Песни-Танцы - Алексей Ручий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я провалился в сон почти сразу же, и мне снился Зиккурат. Вокруг него бушевало восстание, жрецы Зиккурата должны были пасть…
Чего только не приснится! Я проснулся под утро от холода, который пробрался в камеру. Помимо меня не спал еще Глеб. Мы вновь отпросились перекурить, а потом сидели у дверей камеры и шепотом переговаривались, я рассказал ему о своем сне:
- Представляешь, мне Зиккурат приснился. Натуральный – Вавилонский.
- Да? Бывает…
- Что-то в последнее время мне слишком часто стало сниться нечто похожее на Зиккурат, такое ощущение, что этот образ скоро начнет мерещиться мне наяву. Какое-то прямо Вавилонское умопомрачение…
- Может, ты Пелевина перечитал?
- Вряд ли. У Пелевина в «Дженерейшн Пи» Зиккурат мистический, оккультный. У меня – другой, более реальный что ли... Хотя Пелевин правильно выхватывает образ.
Зиккурат – это модель современного мира в миниатюре. В основе, у подножия, – широкие массы, обреченные рождаться, потреблять и подыхать – людское море, охваченное голодом, безумием и идеей убийства; в середине – ступени феодалов, скрупулезно подсчитывающих барыш, насаждающих идею власти и авторитета, чтобы было легче управлять морем; на вершине – жрецы, полубоги и божества – те, кто правит феодалами и людьми, те, кто диктует законы, создает идеологии, дарует блага. Кажется, Зиккурат происходит от слова вершина… Значит, Зиккурат – квинтэссенция вершины, высшая социальная цель и мечта; то, чего надо достичь каждому и чего не достичь никогда.
- Положим.
- Зиккурат – это и наше государство в целом. Структура, разделенная на множество ступеней, водруженных на другие ступени, которые водружены еще на ступени, и эксплуатирующих друг друга. Это пресловутая вертикаль, уничтожающая душу, наделяющая власть внеземной, демонической силой.
- Значит, Зиккурат должен быть разрушен…
- Возможно. Но проблема заключается в том, что тогда мы получим взамен... и получим ли вообще…
- Ты думаешь, кто-то когда-то имел ответ на этот вопрос, начиная какие-либо перемены?
- Сомневаюсь.
- То-то и оно. Если гидре не свернуть голову – она будет только множиться, - Глеб вздохнул. – Наше поколение, к сожалению, слишком развращено обществом потребления, слишком уж оно въелось в него, эту мысль теперь трудно до него донести… Пока есть все эти айфоны, страпоны и прочие –оны, нынешняя власть будет сидеть и даже в ус не дунет…
- Рано или поздно что-то должно случиться…
- Я надеюсь, что уже случилось, хотя и сомневаюсь…
На нарах произошло шевеление.
- Эй, философы, чего не спите? – это проснулся Быра.
- Некогда. Революция в стране.
- Ой ли! Понедельник в стране… люди с бодуна маются, на работу собираются…
- А мы на суд…
- Тогда, тем более, надо выспаться.
- Мы уже выспались.
- Так другим дайте!..
Но в итоге Быра больше не уснул. Впрочем, с наступлением утра сделать это стало очень непросто: отделение вновь наполнилось полицейскими, которые постоянно ходили туда-сюда по коридору и гремели. Вслед за Бырой поднялся и последний заключенный нашей камеры – Вадим.
- Который час? – спросил он.
- Черт его знает, но, судя по всему, рабочий день начинается.
- Понятно. Мы, я так понимаю, сегодня на работу не идем?..
Только сейчас я вспомнил про свой офис, который ждал меня где-то там далеко. Мое теплое и уютное рабство. Мой лабиринт и моя Голгофа. Мне почему-то стало весело. Интересно, хватятся ли моего отсутствия там или нет?
- Не идем. У нас теперь есть дела поважнее.
Нам дали по очереди посетить туалет, а потом еще около полутора часов мы сидели на нарах и наблюдали за хаотическим движением в коридоре, ожидая своей участи. Наконец камеру открыл новый дежурный в сопровождении вчерашнего майора.
- Собирайтесь – на суд поедем, - коротко сказал майор.
- Мы уже собраны, ремни и шнурки верните только…
Нам вернули нашу галантерею, часы и мобильные, мы привели себя в порядок. За ночь, проведенную в камере, я толком не выспался, усталость ощущалась в руках и ногах. К тому же немного ныла спина, которой не очень понравилась постель в виде деревянных нар. Пришлось сделать небольшую разминку, чтобы тело получило столь необходимый ему тонус.
В сопровождении майора и еще двух полицейских мы вышли на улицу. Перед отделением была припаркована покрашенная в характерный белый цвет с синими полосами «Газель», майор указал нам на нее:
- Вот наш автобус.
- Комфортабельный…
- Ага…
Майор достал сигарету.
