Мечты сбываются - Лев Маркович Вайсенберг

И был, наконец, третий, самый близкий к хозяйке, малый круг, который насчитывал всего лишь несколько человек и доступ в который для всех прочих был исключен. Здесь были люди, поддерживавшие связь с мусаватистами-эмигрантами и выполнявшие их поручения не за страх, а за совесть. Время от времени они собирались в квартире Ляли-ханум без лишних глаз — ознакомиться с сообщениями из-за границы, наметить план действий, распределить роли в ожидании лучших времен.

Уже давно догадывался Хабибулла о существовании такого круга, мечтал туда попасть, но только теперь, после данного Ляле-ханум и беку Шамхорскому согласия занять место директора театра, он, к радости своей, увидел, что дверь сезама распахнулась наконец и перед ним.

Вскоре, однако, тщеславию его был нанесен чувствительный укол: на одно из собраний малого круга был приглашен также инженер Кулль, и невольно напрашивался нелестный вывод, что он, Хабибулла-бек, верный сын партии мусават, заслуживает не большего доверия, чем этот пьяница инженер.

Не успел Кулль сесть за стол и оглядеться, как перед ним оказалась бутылка, оплетенная соломкой, вместительная хрустальная рюмка и блюдечко с тонко нарезанными ломтиками лимона и сахарной пудрой. А вслед за тем посыпались на Кулля расспросы о положении дел на промыслах — кому, как не промысловому инженеру, знать об этом лучше других?

Ответы инженера не порадовали присутствующих.

— К сожалению, мы больше разговариваем и поглощаем чай за гостеприимным столом нашей славной хозяйки Ляли-ханум, нежели боремся с нашими врагами! — угрюмо промолвил бек Шамхорский, выслушав Кулля.

В ответ прозвучал унылый голос Мухтар-аги:

— А что же нам делать?

— Что делать?.. — Огромное одутловатое лицо бека раздулось, казалось, до предела, широкая ладонь сжалась в мощный кулак, готовый обрушиться на хрупкий столик с фарфоровым чайным сервизом, вдребезги разбить его. — Что делать, спрашиваете вы? Поджигать! Взрывать! Топить! Разве в свое время не пылали наши усадьбы, подожженные мужиками, которых подбили к бунту большевики? Пусть же теперь, в отместку большевикам, пылают их нефтепромыслы, лежат в развалинах их дома, идут ко дну их пароходы! С советской властью, с большевиками нужно бороться только огнем и мечом!

Казалось, бек обращал свои слова не столько к Мухтар-аге и всем присутствующим, сколько к самому Куллю.

Не преминул высказать свои соображения и Хабибулла — попав наконец в малый круг, он теперь не упускал случая поораторствовать, считая, что этим укрепляет здесь свое положение. Однако сейчас им руководило нечто большее, и начал он издалека.

— Поскольку инженер Кулль рассказывал нам главным образом о том районе, где я некогда действовал в качестве агитатора-мусаватиста и который мне хорошо знаком, я считаю своим долгом напомнить, что народец в этом районе подозрительнейший, хитрейший и вреднейший, и с ним необходимо соблюдать сугубую осторожность.

И Хабибулла принялся рассказывать о трудностях, с какими он в свое время сталкивался на «Апшероне», и о неудачах, которые он там претерпевал. Он рисовал те трудности и неудачи в самых мрачных красках и при этом чуть ли не восхищаясь бдительностью и политической прозорливостью апшеронцев, умевших вовремя разгадать и сорвать планы мусаватистов. И присутствующие, неоднократно слышавшие хвастливые разглагольствования Хабибуллы о его деятельности на промыслах, только диву давались: он ли это — самовлюбленный, самодовольный Хабибулла-бек, всегда представлявший все свои действия в наивыгоднейшем для себя свете?

— Пусть меня извинит уважаемый бек Шамхорский, — учтиво, но настойчиво продолжал Хабибулла, — если скажу, что методы, которые он предлагает, — мало действенные и, ко всему, весьма рискованные. Ну, подожжет наш человек промысел, — а что из этого получится? Потушат пожар — теперь это делается умело, быстро, — разыщут виновного — это теперь тоже, к сожалению, умеют делать — и уничтожат нашего человека, а с ним заодно, быть может, и многих других полезных, верных нам людей. Только всего!

— Вы, что же, предлагаете отказаться от нанесения материального ущерба советской власти, большевикам, на том лишь основании, что в таких делах имеется риск? — тяжело задышав, спросил бек Шамхорский. Он был возмущен: не успел этот горе-журналист попасть в избранный круг, как принялся учить именно тех, у кого есть все основания учить именно его самого! — Вам следовало бы, дорогой друг, брать пример смелости у наших беков-провинциалов, когда они защищали свои законные права против бунтующих мужиков!

— Я сам из тех краев — вы это знаете, — но нужно быть справедливым и к тем, кто проливал свою кровь за торжество мусавата здесь, в Баку, в марте восемнадцатого года, — с обидой в голосе сказал Хабибулла.

— Без толку ее проливали! — буркнул бек.

— Не с меньшим толком, чем те, кто не смог справиться с мужиками! — огрызнулся Хабибулла.

Его щуплая фигурка рядом с грузной тушей бека Шамхорского казалась ничтожной, но в эту минуту все в ней дышало воинственным пылом, бросало вызов беку.

Страсти готовы были разгореться, но Ляля-ханум строго прервала спорящих:

— Постыдитесь, друзья: сейчас не время для взаимных горестных упреков! Хватит!

Возможно, Ляля-ханум была права. Однако существо спора задело всех, и большинство встало на сторону Хабибуллы.

В самом деле: хорошо почтенному беку взывать к столь решительным действиям, поскольку ему нечего терять — его национализированную землю нельзя ни сжечь, ни взорвать, ни потопить; но разве могут пойти на такие дела нефтепромышленники, домовладельцы, судохозяева, видящие свое добро хотя и находящееся в руках большевиков, но по сей день целое и невредимое, а кое в чем, даже приумноженное? Поджигать? Взрывать? Топить? Неужели участью для их имущества должны быть пепел, руины, сумрак морского дна? Нет, конечно, это не метод борьбы! Нужно искать другие пути, быть может, не столь эффектные с виду, но по сути дела более действенные.

— Со всем, что говорил Хабибулла-бек, я согласен, — заметил Мухтар-ага. — Но что, собственно, посоветует он нам взамен того, что так решительно отвергает?

Хабибулла встретился взглядом с Мухтар-агой и понял, что тот прочел его тайные мысли, скрываемые под высказанными словами.

— Что посоветую? — переспросил он, с хитрой усмешкой глядя на Мухтар-агу. — Именно то, с чем уважаемый Мухтар-ага был давно согласен и с чем, я уверен,