Путешествие на Запад. Том 2 - У. Чэнъэнь
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выслушав это, Трипитака остался очень доволен и сказал:
– Боюсь только, что Чжу Ба-цзе не захочет идти.
– Вот видите, – с улыбкой сказал Сунь У-кун. – Ведь говорил же я, что вы любите прикрывать слабости других. Почему вы думаете, что он не захочет пойти? Вы сейчас только помолчите некоторое время, точно так же, как это вы делали тогда, когда я звал вас, и все будет в порядке. На этот раз я полностью полагаюсь на свое красноречие и ручаюсь, будь то Чжу Ба-цзе или Чжу Цзю-цзе, я сумею уговорить его.
– Ну что же, ладно. Иди зови его, – согласился Трипитака.
Тогда Сунь У-кун подошел к постели Чжу Ба-цзе и позвал:
– Ба-цзе! Ба-цзе!
Но Чжу Ба-цзе, сильно утомившись за дорогу, громко храпел и даже не думал откликаться. Тут Сунь У-кун одной рукой взял его за ухо, а другой – за волосы и с силой дернул:
– Чжу Ба-цзе!
Однако Дурень продолжал отмахиваться. Наконец Сунь У-кун крикнул еще раз, и только после этого Дурень пробормотал:
– Брось свои шутки и спи! Ведь завтра снова в путь!
– Да я не шучу! – сказал Сунь У-кун. – У меня дело есть.
– Что там еще за дело?
– Ты слышал, о чем говорил принц? – спросил Сунь У-кун.
– Я никого не видел и ничего не слышал, – отвечал Чжу Ба-цзе.
– Так вот, – продолжал Сунь У-кун, – принц сказал, что волшебник, который живет в их городе, обладает замечательным талисманом. Этот талисман делает его непобедимым. Ведь завтра нам не избежать боя. Обладая таким талисманом, волшебник сможет, конечно, одолеть нас. Поэтому я думаю, что неплохо было бы украсть у него этот талисман.
– Ты что же это подстрекаешь меня, дорогой брат, на разбой? – спросил Чжу Ба-цзе. – Но как верный твой помощник, я считаю необходимым договориться с тобой о следующем: когда талисман мы украдем и усмирим волшебника, то никакой торговли при дележе талисмана, как это делают скряги, я не хочу. Талисман должен быть моим.
– А зачем он тебе? – удивился Сунь У-кун.
– Видишь ли, – отвечал Чжу Ба-цзе, – я не такой мастер говорить, как ты, поэтому мне трудно собирать подаяние. Я здоров, силен, только разговор у меня грубый. Читать псалмов я не умею. Вот талисман и пригодится мне, когда я окажусь в затруднительном положении.
– Ладно, я отдам его тебе, – сказал Сунь У-кун. – Мне дорога слава, а не какой-то талисман.
Услышав это, Дурень очень обрадовался, вскочил с постели и, натянув на себя одежду, пошел вместе с Сунь У-куном. Вот уж не зря говорится, что «вино вызывает краску, а золото способно поколебать добродетель». Они тихонько открыли дверь и, покинув Трипитаку, поднялись на облако.
Вскоре они очутились у городских ворот и услышали, как на башне пробили вторую стражу.
– Уже вторая стража, брат, – сказал Сунь У-кун.
– Вот и прекрасно! – воскликнул Чжу Ба-цзе. – Сейчас все уже спят, а первый сон – самый крепкий.
Они не пошли к главным воротам, а решили пройти через задние. Вдруг послышались звуки колотушки.
– Ворота крепко охраняются, – сказал Сунь У-кун. – Как же мы проникнем в город?
– Да где же это видано, чтобы воры входили через ворота? – рассмеялся Чжу Ба-цзе. – Надо перемахнуть через стену, и дело с концом.
Сунь У-кун согласился и, подтянувшись, прыгнул. За ним последовал и Чжу Ба-цзе. Очутившись в городе, они пошли разыскивать императорский сад. Вдруг перед ними выросли белые ворота в виде трехъярусной арки. Над воротами, при свете звезд и луны, поблескивала надпись из трех огромных иероглифов: «Императорский сад». Подойдя ближе, Сунь У-кун увидел, что ворота опечатаны в нескольких местах и на них висит замок, уже успевший покрыться ржавчиной. Он приказал Чжу Ба-цзе пустить в ход свою силу. Дурень взмахнул граблями и изо всех сил ударил. Ворота разлетелись в щепы. Сунь У-кун вбежал в сад и, не в силах сдержать охватившие его чувства, стал прыгать и громко кричать. Этим он так напугал Чжу Ба-цзе, что тот подбежал к нему и, схватив за рукав, проговорил:
– Ты что же, брат, хочешь погубить меня! Да слыханное ли дело, чтобы воры так кричали! Ведь, если ты всех разбудишь, нас схватят, отправят в суд, а затем приговорят к смертной казни или в лучшем случае вышлют на родину и отдадут в солдаты.
– А знаешь, что меня так взволновало? – спросил Сунь У-кун. – Взгляни-ка сюда!
Роспись стен и легкие перила
Плесень запустения покрыла;
Покосились набок павильоны,
Розы увядают и пионы,
Тиной затянуло пруд глубокий,
На прибрежьях – заросли осоки.
Потерял жасмин благоуханье,
Засыхает роза без вниманья,
Мальвы средь травы ползучей луга
Только душат и глушат друг друга;
Падают искусственные скалы,
Пересохли прежние каналы
И бамбук и сосны стали ныне,
Как сухой кустарник средь пустыни,
Южный персик, сладкие гранаты
Вывернуты, сломаны, измяты,
Карликовых сосен злополучье:
Оборвали корни им и сучья.
Там, где люди некогда ходили,
Мхи дорожки прежние покрыли,
Дикая трава, полыни клочья
На дорогу перешли с обочин,
Мостиков коснулось разрушенье, —
Сад являл картину запустенья.
– Какой толк от того, что ты будешь вздыхать? – сказал Чжу Ба-цзе. – Давай лучше скорее возьмемся за дело.
Сунь У-кун поборол в себе грусть, охватившую его, и постарался вспомнить все, что говорил ему Трипитака. Итак, колодец должен находиться под банановым деревом. И, действительно, они увидели перед собой банановое дерево с очень пышной листвой, которое резко выделялось среди остальных деревьев.
Одно из прекраснейших, чудных растений,
Постигшее издавна смысл бытия,
Висят на ветвях твоих листья бумагой,
Из листьев свернувшихся – крона твоя.
А ветви твои, как тончайшие сети,
А в сердце краснеется капля румян;
Увянув, боишься осеннего ветра,
Грустишь под дождем полуночным, банан!
Следит за тобою великий Садовник.
Самою Природою ствол твой взращен.
У листьев банановых есть назначенье:
Написан на них весь буддийский канон.
И честь эту листья навек заслужили,
Как феникса перья, они хороши;
Хвост птицы Луань не бывает прекрасней,
С них слабые росы стекают в тиши.
Прозрачная дымка, скользя, окружает,
Их темная тень на дверях, на
