Мир до и после дня рождения - Лайонел Шрайвер

И кто посмеет после череды перекусов, потушенных и вновь прикуренных сигарет и борьбы над чистыми листами обвинить ее в бегстве от столь тоскливой жизни к любимому мужу на прекрасный чемпионат в Престоне в ноябре?

Перед Рождеством она провела три напряженные ночи, увидев наконец на календаре день сдачи иллюстраций для «Мисс Дарование», что заставило ее разрыдаться. Ирина не могла не признаться себе, что рисунки, которые она везла в «Паффин», сделаны слишком «поспешно», но все же она закончила работу вовремя.

Все же усталость, подавленность и отсутствие удовлетворения наспех завершенной работой были не самыми подходящими эмоциями для подготовки к Рождеству на Брайтон-Бич, и не просто к представлению матери Рэмси Эктона, а к необходимости наконец признаться ей в существовании этого человека в ее жизни.

После высказанного Лоренсом недовольства Ирина поспешила пресечь звонки с Брайтон-Бич и старалась чаще звонить сама. Она осторожно намекнула матери, что у нее «сюрприз» и она все узнает, когда они «приедут на Рождество», но отказалась что-либо объяснять более подробно. Ирина не представляла, как склонная к мелодраматическому восприятию мать отреагирует на ее расставание с надежным Лоренсом Трейнером и замужеству с игроком в снукер, поэтому решила просто появиться в дверях с Рэмси. Этот план можно было назвать как отчаянно смелым, так и регрессивно ребяческим, если усмотреть в нем желание отложить все неприятное на потом.

23 декабря Рэмси вел машину в Хитроу, с обычной нервирующей точностью лавируя в потоке. Когда они со свистом пронеслись мимо Хаммерсмита, Ирина положила руку ему на плечо:

— Теперь ты знаешь, что у моей матери трудный характер.

— Ты более чем ясно дала мне это понять.

— И не забывай, что мне непросто бывать у нее. Так было даже в лучшие времена, хотя настоящий момент не назвать подходящим. Она ничего о тебе не знает. Она обожает командовать, а такие люди не любят, когда их застают врасплох. Они всегда должны знать, что их ждет.

— Почему же ты ей не сказала по телефону?

— Я уже объяснила: если в стоящем перед тобой человеке есть определенная сила, которой не противопоставишь никакие аргументы, действие может заставить ее промолчать. Но я прошу тебя дать мне слово.

— Дал, — кивнул Рэмси.

— Обещай мне, что ты ни при каких обстоятельствах не станешь затевать ссору. Потом, когда мы вернемся домой, можешь выместить весь гнев на мне. Но на Брайтон-Бич ты промолчишь, даже если я напьюсь и буду танцевать на столе голой.

— Почему ты так уверена, что у нас будет повод для ссор? — с любопытством спросил Рэмси.

Каждая их схватка откладывалась в голове Ирины в том месте, где хранились и воспоминания обо всех душевных травмах и конфликтах: авариях, смерти близких и друзей. Рэмси же, кажется, не помнил ни одного грубого слова из всех брошенных в лицо друг другу.

— Ни в чем я не уверена, просто прошу дать слово. Ну, подними руку и поклянись.

— Ладно, — пожал плечами Рэмси. — Никаких ссор. Обещаю.

Ирина поблагодарила его, одновременно отмечая, что слова прозвучали немного зловеще. Как и дешевые игрушки, получаемые ею от дальних родственников на Рождество, ничего не стоившее обещание могло быть нарушено быстрее, чем ломались те незатейливые игрушки.

В магазине беспошлинной торговли в аэропорту Ирина не смогла удержать Рэмси от покупки «Хеннесси Икс-О», как и несколькими днями раньше от бронирования билетов первого класса. Постепенно она привыкла закрывать глаза на те астрономические суммы, которые он выбрасывал удовольствия ради. Сначала Ирина пыталась собирать счета за обеды, но в последнее время оставила эту привычку. И после их женитьбы она не стала относиться к деньгам Рэмси как к своим. И все же Рэмси был богат и любил ее баловать. Удивительно, как быстро женщина, привыкшая собирать остатки каджунской приправы со дна миски с попкорном, чтобы использовать ее еще раз, может привыкнуть, что билеты на самолет стоят… впрочем, об этом лучше не думать. И все ради маленьких наборов, выдаваемых в самолете, которые так нравились Рэмси. И не имеет значение, что на деньги, потраченные на эти миниатюрные пузырьки с одеколоном, беруши и две столовые ложки ополаскивателя для рта, можно сделать первый взнос за небольшой дом.

Обслуживание на борту самолета было превосходным, они изрядно выпили и принялись обсуждать прошедший чемпионат. Их бурный разговор постоянно прерывала стюардесса, предлагая принести Рэмси то еще одну коробку конфет, то дополнительный плед.

