Талли - Паулина Симонс

— А он не может здесь находиться. Не выносит этот город. Подумать только!

Талли дотронулась до руки Шейки.

— Да, Шейк. Но теперь у тебя есть Фрэнк Боумен, вежливый молодой методист.

Шейки схватила Талли за руки и крепко сжала их:

— Ты тоскуешь по ней, да, Талл? — сказала она. — Да? Все тоскуешь по ней.

Талли отпрянула.

— Наверное, — сказала она охрипшим голосом. — Прошло всего шестьсот дней. — «И шестьсот ночей», — добавила про себя.

— Она мне очень нравилась, — осторожно заметила Шейки, — такая приятная девушка. Тихая, но такая милая. И умная.

— Да, — согласилась Талли, — в самом деле — умная.

— Ты знаешь, она, бывало, посмотрит на скамьи, а после матча скажет нам, сколько народу было на игре. Меня это каждый раз просто поражало. Как это она ухитрялась?

— Она… — с трудом выдавила Талли, — Она… была вроде как вундеркинд. Ты знаешь, что это такое?

— Нет, но впечатление было потрясающее, — сказала Шейки.

— Ну… таким образом она вроде бы контролировала обстановку, — объяснила Талли. — Когда она подсчитывала что-нибудь, то не так боялась.

— А-а, — сказала Шейки, — знаешь, я бы тоже хотела контролировать обстановку, но я и за миллион лет не сосчитала бы всех пришедших на стадион.

— Ну, не уметь этого — не самое страшное в жизни, — заверила Талли.

— И все-таки она мне очень нравилась. Мне так ее жаль, Талли.

— Спасибо, Шейки, спасибо. — Шейки старалась быть сверхприятной, сверхвнимательной. Но Талли почувствовала невыразимое облегчение, когда этот разговор, наконец, закончился и она отвезла Шейки в магазин.

— Что будешь делать сегодня вечером, Талл? Кто будет иметь удовольствие наслаждаться твоим обществом?

— Джонни, — ответила Талли. — И его гость — звездный Боб Ньюарт.

Уже в дверях магазина Шейки обняла Талли за шею.

— С днем рождения, Талл. И не принимай все так близко к сердцу. Расслабься. Возьми себя в руки — это самое главное. Возьми себя в руки, и тогда решение, что тебе делать с твоими мужиками, придет само собой.

— Неужели? — сказала Талли, не высвобождаясь из объятий Шейки. — Откуда же это известно тебе?

— Талли, когда полюбишь кого-нибудь, все станет ясно. Ты будешь сомневаться в его чувствах к тебе, гадать, будет ли он тебя бить или изменять, бояться, что он окажется пьяницей или бездельником, но ты никогда не будешь сомневаться в собственных чувствах. И не станешь избегать его, как ты это сейчас делаешь. Ты преподнесешь ему себя на блюдечке и скажешь: «Вот она я».

— Шейки, я никогда никому не преподнесу себя на блюдечке.

— Когда-нибудь это случится, Мейкер, — сказала Шейки. — И ты проклянешь этот день. Ты помешана на том, чтобы контролировать свои чувства, но когда-нибудь это случится и с тобой.

Талли покачала головой и улыбнулась.

— Шейк, чья же смерть сделала тебя философом?

— Отца Джека и его дяди— ответила Шейки.

На прощание Талли спросила:

— Шейки, так, значит, ты преподнесла себя на блюде этому бродяге?

— А ты как думаешь? — ответила Шейки. — И на этом блюде очень неудобно лежать, девочка. Очень неудобно, — добавила она, прежде чем исчезнуть в глубине магазина.

В этот вечер Талли опять поехала к Святому Марку и просидела в теплой церкви, пока не наступило десять и не пришла пора ехать домой.

2

Спустя три дня Робин отправился в больницу. В столе справок он поинтересовался, можно ли ему навестить Хедду Мейкер.

— Кто вы? — спросила сестра.

— Робин Де Марко.

— Вы ее родственник?

«Нет, — подумал Робин. — Еще нет».

— Нет, — ответил он, — я друг ее дочери.

Его окинули подозрительным взглядом.

— И вы хотите навестить больную?

— Да, хочу, — кивнул Робин,

Он сел и стал ждать, когда молоденькая хорошенькая, сестра проведет его на второй этаж.

— Вы знаете, она довольно плоха, — сообщила сестра, снова окинув Робина взглядом. — И все время зовет дочь. — Сестра понизила голос. — Но, знаете, та совсем не ходит к матери. Нас всех это очень огорчает. У бедной женщины никого нет.

— Мне очень жаль, — сказал Робин. — Я поговорю с ее дочерью.

Сестра еще сильнее понизила голос, когда они вступили в белый коридор.

— А знаете, что я подслушала? — доверительно сказала она и застенчиво улыбнулась. — Доктор Рубен просил ее вернуться домой и ухаживать за матерью, а она отказалась!

— Да? Отказалась? — переспросил Робин, сдерживаясь, чтобы не повысить голос.

Сестра кивнула и придвинулась ближе.

— Они долго говорили, а потом она вылетела из его кабинета, как фурия. Ужасно разозлилась. Мы все просто не могли, поверить, понимаете? Я хочу сказать, между матерью и дочерью часто бывают недоразумения и непонимание, правда? Я со своей без конца ругаюсь, а ведь мне уже двадцать два. — Она посмотрела на Робина. — Меня зовут Черил, — и протянула ему ровную ладошку.

Он вежливо пожал ее.

— Ну, Черил, думаю, мне надо поговорить с Талли, — сказал он. — Но все же не судите ее слишком строго.

— Ну конечно, — согласилась Черил. — Вот мы и пришли. Палата двести одиннадцать. Хедда проснулась минут десять назад. Так что вы сможете с ней поговорить. Когда будете уходить, зайдите ко мне на пост. Я провожу вас к выходу, чтобы вы не заблудились.

Робин улыбнулся. Если бы у него была шляпа, он бы приподнял ее перед этой старательной юной сестричкой.

— Благодарю вас, Черил. Не сомневаюсь, что смогу найти дорогу сам. Но очень мило с вашей стороны предложить мне это, — сказал он, открывая дверь в палату Хедды.

Она лежала с закрытыми глазами. Робин никогда прежде не видел Хедду. Тысячу раз он просил Талли показать ему хотя бы фотографии, но Талли говорила, что фотографий нет. Никаких.

Дверь захлопнулась с легким стуком, и Хедда открыла глаза. Робин вежливо улыбнулся.

— Миссис Мейкер, мы с вами незнакомы. Меня зовут Робин Де Марко.,

Хедда хотела заговорить, но голос ее не слушался. Она прочистила горло.

— Вы — друг Гейл, — сказала она.

— Гейл? Нет, миссис Мейкер, не Гейл, а Талли — вашей дочери.

— Я знаю, кто такая Талли, — сообщила Хедда Мейкер.

Робин сделал шаг вперед.

— Вот, — сказал он, протягивая ей букет цветов, — я принес их вам.

Хедда мельком взглянула на цветы.

— У меа нет васы, — сказала она.

— Не беспокойтесь, медсестра принесет, — бодро пообещал Робин и положил цветы на столик радом с кроватью.