Конторщица - А. Фонд

Вот такие вот "у нас" были подружки.

Напротив бухгалтерии красовался главный стенд, на котором всегда вывешивали объявления, сводки, поздравления, некрологи и тому подобное. Я специально прошла мимо, чтобы глянуть – повесят приказ о моем увольнении или нет. Однако стенд был уже занят – на нем красовалась передовица с жирно обведенной красным фломастером статьей. Рядом топталась Швабра. Она вся прямо лучилась от удовольствия. Из бухгалтерии вышла Валентина Акимовна, смакуя каждое слово, громко почитала заметку и принялась поздравлять и хвалить Швабру.

Я аж не поверила своим ушам, подошла к стенду и перечитала. Все правильно: весь текст многословно и красочно повествовал о том, как прогрессивно мыслящие рабочие депо "Монорельс" и журналист Карасев, который только-только вернулся из Латинской Америки и еще пыль на сандалиях не успел отряхнуть, совместно обсудили политическую ситуацию, выразили мнение, осудили и так далее по тексту, долго и нудно. В заметке была и благодарность Швабре за организационную работу, даже обо мне вскользь упомянули, что "эта встреча состоялась благодаря инициативе Л.С. Горшковой". А вот о Зое – ни слова.

Ненавижу несправедливость, а Зою стало еще жальче. Хорошо, что она сейчас не видит весь этот триумф Швабры.

Швабра и Валентина Акимовна с усмешкой посмотрели на меня и на приветствие ответили сквозь зубы. Подошли сотрудницы из планового отдела и тоже принялись поздравлять Швабру. Я развернулась и пошла в кабинет, слушать этот цирк было выше моих сил, тем более нужно закончить работу.

Не успела я сделать и два шага, как Валентина Акимовна догнала меня и тихо сказала:

– Лидия, я знаю, что ты решила покинуть нас. Так, может, продашь-таки мне мыльце-то? По три рубля? Я бы взяла пару кусочков. Но лучше сразу штук десять-двадцать. Тем более деньги тебе еще ого-го как нужны будут.

Я остановилась и удивленно приподняла бровь, стараясь глубоко не дышать, так как от Валентины Акимовны, как всегда, за версту разило сладкими до тошноты, какими-то приторно-гвоздичными духами.

– Насколько я знаю, с тебя много удержано, – пояснила Валентина Акимовна, пытаясь скрыть злорадство. – Поэтому расчетных ты получишь сущие копейки, а жить как-то надо. Тем более, что с такой записью в трудовой вряд ли получится быстро найти хорошую работу. Если вообще получится.

– Интересно, – сказала я.

– Да, сейчас вот так, – изобразила сочувствие Валентина Акимовна, но глаза торжествующе лучились, – Не надо было тебе, конечно, с Капитолиной Сидоровной конфликтовать, перед начальством выслуживаться по чужим головам…

– Слушайте, Валентина Акимовна, – сказала я, – вот вы сейчас так правильно все говорите, идеологически даже верно… выслуживаться, конечно, не надо. И по головам – не надо.

Она кивнула.

– А скажите-ка мне, Валентина Акимовна, вот каким образом вы стали заместителем главбуха? – продолжила тему я. – По чьим головам вы выслуживались? А Капитолина Сидоровна по чьим? Или вас сразу с колыбели в начальство взяли? За умище и широкие душевные качества, так сказать…

Валентина Акимовна не нашлась, что ответить.

– И я даже не сомневалась, что расчетных я получу копейки, – кивнула я. – Я прекрасно помню, как вы мне это обещали. Так что не удивлена. А мыло я вам даже за миллион не продам. Принципиально.

Оставив Валентину Акимовну в ошеломленном состоянии переваривать мои слова, я решила сходить пообедать, а потом идти в кадры за трудовой. Еще нужно было успеть заскочить в кассу забрать расчёт.

Дойдя до столовой, я раздраженно вдохнула какие-то совсем уж пресные ароматы еды, развернулась и пошла обратно. Что-то аппетит у меня от этой Валентины Акимовны совсем пропал. В кармане оставался последний пакетик аскорбинки, я раскрыла, сыпанула в рот, на язык попала приятная кислинка, я аж замурчала от удовольствия, вкуснотища какая…м-м-м-м…

В коридоре меня догнал Линьков (ха!), он был все в той же голубой рубашке и роговых очках. Правда, на этот раз без подтяжек.

– Лидия Степановна! – Грустно и торжественно начал он, – я слышал, что вы покидаете наше депо.

Я тоже сделала причитающийся ситуации печальный вид и скорбно кивнула.

Линьков невесело вздохнул и продолжил:

– И сегодня у вас последний день.

Я опять со вздохом кивнула.

– Лидия Степановна! – Линьков поправил очки и мрачно продолжил, – передайте Валерию Анатольевичу еще часть долга.

Он протянул мне сверточек. Я взяла и сунула в карман.

– Там двести пятьдесят, – тяжко вздохнул Линьков, – осталось еще сто, но я смогу только через месяц. Лидия Степановна, а вы можете поговорить в Валерием Анатольевичем, чтобы он еще немного подождал?

– Конечно, – кивнула я. – Могу.

Ну а что, я не врала. Если надо – могу.

– А можно вас попросить написать расписку? – спросил вдруг Линьков, мучительно краснея.

Я на миг зависла, а потом согласилась:

– Можно.

– Тогда подпишите, – Линьков вытащил из кармана брюк смятую бумажку.

Я вчиталась:

"Я, Горшкова Лидия Степановна, приняла у Линькова Гектора Модестовича денежную сумму в размере 550 рублей (пятьсот пятьдесят рублей). Число, подпись".

Прочитав имя Линькова, я еле сдержалась, чтобы не заржать. Но сдержалась, чтобы не нарушить неуместным весельем наше уныло-минорное общение.

– Я не могу это подписать, – сказала я, возвращая бумажку обратно Линькову.

– Но почему? – аж подпрыгнул Гектор Линьков, при этом выпятив впалую грудь. – Я же сначала отдал триста, а сейчас еще двести пятьдесят. Там все правильно!

– Потому что там не указано причину, с какой стати я взяла у вас такую сумму. – ответила я. – А вдруг завтра вы напишете на меня заявление в прокуратуру, что я у вас взятку вымогала? Нет, я не буду участвовать в этой авантюре.

– Но Лидия Степановна! – чуть не плача, запричитал Гектор. – Я же не могу написать "карточный долг"! Это статья.

– Не надо писать "карточный долг", – вздохнула я (вот оказывается, куда денежки Горшкова все уходят. Теперь ясно, почему он до сих пор в коммуналке живет и на Лидочку повелся). – Напишите просто – "долг". Может, вы ремонт делали и в долг взяли, или на лечение…

– У нас же бесплатное лечение, – автоматически поправил меня Линьков.

Блин,