Начало - Мэри Пирс

– Что ты здесь делаешь? – спросила ее Бетони. – Мне казалось, что у тебя нет времени на общение со мной.

– Моя мать хотела знать, не нужно ли поменять белье?

– Эдна, не лги. Ты видела, как я уходила из дома. Мы встретились в холле. У тебя мой дневник, не так ли? И ты читаешь его не в первый раз.

– Вот! – вдруг возмутилась Эдна и швырнула дневник под ноги Бетони – Вам нечего бояться! Я не разбираю ваш ужасный почерк!

– Убирайся из моей комнаты, – сказала Бетони. – И больше никогда не входи сюда, когда меня нет дома.

– Я не собираюсь приходить к вам, когда вы дома тоже! – завопила Эдна и выскочила из комнаты, как ошпаренная.

Бетони подняла дневник и заглянула внутрь. «Эдна права, – подумала Бетони, – почерк у меня просто чудовищный!»

С этих пор Эдна стала откровенно враждебной, и отношение к Бетони в доме изменилось. Миссис Брим еле разговаривала с ней, и мистер Ламб тоже стал весьма сдержан. Мистер Брим вел себя как обычно, но он почти не бывал по вечерам дома. Бетони понимала – почему. Только мисс Уилкингс по-прежнему относилась к ней дружелюбно. Руби боялась с ней разговаривать, но когда проходила мимо, то моргала своими больными глазами, показывая, что она ей симпатизирует и сочувствует.

В школе Эдна тоже начала вести себя явно вызывающе. Когда Бетони вела урок в ее классе, то Эдна и ее две подружки, Джулия Темпл и Феба Дэвис, обычно садились в первом ряду и не сводили с нее глаз весь урок. Они сверлили ее взглядами или насмешливо смотрели на какую-нибудь часть туалета. Они делали вид, что все знают, и часто перешептывались друг с другом, стараясь, чтобы Бетони слышала отдельные слова, как, например, «велосипед» или «проводила время с друзьями». Иногда они даже передразнивали ее акцент.

– Откуда вы приехали сюда, мисс Изард?

– В чем дело, Джулия?

– У вас такое странное произношение, мисс Изард. Нам очень интересно узнать, где говорят с подобным акцентом.

– Мисс Изард, ваш отец на самом деле плотник?

– Пожалуйста, задавайте вопросы по теме урока, – обычно отвечала им Бетони холодным и спокойным голосом.

Но очень часто, особенно, когда они как бы нечаянно толкали ее в коридоре, она с трудом сдерживалась, чтобы не дать им сдачи.

Бетони не видела Джима уже почти месяц. В Лондоне бушевала инфлюэнца, и Бетони начала волноваться. Как-то в холодную субботу в октябре она отправилась в трущобы Симсбери, чтобы отыскать его комнату в Борроу-дейл-Гарденз.

Улица была очень длинной, и Бетони не знала номер дома. Она вспомнила, как Джим как-то говорил, что живет на углу, и что позади дома проходила железная дорога. Ей нужно было проверить шесть домов.

Бетони постучала в первый дом на углу. Ей открыла дверь женщина, которая была совершенно лысая, за исключением длинной пряди волос, растущей на ее гладком сверкающем черепе.

– Мистер Ферт? Такого здесь нет. Дорогая, ты не сюда попала.

– Тогда, может, миссис Пакл, – добавила Бетони. – Она держит постояльцев.

– Нет, здесь таких нет, и нет никакой миссис Пакл. Я знаю всех людей вокруг.

В следующем доме женщина, открывшая ей дверь, держала на плече серого попугая, и у нее в руках была кочерга.

– Нет, мистер Ферт не живет в моем доме, и я не знаю миссис Пакл.

– Кто-то стучит! – заорал попугай. – Кто-то стучит! Впусти кретина в дом!

– Может, вы его видели? – продолжала расспросы Бетони. – Он очень худой, с темными волосами и с черными бровями. Работает в «Вестнике».

