Калейдоскоп - Даниэла Стил

— Видите, как обстоят дела. Поэтому я и стараюсь надолго не отлучаться.

Она пригласила Джона поужинать у нее дома. То была бедная, скромно обставленная хижина. На полу лежало несколько красивых самодельных ковриков — Мегана покупала их у местных женщин. Она приготовила жаркое, и они приятно провели вечер за беседой о ее юности, друзьях и родителях, которых она глубоко и нежно любила. Она испытывала бесконечную признательность за все, что они для нее сделали, но не осталась равнодушной к известию о том, что когда-то у нее была другая семья.

Раскрасневшаяся от волнения и вина, она казалась юной девушкой.

— Нет, правда, это так интересно — дух захватывает!

Джон дружески потрепал ее по руке. Из всех троих эта производила впечатление наиболее твердо стоящей на ногах.

Потом она подбросила его в мотель на том же самом джипе, подаренном ей родителями перед отъездом в горы. Джон с удовольствием продолжил бы беседу с ней в залитой лунным светом комнате, но к половине пятого утра Мегане предстояло заступить на дежурство.

— Я вас увижу первого в Коннектикуте? — спросила она.

— Да. Я обещал мистеру Паттерсону присутствовать при вашей встрече. По крайней мере вначале, когда нужно будет всех знакомить.

— Тогда до встречи! — Она помахала ему рукой из джипа.

Джон долго смотрел вслед. Над его головой в кронах деревьев ухали совы. Свежий ветер с гор приятно холодил щеки. И он вдруг ощутил желание остаться здесь навсегда.

Часть V. Воссоединение

Глава 27

Александра уложила свои вещи — теперь предстояло заняться багажом дочерей. Анри встретил ее на лестнице и грубо сжал локоть.

— Я думал, ты меня поняла. Я запретил тебе ехать в Нью-Йорк.

— Анри, мне очень нужно.

Ей не хотелось ссориться. Она должна это сделать — вот и все. Нет смысла ее удерживать. Анри последовал за ней в их общую спальню и гневно уставился на заполненные, но еще не закрытые чемоданы.

— Почему ты упрямишься?

Дело, конечно же, в мужчине! Другого объяснения он не находил.

— Потому что для меня это очень важно.

— Ты не привела ни одного убедительного довода. Может, все-таки объяснишь?

Глаза Александры наполнились слезами. Хоть бы напоследок не мучил!

— Не могу объяснить. Это длинная история, которая началась много лет назад.

— Здесь замешан мужчина?

Он смотрел на нее словно прокурор, и в ярком солнечном свете Ривьеры вдруг показался Александре старым. Возможно, его гложет страх, что она увлеклась кем-нибудь помоложе? Жалость заставила ее потерять бдительность.

— Нет. Абсолютно. Это имеет отношение к моим родителям… Трудно все объяснить… Я сама узнала только в июне. — Она подняла на него глаза смертельно раненного животного, и он вдруг почувствовал: сейчас откроется что-то страшное. Возможно, проступок, за который он наказал ее двумя месяцами ссылки, покажется сущим пустяком перед тем, что она скажет… — Моя мать… мои родители… должны были сказать тебе… Я бы сама сказала, но… совсем забыла… Подсознательно считала это несущественным. Теперь-то я понимаю, что это не так. — На Анри накатила волна ужаса. Александра перевела дух. — Анри, я приемная дочь.

— Ты — приемная дочь? — Он изумленно уставился на нее. — Почему мне не сказали?

Александра продолжала. Сейчас она все скажет без оглядки на последствия.

— Я была удочерена Маргарет и ее первым мужем…

Анри, без кровинки в лице, сел на край кровати.

— Это правда? Ты не родная дочь Маргарет и Пьера де Борн?

Все равно как если бы ему сказали, что полотно Ренуара, за которое он отдал пять миллионов долларов, — подделка. Его прелестная жена, женщина с безупречной родословной, оказалась не графиней от рождения, а неизвестно кем!

— Ты хочешь сказать, что Маргарет тебе не мать?

— Да.

Анри издал короткий скрипучий смешок.

— Подумать только — сколько раз я сокрушался, что ты и дети во многом пошли в нее! Но кто же твои настоящие родители? Это ты хоть знаешь?

Она могла оказаться Бог знает кем… Подзаборницей, родители неизвестны… От этой мысли он обомлел. Десять столетий его семья свято блюла чистоту крови, с особым тщанием подбирая брачных партнеров. А он женился на бродяжке с неизвестным происхождением.

— Я узнала об этом два месяца назад и не хотела тебя волновать. Это и есть тайна, которую я от тебя скрывала. Только это.

Он свирепо взглянул в ее сторону и, вскочив на ноги, начал вышагивать взад и вперед по комнате.

— Лучше бы это был мужчина!

— Извини, что разочаровала.

Александра произнесла это с большой грустью. В глубине души она молилась и надеялась, что муж от нее не откажется… будет выше этого. Но, конечно, нельзя требовать от него подобного великодушия.

— Ну, и кто твои настоящие родители?

Она снова перевела дух.

— Моя мать была француженкой. Все, что я знаю, это что ее звали Соланж Бертран. Что называется из простых. Мой отец познакомился с ней, когда в составе союзнических войск освобождал Париж. Больше мне ничего не известно. Отец стал известным театральным актером, очень популярным — Сэм Уолкер. Все говорят, что они страстно любили друг друга. У них было три дочери, я — средняя. А потом… — она чуть не захлебнулась слезами, и все же откровенность принесла ей облегчение, — потом, в результате приступа безумия, он убил ее. Его признали виновным, и он покончил с собой, оставив нас сиротами, без средств к существованию. Несколько месяцев мы жили у тети, а потом старый друг семьи, адвокат, устроил нас — меня и младшую сестру — в хорошие семьи. Меня взяли Маргарет и ее первый муж, юрист по имени Джордж Горхэм. Мне было пять лет, а когда папа убил маму, четыре, вот почему я этого не помню, так же как и Джорджа Горхэма. Через шесть месяцев он скончался. А мама… Маргарет… поехала рассеяться во Францию… и встретила папу… Пьера де Борн. Как только они поженились, он дал мне свое имя. Мы были очень счастливы. А дальше… подвернулся ты…

Она попыталась улыбнуться, но от мужа веяло лютым холодом.

— Прелестная маленькая история! Как вы смели водить меня за нос! Даже если ты сама, по твоим словам, ничего не помнила, уж твоей-то матери наверняка не отшибло память! А твой так называемый отец! Bande de salopards![2] Я подам на развод за мошенничество… и нанесение ущерба!

— Это наших дочерей ты называешь ущербом, Анри? Вот не знала… честное слово… — По щекам Александры текли слезы и падали на желтую шелковую блузку. Однако муж оставался беспощаден.