Кстати, дополнительный плед им пригодился. Ирина никогда не понимала любителей заниматься сексом на высоте, поскольку сама не видела привлекательности полового акта в тесной кабине туалета под гул вентилятора в атмосфере удушливого запаха дезинфицирующего средства. И все же где-то над Исландией, прикрывшись клетчатым пледом, она решила, что глупо упускать такую возможность, тем более что взгляд на Рэмси наводил на мысль, что под пледом он прячет полицейскую дубинку, которой бьют по голове разбушевавшихся демонстрантов. Накрывшись с головой, Рэмси расстегнул ремень, и Ирина нырнула в клетчатый шатер, чтобы прикоснуться к самому красивому члену из всех, что ей доводилось видеть. Объяснения ее реакции не было. Она никогда не относилась к тем женщинам, которые находят вид мужских гениталий отталкивающим, но и никогда не видела особых различий между этими частями тела у разных людей. Но именно этот казался ей изысканно прекрасным — гладкий, прямой, с яичками, расположенными близко к паху и туго обтянутыми мягкой, бархатистой кожей. Когда в прошлом месяце она в кафе ждала возвращения Рэмси после тренировки, ей было достаточно лишь представить его эрекцию, чтобы издать такой стон, что перепуганная официантка поспешила спросить, понравился ли ей кофе. Откровенно говоря, она стала рабой его пениса, столь сильное чувство заставляло временами спрашивать себя, на какие жертвы она готова идти только ради того, чтобы иметь возможность еще раз к нему прикоснуться.

Рубашка его стала влажной. Он просунул ладонь ей под юбку и прошептал на ухо:

— Ой, да у тебя там можно руки мыть!

Ирина с трудом сдержалась, чтобы не закричать, когда его пальцы скользнули во влагалище. Казалось, ее дыхание слышно на весь салон. Несмотря на то что они старались вести себя тихо и их действия не заняли много времени, она была уверена, что все пассажиры поняли, чем они занимались. Прежняя Ирина была бы сейчас в ужасе. Но ведь прежней Ирине полет никогда не доставлял столько удовольствия.

Дверь открылась, и наряд стоящей в проеме Раисы сразу известил, что она человек не только манерный и склонный к напыщенности, но и к строгому порядку: огненно-красная блуза навыпуск, плотная черная юбка, шарф, пояс и туфли на высоких каблуках одинакового слепяще-солнечного цвета. Она смотрелась роскошно, ожившая картинка из журнала, но при этом всего было слишком много.

Каждое предложение Раиса произносила с искусственным энтузиазмом, напоминая бальзамировщика, пытающегося загнать больше жидкости в труп. Однако Раиса так растерялась, увидев рядом с дочерью высокого, худого мужчину, что не успела придать сцене театральности. Она неуверенно поцеловала Ирину и вполне нормальным тоном, которого та почти никогда не слышала, поинтересовалась по-русски:

— Это кто такой?

— Мама, хочу представить тебе своего мужа Рэмси Эктона.

— Твой муж? Боже мой, Ирина, ты выскочила замуж! — Беглый взгляд на металлический хомут на пальце, который Рэмси отказывался снимать.

— Мама, ты меня слышала.

— Так! — воскликнула Раиса. — Это твой сюрприз!

— Рэмси, моя мать Раиса Макговерн. — Раиса не отказалась от фамилии бывшего мужа с целью удержать его и одновременно отомстить.

— Рад знакомству, — произнес Рэмси и с континентальной изысканностью расцеловал тещу в обе щеки. Он был именно тем мужчиной, которые восхищали Раису, — элегантный, в отлично сшитой одежде из дорогой темной ткани, ей немного мешала одна опасная деталь — кожаный пиджак. Но ее простая, как полевая ромашка, дочь не достойна такого потрясающего мужчины. Раисе было комфортнее с зятем, одетым в неряшливую фланелевую рубашку, чья привлекательность если и существовала, то лишь благодаря приобретенному вкусу, и чей рост был на пару дюймов ниже пяти футов десяти дюймов. Остающийся на уровне Раисы, при этом он казался еще ниже из-за хронически плохой осанки. Короче говоря, Раиса ощущала себя более комфортно в обществе Лоренса.

— Ах, извините! — Она обрела наконец мучительную бодрость и пригласила гостей внутрь. — Как невежливо с моей стороны! Пожалуйста, проходите. Добро пожаловать.

— Мама, Рэмси чувствовал бы себя желанным гостем, если бы ты потрудилась говорить по-английски. Ты не поверишь, дорогой, но моя мать прожила в этой стране более сорока лет, но так и не овладела языком в достаточной степени.