурный. — Но крови нет».

«Крови нет, — сказал Лукашевский. — В этом весь фокус»

«Я понял, — хихикнул дежурный. — Вы сняли рубашку и стреляли по ней. Чтоб наделать дыр. Чтоб было прохладно, — голос его окреп. — Это очень модно».

«Точно, — сказал Лукашевский. — Очень модно».

Сойдя с дороги по каменистой насыпи, Лукашевский оказался на тропинке, ведущей к бухточке, где стояла яхта. Тропка сбегала вниз между ромашками и одуванчиками, огибала камни и колючие кусты шиповника. Лукашевский ускорил шаг, почти побежал, чувствуя себя молодым и здоровым, радуясь скорой встрече с «Анной-Марией».

Лукашевский остановился и оглянулся. Высоко на склоне белела будка КПП. Над кустом шиповника, который он только что миновал, порхали белые и голубые бабочки. Солнце было почти в зените. В чистом небе пели жаворонки. Белая лента тропы вилась по зеленому склону. Безветрие пахло теплой травою.

«Что немыслимо на земле, при жизни, то немыслимо и потом. Или я жив», сказал себе Лукашевский, ощупывая грудь. Затем стащил с себя через голову рубашку, посмотрел на просвет, скомкал и швырнул на куст, распугав бабочек. Рубашка повисла на шипах, расправившись, словно мишень для стрельбы.