Прокурор - Анатолий Безуглов

- Капитолина Платоновна, - представил он журналистке пухлую женщину лет сорока, с капризно сложенными губами и волоокими глазами.

Та протянула Бариновой холеную руку с тщательно ухоженными ногтями и японским магнитным браслетом на запястье. Одета она была довольно скромно - легкое платье из кремовой марлевки. Да и сам Фадей Борисович походил на заштатного счетовода в своих хлопчатобумажных брюках, рубашке с короткими рукавами и соломенной шляпе.

Главный художник фабрики ожидал их, оказывается, не на городской квартире, а на даче недалеко от Южноморска.

Дачка была более чем скромная: маленький деревянный домик посреди участка, расположенного на берегу моря. Десяток фруктовых деревьев, огородик и неизменный виноградник. Возле домика стояла собачья конура. Единственно, что бросалось в глаза, - несколько пышных кустов роз, усыпанных крупными яркими цветами.

Когда машина подъехала к забору, большой лохматый пес выскочил из своей будки и, гремя цепью, зашелся в лае.

Откуда-то из-за виноградника появился Боржанский, в шортах, майке и пляжных сандалиях. Он унял собаку, запер ее в конуре и открыл ворота.

Анегин подогнал машину к самому домику. Гости вышли. Боржанский встретил их приветливо, но руку никому не подал.

- Готовлю, - пояснил он и, видя, что Фадей Борисович направился к крыльцу, сказал: - На природу, на природу! Дышать воздухом...

Все пошли за ним.

Возле самой воды стояли стол, стулья. Рядом в мангале весело трещал огонь под чугунным котлом, в котором шкворчало мясо с луком. Приехавших приветствовала высокая женщина, лет тридцати пяти, в старых потертых джинсах и в майке с короткими рукавами. У нее было продолговатое лицо, мечтательные глаза и пепельно-серые волосы, падающие на плечи.

- Моя жена Эрна, - сказал Боржанский, обращаясь к тележурналистке.

- Очень приятно. Флора, - протянула руку девушка и подумала, что зря вырядилась, как на торжественный прием.

- Плов? - потянул носом Заремба. - Фирменное блюдо.

- Да, - кивнул Боржанский, шинкуя острым ножом морковь.

- Вы еще и кулинар! - воскликнула Флора.

- Только плов, - покачал головой Герман Васильевич. - Память о Средней Азии.

- Но уж зато готовит его - язык можно проглотить, - сказала Эрна. Меня даже не подпускает к котлу...

- Боюсь, не разучился ли, - сказал Боржанский.

Анегин, Заремба и Капитолина Платоновна уселись на стулья, а Эрна потащила Флору в дом (Баринова при этом заметила, что Боржанский укоризненно посмотрел на супругу).

Домик состоял из двух небольших комнат и застекленной веранды. Обстановка - самая простая. Кровати, старомодный платяной шкаф, телевизор старой модели. Зато на всех стенах - картины. Преимущественно пейзажи. В рамках и без них.

- Это все Герман, - с благоговением произнесла Эрна.

Чтобы не казаться невежливой, Флора стала внимательно рассматривать работы Боржанского.

- Здесь чувствуется влияние Юона, - сказала она, указывая на зимний пейзаж.

- Сразу видно знатока! - обрадовалась жена Боржанского и особенно оживилась, когда Флора включила магнитофон: - А вы знаете, Юон пророчил мужу большое будущее! - Она вздохнула. - Если бы Герман захотел... Я ему твержу: займись по-настоящему организацией своей персональной выставки. Ведь у него столько почитателей! Пора бы уж и в Союз художников. В свое время ему предлагал рекомендацию сам Коненков! А Герман говорит: Левитан не был членом Союза художников, но это не помешало ему стать Левитаном... Ну посмотрите, разве это не совершенство? - обвела она руками вокруг. Вам нравится?

- Очень, - кивнула Баринова.

Она остановилась возле небольшого холста с вечерним пейзажем.

- Герман Васильевич не выставлялся в Москве? - спросила она. Кажется, я эту картину видела...

- Выставлялся, а как же! - ответила с гордостью жена Боржанского. Ему и теперь предлагают, а он... Боже мой, ну как мне ему доказать, что нельзя так относиться к собственному таланту?!

И Эрна стала сетовать на то, что если бы муж бросил фабрику и целиком отдался живописи, то куда было бы больше пользы и ему и людям.

- А что, разве он сейчас не пишет? - поинтересовалась Флора.

- В последнее время совсем забросил кисти и мольберт. Заедает производство... Хоть вы скажите ему! - попросила Эрна.

Баринова пообещала.

Когда они снова вышли во двор, Флора заметила странного человека. Это был высокий жилистый мужчина, загорелый до черноты, с копной совершенно седых спутанных волос. На нем были короткие, чуть ниже колен, выцветшие штаны.