– Нет, – сказала хозяйка. – Я такого не знаю, попытайтесь что-то узнать в следующем доме.

– Проклятые поезда! – продолжал орать попугай, – Ватерлоо! Пересадка на Уотфорд!

На третьем доме висела бумажка – «Сдаются комнаты».

На стук Бетони дверь открыла маленькая женщина с седыми волосами, курносым носом, жесткими глазками и твердым подбородком.

– Да, я миссис Пакл. Вы хотите снять комнату?

– Нет, я хотела бы повидать мистера Джима Ферта. Воцарилась тишина, и женщина вышла на крыльцо.

– Боже! Мистер Ферт! Его уже нет недели три или даже больше.

– Куда он уехал? – спросила Бетони.

– Он умер, – хрипло сказала миссис Пакл. – Он неожиданно заболел. Это было в пятницу, три недели назад. Представляете, что я пережила! Мне пришлось позвать доктора Свитинга. Приехала карета, но ему уже ничем нельзя было помочь. Он умер, когда мы с доктором пришли в его комнату. У него прорвался аппендицит и это привело к перитониту. Да, перитонит, гак сказал доктор.

Бетони кивнула головой.

– Перитонит. Это и убило его. Они потащили его на носилках прямо в карету. Я стояла вот здесь, и они тащили его мимо меня. О, я так расстроилась. Правда, правда! Я сама почти заболела.

– Когда его похоронили?

– Две недели назад, во вторник. Я написала его отцу о том, что случилось, и он сразу же приехал. Бедняга! Он мне сказал, что Джим был его последним сыном.

– Где его похоронили? – спросила Бетони. Она думала: «Три недели назад, пятница, значит, это случилось третьего октября».

– Войдите в дом, – предложила ей миссис Пакл. – Я вижу, как вы расстроены. Для меня это был просто удар. Я только теперь могу более или менее спокойно говорить об этом.

– Спасибо, – сказала ей Бетони. – Я не стану вас больше утруждать. Скажите мне, где его похоронили.

– На кладбище Симсбери. У переезда. Там еще стоит такая хорошая маленькая церковь. Вы войдете?

Бетони пошла прочь. Нет, благодарю вас. Со мной все в порядке. Кладбище Симсбери, у железнодорожного переезда. Ватерлоо! Пересадка!

Когда Бетони увидела кладбище Симсбери – акры и акры белого мрамора, это напомнило ей лунный город. Прямые, резкие линии, острые углы, казалось, угрожали и были похожи на нацеленные на вас ножи. Эта кричащая белизна парализовала ее чувства, обдавала холодом обнаженные нервы.

Дома, в Хантлипе, тихое старое кладбище покоилось среди зелени, и на нем отдыхал глаз. Каменные надгробья изготавливались из песчаника, и ветер и дождь вскоре округляли края камней. Они слегка оседали в землю, и по ним стелился плющ. В трещинах песчаника селились пчелы и шмели.

И в Истери, Мидденинге и Блэгге кладбища тоже были местом, где росли цветы и пели птицы. Люди, жившие неподалеку и работавшие на рядом расположенных полях, отдыхали там.

На могиле Джима (она долго искала ее) не было белого надгробья. Просто холмик темной земли, впитывавший в себя тихий, спокойный моросящий дождичек. Скоро этот холмик прорастет мягкой молодой травой и будет после этого вечнозеленым.

Бетони вышла с кладбища и долго еще шагала по району, где возвышались только дымовые трубы и охлаждающие воду башни-градирни. Там были расположены железнодорожные развязки и депо, отстойники вагонов и проходил небольшой канал. Дома в этом темном и неприятном районе сгрудились, тесно прижавшись друг к другу. Они стояли всюду, где только оставался кусок свободной земли, между электростанцией и газовым заводом, или окружали дымящуюся свалку. Дождь лил не переставая, усиливая неприятные запахи и испарения. Дождевые лужи воняли серой, в воздухе витал запах керосина.