Дворцовые тайны - Евгений Анисимов

На все попытки узнать, для чего он сочинил крамольную книгу и кто его сообщники, Радищев отвечал, что писал книгу, дабы «быть известным в свете сочинителем и прослыть остроумным писателем», а сообщников у него не было — честолюбие товарищей не любит.

Дело Радищева было предрешено уже с самого начала. Вообще, ему страшно не повезло — не вовремя он сочинил свое «Путешествие». Уже в Сибири он признавался, что если бы издал книгу лет десять назад, то его бы еще наградили как автора — разоблачителя российских пороков. А тут наградой стали кандалы и Пет ропавловка. Книга его была сожжена палачом, а пепел ее развеян. Радищева же за «умствования, разрушающие покой», признали государственным преступником, приговорили к смертной казни, замененной ссылкой в Сибирь. В первый раз в новой истории России общегражданский суд выносил суровый приговор автору художественного произведения, которое было признано призывом к бунту. В качестве главного доказательства судьям вслух читали страницы «Путешествия», удалив на время из зала судебных чиновников — не дай Бог, услышат крамолу! Суд был формальностью — все решили пометы императрицы на полях книги...

Как говорили в старину, «Сибирь — та же Россия, но только пострашнее». Пять лет провел в ссылке, в Илимске, Радищев. Он жил там несравненно лучше, чем другие сибирские узники, собирал гербарии, охотился, совершал дальние прогулки по окрестностям. С ним были дети, он даже женился на сестре покойной жены, которая привезла детей в Сибирь, к отцу. Да и сидел Радищев сравнительно недолго. Придя к власти в 1796 году, Павел I сразу же освободил Радищева, а уже Александр I, став императором, вызвал его в Петербург, возвратил орден, чин и дал работу.

Но жизнь и судьба Радищева были безвозвратно сломаны могучей силой государства. Он очень сожалел, что некогда не помог ядом своему другу Ушакову. Он считал, что если мучения от жизни превосходят меру, то жизнь нужно оборвать. 11 сентября 1802 года утром Радищев выпил стакан азотной кислоты. Придворный медик Виллие пытался его спасти, но безуспешно. Уезжая от умирающего, Виллие, совсем не знавший Радищева, сказал: «Видно, что этот человек был очень несчастлив».

Преданный бес: Алексей Аракчеев

«В жизни моей я руководствовался всегда одними правилами — никогда не рассуждал по службе и исполнял приказания буквально... Знаю, что меня многие не любят, потому что я крут, — да что делать? Таким меня Бог создал! И мною круто поворачивали, а я за это остался благодарен. Мягкими французскими речами не выкуешь дело!»

Родился Алексей Андреевич Аракчеев в 1769 году под Бежецком, в бедной дворянской семье, был учен, как он любил повторять, на медные деньги, с большим трудом поступил в Кадетский корпус, не блистал там талантами и образованностью, но заметно выделялся исполнительностью и дисциплинированностью, желанием угодить начальству. За это товарищи каждый день били его, но начальство оценило усердие Аракчеева и произвело его в сержанты, а потом оставило при корпусе. Как-то ненавидевшие его кадеты решили убить своего педантичного мучителя, бросив ему на голову с высоты тяжелый камень, но случайно промахнулись: Аракчеев отступил назад, чтобы угодить начальнику, — поднял платок старшего офицера.

В это время наследник престола Павел Петрович решил расширить свое гатчинское войско и завести в нем артиллерию, а поэтому попросил начальника корпуса назначить для этого знающего офицера. Оказалось, что Аракчеев больше всех подходит на роль ее начальника. А как обрадовались новому назначению свирепого педанта в Корпусе — и сказать нельзя! С этого момента началось «тридцатилетнее его счастие».

Вообще в существовании и успехе таких людей, как Аракчеев, есть своя тайна. Аракчеевы всегда нужны породившему их государству. Это особая, непрерывно возобновляющаяся порода людей, служи они хоть чиновниками, хоть военными, учителями, профессорами, журналистами. Они все — апологеты полицейского начала, единомыслия, слепого повиновения начальству, ксенофобии. Такие люди позарез нужны всякой власти. И не личные дарования, не талант, а именно зов власти делает их карьеры успешными. Благодаря этому они становятся страшными не только для смутьянов, вольнодумцев, но и для самых обыкновенных людей...

