На краю одиночества (СИ) - Демина Карина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И она подчинилась.
Только руку все равно не отпустила.
Глава 36
Быть мертвым легко.
Лежи себе.
Дышать не надо. Одеяло не давит тяжестью, духота не мучит, а главное, мухи, если и ползают по телу бренному, особых неудобств оному телу не доставляют.
Эта щекотала.
Вот сперва она села на левую щеку, добралась до глаза, после перелетела, чтобы опуститься на лоб. Мало того, что муха оказалась невероятно тяжела – Глеб не мог отделаться от мысли, что еще немного, и кости его треснут под ее весом – так еще и назойлива.
Он чувствовал каждое движение.
Вот шелохнулись слюдяные мушиные крыла. Вот когтистые ножки царапнули кожу. Вот заскреблась она, протирая выпуклые глазища.
Нет, мертвым определенно проще.
– Хватит придуриваться, – раздался голос, и муха с мерзким жужжанием поднялась, закружила. – Или ты так на слезу давишь?
Голос был омерзительно знаком.
А еще полон довольства. С голосом в жизнь Глеба вернулись и запахи. Булочный, такой вот характерный аромат свежей сдобы, который кружит голову, заставляя лишь сглатывать слюну.
Чесночный.
Цветочный.
Последний и заставил открыть глаза.
Земляной устроился на кровати, он сидел, помахивая хрупким цветком на длинной ножке, который, заметив, что удостоен взгляда, торжественно положил на Глеба.
– Вот. Мне сказали, что к больным без цветов соваться некомильфо. Я им, правда, ответил, что тебе еще рано на венок собирать, но они отчего-то не поверили. Сильно, говорят, хворый.
Цветок оказался тяжелее мухи.
Определенно.
И чтобы сделать вдох, пришлось приложить немалое усилие.
– Вообще пускать не хотели, – Земляной вскочил и пропал, чтобы появиться вновь, но уже с другой стороны. Определенно, двигать головой у Глеба не получалось, и то чудо, что он смотреть мог. – Сказали, что я тебе не жена. Я тебе, конечно, совсем даже не жена, я много лучше… я друг.
Жена.
Анна.
Муха кружилась над Глебом, а он дышал и с каждым вдохом получалось все лучше. Теперь он вновь чувствовал свое тело, такое неудобное.
Тяжелое.
– Анна? А что с Анной? – Земляной был упоительно догадлив. – В порядке она… представляешь, Деда поколотила. Зонтиком. Кружевным. А после, как успокоительное поднесли, запулила им в стенку. И пообещала всех засудить, потому что она давала согласие на содействие, но никак не на разрушение дома. И не на твою смерть. Очень, представляешь себе, огорчилась.
А вот Земляной огорченным не выглядел.
– Лазовицкого вызвала. Наябедничала. А он не один приехал… так что повезло тебе, что ты при смерти, да… – он ущипнул себя за подбородок. – Представляешь… императора не убоялся. Так и сказал, мол, простите Ваше императорское Всемогущество, но верноподданические чувства верноподданическими, а жена, хоть и бывшая, но все родная…
– Врешь.
– Вот! Заговорил. Не вру. Так, слегка приукрашиваю. Но представляешь, он из Куракина компенсацию выбил! – это было произнесено с немалым восторгом, который Глебу был вполне понятен, ибо казначей Его императорского Величества, Михаил Савельевич Куракин славился редкостной даже для его должности скупостью, которая могла сравниться лишь с блестящим его умом. – Причем не только на восстановление дома, но еще и моральную…
Это было и вовсе чудом, ибо Куракин наотрез отказывался признавать сам факт моральных неудобств, тем самым открещиваясь и от необходимости оные компенсировать.
– А еще людишки с ним…
– Анна…
– Тут она… в смысле, в городе. Чаевничает с Его императорскими… чтоб их… величествами и высочествами. Лежи, болезный, а то ж свалишься с кровати, дохтора понабегут, лечить станут.
Глеб пытался сесть.
Но руки едва-едва двигались, а ноги… приходилось сосредоточиться, чтобы он вообще ощутил их.
– Лежи, – жестче повторил Земляной, и руку на грудь положил, верно, для надежности. – Я знаю. Не тронет ее никто. Не посмеет. Ты ж понимаешь, пусть и непризнанная, но все равно кровь…
– Когда? Понял?
– Надо бы с самого начала. У нее аура больно характерная. Дед вот сразу, а я… я с ними дела иметь не люблю. Всякий раз бегу из Петергофа… вот и… кто бы мог подумать? Проклятье, конечно… а еще лечение… изодрали вклочья, но все равно же характерные родовые черты прослеживались! Так что я действительно идиот.
