Ключ от снега (Ключи Коростеля - 2) - Сергей Челяев

К тому же Травник нутром чуял, что даже само время в последние дни ведет себя, как взбесившаяся лошадь: то норовисто натягивает удила, то неудержимо пускается вскачь. У друида уже давно было большое желание отойти в сторону, уйти в лес и, став невидимкой и для своих, и для врагов, попытаться размотать в одиночку хотя бы несколько ниточек, торчащих из этого запутанного и дьявольски переплетенного клубка. Травнику позарез нужен был Птицелов. Он должен был найти зорза, во что бы то ни стало, а там - как Бог даст. Но в эти минуты, сидя у могилы Патрика и уже почти решившись уйти, Симеон ещё не знал, что буквально завтра все изменится, и разгадку отыщет не он, а совсем другой. Тот, у кого, казалось бы, на это было меньше всего шансов. Но прежде ему нужно было смело шагнуть прямо в пропасть.

ГЛАВА 2

ХОЛОДНЫЕ ЛИСТЬЯ ОСЕНИ

Март читал, расположившись возле плакучей ивы на берегу Домашнего озера, такой же, как и дерево - понурый и грустный. Рука рассеянно листала замасленную тетрадь, ерошила листья, попеременно то так, то эдак сгибая обложку. Коростель подошел и, не говоря ни слова, сел рядом. Збышек слегка подвинулся, поднял с песка увядшую веточку вербы.

- Просто октябрь какой-то стоит, честное слово, - задумчиво проговорил он и повернул голову к Яну. - Тебе не кажется, Янек, что и мы здесь все просто оторвавшиеся от ветки, холодные, продрогшие листья осени? А нас гонит ветер, треплет, силится разметать всех подальше друг от друга?

- Не знаю, - смутился Коростель. - Когда люди говорят вот так красиво, как ты, мне кажется, я больше вслушиваюсь в звуки слов, чем стремлюсь проникнуть в их смысл.

- Ты просто давно не упражнялся на своей дудочке, - заметил Збышек и тут же помрачнел, вспомнив, при каких обстоятельствах Коростель доставал её в последний раз. Действительно, после укрощения Силы Древес Ян ни разу не брал в руки этот, на первый взгляд, нехитрый инструмент, сделанный Молчуном. На самом деле, Коростель после того случая несколько раз вынимал дудочку втайне от остальных друзей, тщетно пытаясь выдуть из деревянной трубочки с просверленными отверстиями хоть какой-нибудь звук, но дудочка опять онемела, словно замерзшее зимнее дерево, пережидающее не лучшие времена.

Ян решил сменить тему.

- Эгле меня недавно спрашивала, почему ты совсем перестал с ней разговаривать, жаловалась...

- Лучше бы мне совсем её не видеть, - сокрушенно пробормотал молодой друид и тихо прибавил, - или вообще не встречать её в этой жизни.

Ян в душе ругнул себя - стремясь уйти от неприятной и трудной для него темы, он ненароком царапнул сердце своему приятелю.

- Да нет, я просто так сказал. Просто вспомнил, вот и все...

Збышек уставился на Коростеля, его ноздри расширились.

- Ты что же... - неожиданно закричал Март и тут же осекся. - Ты что же, думаешь, я всегда был таким бесчувственным чурбаном? - перешел на свистящий шепот возбужденный Збышек. Коростель замотал головой, успокаивая молодого друида, но тот, похоже, теперь твердо решился излить хоть кому-нибудь душу.

- Я много страдал, - драматически всплеснул руками Март, - и страдание в какой-то момент моей жизни стало для меня каким-то болезненным искусством. О, я достиг тогда в этом деле великого мастерства! Знаешь, что это значит - погружать пальцы в раны души, бередя их, не давая зарастать? Хотя, конечно, я сейчас прекрасно понимаю, что моя печаль не может идти ни в какое сравнение с печалями человека пожившего, умудренного опытом. Такого, например, каким был Камерон. Но ведь у каждого возраста своя боль, Янек! И моя для меня - горше всех...