- Кому не нравится – могу в обезьяннике отвезти…
- Нет, спасибо – нам все очень нравится.
- Можно, мы тоже покурим?
- Курите.
Мы закурили, некурящий Вадим достал мобильный и стал кому-то звонить. Судя по дальнейшему разговору – кому-то из своей оппозиционной либеральной партии.
- Как выборы прошли? Сколько набрали?.. Ага… Неплохо… Сколько задержанных? Ничего себе!.. Да, меня тоже повязали, сейчас на суд едем… Какой судебный участок? Не знаю, тут какой-то в центре должен быть. Помощь? Да сами справимся, спасибо. Подавайте апелляции, конечно! Столько фальсификаций!.. Не говори!.. Ну, пожелай мне удачи… Спасибо, давай…
Он убрал мобильный.
- Ну что, как? – спросили мы его.
- Несколько сотен задержанных в Питере вчера. Вообще по всей стране митингуют. Фальсификации просто фантастические. Центризбирком рапортует о ста сорока шести процентах за нынешнюю вертикаль...
- Сколько процентов?..
- Сто сорок шесть. Фантастика!
- Это какая-то ядерная смесь из Оруэлла и Хармса…
- Не говори…
В наш разговор вмешался майор:
- Эй, политиканы, поехали!
- Ага, сейчас…
Мы побросали окурки и загрузились в «Газель». Вместе с нами погрузились сопровождающие полицейские; последним залез майор, у которого были наши протоколы, «Газель» тронулась. Поплыли мимо грустные улочки центра с видавшими не одну революцию домами и покрытые снежной пылью скверы.
- Я, между прочим, вообще за коммунистов голосовал, - внезапно сообщил нам майор, когда мы притормозили перед светофором на очередном перекрестке.
Видимо, по задумке его слова должны были произвести на нас какое-то впечатление. Не произвели.
- И что?.. – я ответил за всех.
- Я же не бегу митинговать, - предсказуемо и с некоторой нездоровой гордостью сказал майор, будто тем, что он не вышел митинговать, он совершил какой-то духовный подвиг.
- Вот поэтому ничего и не меняется. Выходят другие, у которых недостаточно сил и средств, безоружные, на которых бросают ОМОН… А вы за прибавку к зарплате молчите и так и будете молчать, пока этой страны вообще не станет…
- Много вы знаете об этой стране…
Спорить было бесполезно. Майор представлял ту страшную темную силу, которая издревле дремала на этих северных территориях, подспудно всегда присутствуя на окровавленном острие истории; ту силу, из-за которой лучшие головы России расшибались в кровь о дубинки и приклады; силу, которая безудержно и жутко выплеснулась несколькими революциями и одной гражданской войной в начале прошлого века; силу, имя которой было «народ». Что я мог ему сказать, если он за копейки, которые ему подкинут циничные государственные воры и которые все равно неминуемо сожрет инфляция уже через пару месяцев, готов был пойти против своих соседей, да и себя самого, своих детей и их будущего?..
Хорошо, что в этот момент мы, наконец, рванули с перекрестка и один из сопровождавших нас с майором полицейских сказал:
- Подъезжаем, товарищ майор.
- Подъезжаем и хорошо. Пора уже избавляться от этих юных ленинцев, а то у меня от них голова скоро болеть начнет.
Чему там было болеть у майора под фуражкой – я представлять не стал, потому как это было уже за пределами моей фантазии. Мы свернули в переулок и, обогнув синий забор какой-то стройки, нырнули во двор. «Газель» притормозила возле крыльца старого здания, сложенного из красного кирпича.
- Приехали, выгружаемся, - скомандовал майор.
Мы покинули «Газель» вместе с сопровождавшими нас полицейскими. Майор опять был последним. Все сразу же достали сигареты, майор посмотрел на это неодобрительно, но смолчал.
На крыльцо из здания вышел пристав.
- На суд привезли? – спросил он майора.
- Да.
- Много их сегодня…
Прозвучало это как жалоба на нелегкую долю, я подумал, что как раз жаловаться приставу совершенно не на что: его вчера не хватал ОМОН за участие в гарантированном конституцией собрании, и ночевать в камере ему не пришлось…
- Все, курить бросаем, проходим в здание, - это майор подал голос.
Побросав окурки в стоявшую у крыльца урну, мы по одному прошли в здание суда. На входе стояла рамка металлоискателя, нам пришлось сдать мобильные телефоны и металлические вещи, у меня к ним относились только ключи, дежурному приставу. Небольшой моральной компенсацией за это лишение можно было считать то, что от сопровождавших нас полицейских, в том числе и майора, потребовали сдать оружие. На лице майора тотчас же отразилось какое-то безграничное возмущение этим фактом, которое, однако, он так и не смог выплеснуть подобающим образом, а смог только пробормотать что-то ругательное себе под нос.