Аракчеев был неразлучен с Павлом весь «гатчинский период» жизни цесаревича. А когда в 1796 году умерла Екатерина II, он был рядом с Павлом I в Зимнем дворце. Там он удостоился наград и высоких назначений. И почти сразу же все увидели его истинное лицо под маской: «На просторе разъяренный бульдог, как бы сорвавшись с цепи, пустился рвать и терзать все ему подчиненное...» — так писал о нем Вигель. Но век торжества Аракчеева оказался недолог. За подлый поступок в отношении одного из офицеров по указу Павла I Аракчеева «выбросили» (так сказано в указе!) со службы и сослали в его поместье Грузино. Впрочем, вскоре Павел спохватился, вернул Аракчеева, сделал его графом, дал ему герб с девизом «Без лести предан» (все переделывали его: «Бес, лести предан»), но через год (и опять за неприглядный поступок) последовала опала и новая ссылка в Грузино.

Оттуда в 1803 году Аракчеева извлек Александр I, обласкал и назначил военным министром. Они были знакомы давно. Аракчеев питал особую слабость к Александру. При строгом Павле Аракчеев, в нарушение уставов, не раз спасал наследника от тягот службы, давал ему, как заботливый дядька, подольше понежиться в постели, словом — баловал. И Александр это накрепко запомнил. Оказалось, что он остро нуждался в таком человеке, как Аракчеев. Он казался царю единственным, кто предан ему действительно без лести. Да, Аракчеев не был умен и красив, но он был верен государю и любил его больше, чем кто-либо. Он не воровал, говорил горькую правду, не умничал, никогда не поучал Александра. Аракчеев буквально молился на императора, обожал его!

При этом взгляды Аракчеева в эпоху либерализма начала царствования Александра были крайне реакционны. Он люто ненавидел реформатора M. М. Сперанского за его идеи, да и попросту ревновал его к Александру. Между тем и Сперанский и Аракчеев, существуя рядом, оба, как два полюса, были нужны царю. Они — как две ипостаси Александра, в котором либерализм и консерватизм, гуманность и жестокость, свобода мысли и любовь к субординации тесно переплетались. И все же в 1812 году Аракчеев праздновал победу: Сперанского сослали!

Имя Аракчеева навсегда связано с военными поселениями. Говорят, что первая мысль о них принадлежала самому Александру и что Аракчеев сначала даже не соглашался приводить ее в исполнение, но воля повелителя — всегда выше твоих взглядов! Вообще-то в идее военных поселений заключалось здравое начало: с одной стороны, таким способом можно было содержать на западной границе огромную армию, при этом сэкономить на военных расходах, а с другой стороны — цивилизовать диких крестьян, воспитать в них любовь к порядку и труду, организованность, трезвость, бережливость. Воспитывались эти качества суровой дисциплиной, а порой и драконовскими методами. Всех поражала редкая даже для того времени жестокость Аракчеева: «...Правду о нем надобно писать не чернилами, а кровью», — писал священник села Грузина, где розги постоянно хранились в рассоле, готовые к применению. Это не была жестокость садиста, наслаждавшегося мучениями жертвы, это была неумолимая жестокость твердого сторонника порядка, дисциплины. Без вины в поселениях никого никогда не наказывали, но зато наказывали точно по уставу.

Во внешнем виде Аракчеева не было ничего внушительного. Он выглядел пожилым гарнизонным офицером, говорил медленно, немного в нос, и казался постоянно чем-то озабоченным. Его страшно боялись, прохожие стремились незаметно юркнуть мимо мрачного дома Аракчеева на Литейном проспекте. Он вставал в четыре часа утра и непрерывно работал-работал-работал до позднего вечера, что плохо сказывалось на его здоровье. Граф хотел показать, что его хватит на все, и не мудрено, что его мучили тоска и сердцебиение: больше четырех-пяти часов в сутки он вообще не спал.

Его личная жизнь не была благополучной. Аракчеев был женат на Наталье Хомутовой, но брак был недолгим: деспотичный характер служаки-мужа привел к разводу. «...Впрочем, — пишет очевидец, — он не во всех поступках своих был стойким, он имел у себя любовниц, из коих известнее прочих была Пукалова, поведением и корыстолюбием своим напоминавшая распутную Дюбарри...». Пукалова была женой обер-прокурора Синода. «Я, — пишет Вигель, — знавал ее лично, эту всем известную Варвару Петровну, полненькую, кругленькую, беленькую бесстыдницу. Она вымогала подарки у искателей фортуны, нагло держалась на балах, а все перед ней заискивали». Аракчеев дружил с ее мужем и даже обделывал с ним какие-то приносящие доходы делишки.