Ян хотел что-то сказать, но Март жестом остановил его.

- Не перебивай меня, друг. Иначе я уже никогда не скажу то, что должен. Сначала я думал, что это - только томления плоти. Потом - духа. Тогда я стал искать утешения в работе, в дороге. Ты знаешь, это ведь я сам упросил Симеона взять меня с собой. Перед тем, как он уходил из Круга, у нас с ним был серьезный и долгий разговор. Я убедил его тогда, и он сам, помню, согласился со мной, что дорога лечит. Но судьба отчего-то опять посмеялась: ты встретил Эгле в лесу, и я не думаю, нет, я просто знаю, что это не было случайностью. Эгле искала нас, чтобы быть с нами, но зачем она никому не говорит! И даже Травник её ни о чем не спрашивает, словно они сговорились! А теперь она идет с нами. А я, я-то ведь уходил из Круга, чтобы только её не видеть, понимаешь?! У меня на глазах строит тебе глазки, оказывает знаки внимания - думаешь, это все ради тебя?

- И вовсе она не строит мне никаких глазок, - буркнул смущенный Ян, с ужасом чувствуя, что начинает краснеть, пусть хотя бы и только внутренне.

- Я же не обвиняю тебя, чудак человек, - воскликнул Збышек и обнял Яна. - Такова уж женская природа, а я, поверь мне, в этом уже разбираюсь. Они не любят спокойствия и постоянства чувств, им обязательно нужны страдания, ссоры, примирения, как на качелях - вверх-вниз, вверх-вниз... А я не хочу с этим мириться! Не любит она меня - её дело. Бесится, что я перестал обращать на неё внимание - ну и пусть!

Збышек доверительно заглянул Яну в глаза.

- Знаешь, на самом деле лучше всего не оглядываться без конца в прошлое, каким бы ни казалось оно тогда счастливым, полным надежд. Нельзя греться у памяти - она только светит, причем с каждым годом все тусклее и тусклее. Обрести себя в холоде, отринув былое тепло - вот что сейчас для меня самое главное. И ты знаешь, Янку, может быть, это сейчас очень важно и для нас всех на этом проклятом, - он огляделся, нет ли поблизости Травника, и понизил голос, - на этом острове, который равнодушен и к жизни, и к смерти. Мне кажется, я это здесь чувствую все сильнее с каждым днем.

Неподалеку послышался голос Эгле - девушка отдавала кому-то из мужчин приказания по хозяйству: принести воды, наколоть дров или ещё что-то в этом роде. Март поспешно вскочил, подсмыкнул штаны, подхватил другой рукой свою любимую тетрадочку для записи стихов и умных мыслей и быстро направился в лес. А Ян так и остался сидеть один на берегу. Он задумался над последними словами Марта, и тут ему показалось, что неожиданно ключ, ключ Камерона, завернутый в платочек дорогой ему девушки, слабо шевельнулся на груди.

"Ворохнулся воспоминанием" - вспомнил он чьи-то слова, то ли Травника, то ли Эгле. Ян откинулся назад, лег на песок, закрыл глаза и вновь увидел самого себя, друзей, остров, прошлое, настоящее. Все это выглядело сейчас как бы разрезанным на кусочки разноцветной картонной мозаики, которая у него была когда-то ещё в городском детстве. Мозаика легко складывалась в его воображении по краям картинки, но вот в центре ничего не получалось кусочки воображаемого картона совершенно не подходили друг к другу. Тогда он мысленно крутнул всю картину вокруг её приблизительного центра. Мозаика тут же рассыпалась, картонки стали перемешиваться между собой, словно не поспевая за спицами невидимого колеса. Колесо вращалось быстро, очень быстро, и стрелки часов, выйдя из повиновения, стремительно пробегали минуты и часы, и никак не хотели встать в нужное место и указать правильное время. Он ещё раз представил себе это колесо, стрелки и - похолодел.