Гордая птичка Воробышек - Янина Логвин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Илья, если не трудно, мне бы к автобусной остановке на Новотрипольском шоссе. Там где за Черехино Бурый Яр. Я домой.
— Хорошо.
— Люков, ты специально проехал, да?
— Да.
— Но мне в Гордеевск! Вечерние рейсовые еще ходят!
— Я знаю.
— Ты не должен совсем… Праздник ведь…
— И ты.
Она упрямо отворачивается и замолкает, а я смотрю сквозь опустившийся вечер на гуляющую полупустой трассой снежную поземку и веду машину в незнакомый городок, откуда приехала так неожиданно ворвавшаяся в мою жизнь птицей феникс гордая золотоволосая девчонка.
— Останови здесь, пожалуйста, — просит меня притормозить воробышек у работающего продуктового киоска, когда мы въезжаем в Гордеевск и минуем центр, выскакивает наружу и покупает два батончика «Сникерс» и сетку апельсинов.
— Мальчишкам, — почему-то виновато поясняет, пряча глаза. — Они у нас с мамой сладкоежки. А нам на улицу Молодежная, дом двадцать пять.
Навигатор работает исправно, и уже через два квартала приводит меня к блочной девятиэтажке, затесавшейся в стройном ряду похожих домов. Возле подъезда, на который указывает девушка, шумно и весело. Новый год еще не наступил, но веселой компании молодежи, давшей название улице, облепившей длинную скамейку возле парадного, похоже, все равно. Заметив секундное смятение в лице Воробышка: нахмуренный взгляд и закушенный кончик губы, напряженную спину, я невежливо предлагаю, отбирая у птички из непослушных рук апельсины:
— На чай напроситься можно, Воробышек? Я здорово замерз.
— Что? — переспрашивает девушка, словно отвлекшись от одолевающих ее мыслей, и тут же облегченно выдыхает, высвобождая пальцы: — Да. Да, Илья, конечно.
Мы вместе выходим из машины и направляемся к дому. Девчонка коротко кивает кому-то, поприветствовавшему ее со скамейки, поздравляет в ответ с наступающим Новым годом, и под короткий многозначительный свист в спину, впускает нас в подъезд. Здесь не было того, кого она боялась увидеть, считываю я информацию с ее лица и запасливо оставляю это невольное откровение на потом.
Лифт старый и тесный, и на седьмой этаж поднимается слишком медленно. В какой-то момент воробышек, почти упершаяся носом в мою грудь, поднимает глаза и порывается что-то сказать, но встретившись с моим взглядом, сразу же отводит их в сторону.
— Если хочешь, я подожду тебя на площадке, птичка. Или спущусь в машину, — догадываюсь я о ее смущении.
— Нет, не надо, — отвечает она. Выходит из лифта и останавливается возле темных дверей. Жмет, выдохнув, на кнопку звонка. — Неужели все разошлись по гостям? — говорит, решительно вставляя ключ в щелку замка, распахивает дверь и заходит внутрь квартиры. Включив свет в длинном коридоре, служащим и прихожей, приглашает меня войти.
— Пожалуйста, Илья, проходи, я тут живу. Мам? Бабуль? Вы где? — окликает тишину, затворив дверь, но не дождавшись ответа, озадаченно поворачивается ко мне. — Никого нет.
На ее лице проступает такое искреннее удивление, что я спешу развернуть птичку в сторону старенького комода-трюмо, располовинившего коридор, и лежащей на нем записки.
— Кажется, это тебе, Воробышек. Вон там.
— О!
Она подходит к трюмо, берет в руки блокнотный лист и читает; кивает отрицательно:
— Не мне, мальчишкам. Мама с бабушкой к знакомым ушли, и они тут же сбежали. Если не вернутся к одиннадцати часам — будет им от мамы нагоняй. Она у нас женщина серьезная, шутить не любит. Опоздают, могут и по затылку схлопотать. Да, жаль, что не получится им позвонить, я номер наизусть не помню… Ой, Илья, раздевайся! Давай помогу, — спохватывается девчонка, стремительно возвращается и с готовностью принимает из моих рук куртку. Убирая одежду в раздвижной шкаф, невозмутимо вешает поверх куртки дарованный мне шарф.
— Проходи в зал, пожалуйста, — приглашает меня в центральную комнату, проходит вперед сама и включает свет. — Ох! — охает, споткнувшись об откатившуюся от стены спортивную гантель, видимо, оставленную одним из братьев, и тут же смущенно краснеет. — Извини, Илья, как видишь, у нас далеко до порядка.
Да, вижу. Нормальный дом, где живет семья. Небогатая семья, но вполне себе настоящая: кажется, каждый встретивший меня предмет в небольшой трехкомнатной квартире кричит о том. И полусервированный для праздника стол, с традиционной бутылкой шампанского во главе и вазой с фруктами; и ветка зеленой ели, обмотанная серпантином, торжественно водруженная на полку с телевизором; и сложенная вдвое телевизионная программка, полуприкрывшая собой очки на чуть смятом диванном пледе. Отложенное вязание на журнальном столе, и рыжий толстый котяра, разлегшийся в кресле. Как же его зовут…
— Борменталь! Привет! — радостно тянет Воробышек руку к коту и тот, словно девушка никуда не уезжала, лениво вытягивает лапу, позволяя ей почесать грудь. Заметив меня, тут же схватывается на лапы и напряженно застывает, выжидающе сверкая зелеными глазами. — И чего испугался, спрашивается? — удивляется хозяйка, виновато оглядываясь за плечо. — Знакомься, Бормик, это Илья. Он свой.
«Свой», — вот так запросто произносит птичка, как само собой разумеющееся, словно для нее это давно установленный непреложный факт, и меня тут же что-то сжимает изнутри. Еще один алеющий уголек, вспыхнув под кожей по воле Воробышек, сгорая, оставляет по себе болезненный след.
Не мигая, мы смотрим с котом друг другу в глаза, изучая и узнавая, пока он, наконец, не спрыгивает с кресла и не убирается с сердитым мяуканьем под стол. Не сдав своих позиций, а просто временно отступив. Он странно похож на приблудившегося ко мне Домового (однажды вором пробравшегося в мой дом и больше не покинувшего его), просто удивительно, точно снятая сканером копия. Немудрено, что Воробышку единственной удалось поладить с ним.
— Ты присаживайся, Илья, я сейчас, — обращается ко мне птичка, указывая на диван, и неуверенно предлагает: — Может, тебе телевизор включить? А может, ты есть хочешь? Ты скажи, не стесняйся, мама с бабулей наверняка что-то вкусное приготовили. Я ведь так и не успела для тебя ничего сделать…
— Не беспокойся, Воробышек, я не голоден, — я опускаюсь на диван и беру в руки пульт. — Чая будет вполне достаточно. Можно даже без сахара.
Она кивает, рассеянно, как мне кажется. Развернувшись, почти выходит из комнаты, но вдруг возвращается и будто невзначай отворачивает к стене пару фотографий в рамках, что стоят на открытой полке книжного шкафа. Нарушая былой расклад, выдвигает вперед фотографии братьев и проводит вдоль полки пальцами.
Интересно, что там у нее?