– Идиот, – охотно согласился Глеб. И все же приподнялся. Почти. Лежать стало на редкость неудобно. Благо, Земляной понял. Подхватил за плечо, приподнял и подушку сунул. Поинтересовался:
– Легче?
– Да.
– Пить будешь? – он снял с пояса фляжку и потряс. – Настой. Полезный.
И горький. Но горечь радовала. Кажется, все радовало, кроме ног, которые… Глеб изо всех сил пытался пошевелить пальцами. На руках вот получалось, а ноги…
– Не спеши. Физически ты в порядке. Дыру зарастили, кишки поправили. Сердечко тоже подлатали. Сказали, больно трепетный ты, все к нему тянешь, так оно долго ни у кого не выдержит.
Он щелкнул Глеба по носу.
Пришлось стерпеть.
Пока.
Глеб повторил вопрос:
– Когда. Узнал.
– Что? А… так… она как-то велела мне заткнуться. Я и заткнулся. Такое вот странное чувство, когда кто-то вдруг за поводок дернул. За такой вот родной поводок, который бережешь пуще глаза. Тогда домой вернулся и присмотрелся к снимочку нашему. И понял. То есть, не все, но многое. Дальше… запросить дворцовых сплетен, в доклады оформленных. И многое выплыло.
Земляной вздохнул и виновато признал:
– Я не мог сказать.
– Почему?
– Во-первых, есть протокол. Да, и для таких вот… сюрпризов тоже есть. Случались исторические прецеденты. Я должен был поставить в известность Его императорское Величество, а дальше уже ждать распоряжений.
– Каких?
– Любых, Глеб. Любых. Говорю же, прецеденты случались и… я надеялся только, что люди с тех времен добрее стали. А во-вторых… вот скажи я тебе, ты бы на ней женился?
Ответ очевиден.
Нет.
Анна – принцесса крови. Не важно, где она росла, кого полагала родителями, как жила и что представляла собой ныне. Она – принцесса.
Крови.
И не Глебу претендовать на руку его.
– Поэтому… обряд?
– Да. Отчасти. Но… то, что я тогда говорил, все правда. У нас не вышло бы изолировать проклятье. Поэтому… скажем так, я убедил себя, что действую во благо. Основная-то задача именно в том, чтобы сберечь старшую кровь, да…
Во благо.
Глеб закрыл глаза и открыл, почувствовав, как на щеку опустилась муха. Что она вообще в палате делает? Он попытался взмахнуть рукой. И даже сумел оторвать ее от постели.
– Теперь…
– Теперь ты герой. Спаситель отечества, величества и высочества, – Земляной муху прогнал. – Конечно, подозреваю, всем было бы легче, если бы ты немножечко больше мертвым был, но уж как получилось, так получилось…
…принцесса.
Крови.
И странно, что Глеб не понял. Это же очевидно… она похожа… на те дворцовые портреты в галерее, куда пускают далеко не всех. Не на императрицу, что очевидно.
И не на Николая, хотя и брат он ей, получается.
Не на Медведицу даже – Глеб застал и эту монументальную женщину, которая внушала ему не только страх, а боялись ее все, но и глубочайшее уважение. На юную Ольгу Николаевну, в которой, как поговаривали, изрядно чувствовалась кровь иных.
Та вышла замуж по большой любви. И ушла в один день с мужем, сгорев от тогда еще неизлечимой красной лихорадки, оставив троих детей, старший из которых…
Не важно уже.
– Обряд – дело такое, не людям его разрывать, как бы оно ни хотелось…
А хотеться будет, ибо принцесса, пусть и такая, случайная, не пара обыкновенному графу. Князья найдутся. Или герцоги, с которыми надобно скрепить отношения, здесь ли, за границей…
– …и потому, дорогой, не избежать тебе великой славы…
…которая хоть как-то объяснит престранный выбор.
– …и с нею медалей.
– Ты…
– Нет, выговор мне, конечно, сделали… так, на всякий случай, – Земляной потер шею и улыбнулся, широко так, искренне. – А после похвалили, потому как целители полагают, что именно обряд и не позволил тебе уйти совсем. Николай же, хоть и засранец венценосный, а о тебе действительно испереживался. Это во-первых. Во-вторых же… они и вправду подняли архивы. И оказалось, что прав был наш друг Даниловский, когда говорил, что срывались на нем куда как реже. Уже теорию якоря выдвинули. Мол, правильная жена отчасти компенсирует девиантные порывы души и все такое.