Мужчина сидел прямо на песке возле большой бочки, лежащей на боку в дальнем углу участка Боржанских за кустами виноградника.

- Кто это? - Баринова остановилась от неожиданности.

- Пойдемте, пойдемте, - заторопилась смутившаяся Эрна. - Он у нас немного того... - она дотронулась пальцем до виска.

Флора успела еще разглядеть его светло-серые, спокойные и в то же время пронзительные глаза. Она невольно несколько раз обернулась в его сторону. И как ей ни хотелось подробнее расспросить хозяйку о странном мужчине, все же не решилась.

Боржанский пригласил всех к столу.

- Ну, за встречу!

Все подняли бокалы.

Фадей Борисович не выдержал, встал для тоста.

- Товарищи! - Он откашлялся. - Друзья! Герман Васильевич поднял первый бокал за встречу. Я бы хотел несколько расширить его выступление... Прошу прощения, я имею в виду тост... Нашей фабрике оказали честь представлять на голубом экране тружеников города. В лице Флоры Юрьевны, Заремба слегка поклонился в ее сторону, - подчеркну, очень милой и обаятельной, мы принимаем сегодня у себя в тесном кругу представителя славного отряда работников искусства. Это не просто встреча. Она символизирует союз творческих сил и производства...

Директор фабрики говорил в том же духе еще минут пять и всех утомил. А когда он закончил и все наконец выпили, Боржанский не без иронии заметил:

- Ну, слава богу, как раз и плов подоспел.

На столе появилось исходящее ароматом блюдо с живописно уложенным рисом, кусками баранины и целыми головками распаренного чеснока.

- Может, пригласим Иннокентия? - вдруг предложила жена Зарембы. - Он всегда так интересно говорит...

- Да-да, где ваш брат? - обратился к Эрне Фадей Борисович.

- Он не пойдет, - ответила та.

- Ну я прошу, - капризным голосом сказала Капитолина Платоновна.

- Хорошо, - поднялся Герман Васильевич. - Попросим осчастливить своим присутствием Диогена-второго...

Боржанский вернулся с Иннокентием. Помимо штанов теперь на нем была надета просторная белая рубашка с вырезом на груди.

Брат Эрны поздоровался, скромно пристроился у краешка стола.

Флора исподтишка разглядывала его. При всей внешней экстравагантности Иннокентий производил впечатление спокойного, уравновешенного человека. Она даже ощутила какую-то уверенность и силу, исходящую от него.

Все набросились на плов. Он же положил себе на тарелку лишь несколько листиков салата, ломтик огурца. К вину, которое налил ему хозяин дома, Диоген-второй даже не притронулся.

- Прекрасный плов! - сказал Заремба, орудуя вилкой. - Выше всяких похвал.

- Зря ты, Кеша, отказываешься, - поддел Анегин.

- У Иннокентия свои принципы, - вступилась Капитолина Платоновна.

- Это принципы для всех, - сказал Диоген-второй, невозмутимо жуя зелень.

- Поделитесь, - попросил Заремба.

- Надо потреблять пищу, которая несет жизненную силу, - спокойно ответил Иннокентий. - В муке нет жизненной силы, а в неразрушенном зерне есть. Потому что сохранен зародыш...

Баринова обратила внимание, что Капитолина Платоновна слушает его, чуть ли не раскрыв рот.

- А как насчет мяса? - с улыбкой спросил Анегин.

- Мясо убитого животного вредно, - с прежней невозмутимостью ответил Иннокентий. - Перед тем, как скотину убивают на бойне, она испытывает страх, и организм ее наполняется ядами...

Видя, что речи брата отвлекают гостей от еды, Эрна решила переменить тему.

- Герман, налей еще вина, - сказала она.

Боржанский наполнил бокалы. Подняли тост за гостью из областного телевидения. Заговорили о будущей передаче. Об Иннокентии, казалось, все забыли. Да и сам он незаметно исчез из-за стола.

После плова подали арбуз.

Отяжеленные едой гости решили немного пройтись. Тем более, как сказала Эрна, рядом находился минеральный источник, и Флоре было бы интересно побывать там, попробовать целебную воду. Вчетвером - жена Боржанского, супруги Заремба и журналистка - отправились на прогулку. Герман Васильевич и Анегин остались вдвоем.

Боржанский выпустил собаку из конуры, дал ей кости. Евгений Иванович поджидал его у стола. Когда Герман Васильевич вернулся, лицо у него было мрачнее тучи. Никто не узнал бы в нем сейчас такого всегда спокойного, невозмутимого главного художника фабрики.

- Послушай, Женя, - сказал он, еле сдерживая гнев, - ты что, совсем спятил?