Бои у Халхин-Гола (1940) - Давид Иосифович Ортенберг

Никогда еще она не работала с такой легкостью и любовью.

Вот подошел майор Ремизов.

— Как доехала?

В работе, в разговорах (незаметно подошел вечер. Веру накормили красноармейским ужином и попоили крепким чаем. Бойцы наперебой предлагали сахар, место. Так хорошо было среди них! Вера почувствовала, что она здесь не лишняя.

Поздно ночью она легла спать в окопе и быстро забылась, утомленная дорогой и работой.

* * *

Почти обо всем можно позабыть на фронте. Можно спать не раздеваясь, долго не снимать сапог, по полутора-двое суток не смыкать глаз. А побриться всегда хочется. Как только выдалась свободная минута, так щетина на бороде не дает покоя. А как побреешься — помолодеешь сразу, становится легче и веселей.

Поэтому, как только в батальонах узнали, что на командный пункт приехала Вера Вадовская — полковая парикмахерша, — все потянулись к ней: кто побриться, кто подстричься, а иные несли бритвы на правку.

Работала Вера с самого рассвета и до сумерек. А потом шла в землянку и при свете огарка писала письма матери. Хоть и далеко она от дома, но переписывалась аккуратно. Вспоминала старушку свою — седенькую, милую мать, подруг по Новгороду, передавала им сердечные приветы. И очень радовалась, когда мать, узнав, что она на фронте, написала в письме:

«Раз тебя призвали на фронт — работай по-военному. Не бойся там трудной жизни, наша семья извеки трудолюбивая. Да береги себя, ты ведь у меня единственная такая».

Дни шли незаметно. Клиентов все прибавлялось и прибавлялось. Но Вера не чувствовала усталости. Наоборот, работа доставляла ей искреннее удовольствие. Как ни говорите, а немногим парикмахерам в Советском Союзе выпадает счастье все время общаться с боевыми героями. Вот бы подруг сейчас сюда! Посмотрели бы, как она работает.

Для каждого у Веры находилась новая салфетка, чистенькая, отглаженная. Клиенты удивлялись этому, и только немногие знали, что Вера целыми ночами стирает, гладит, иногда даже крахмалит белье.

Частенько работала она под артиллерийским обстрелом и сокрушалась, когда комиссар или майор приказывали прятаться в щель.

Несколько раз дело доходило до смешного. Только Вера намылит щеки клиента, вдруг кричат:

— Воздух, по щелям!

Приходилось прерывать работу, а клиент с мылом прятался в щель.

Бывало, что работала и ночью, со свечами. Понимала, что многим днем нет времени бриться, есть другие дела.

А за наиболее знакомыми товарищами следила сама. Несколько раз ей приходилось напоминать Ремизову, что пора подстригаться или побриться.

— А разве пора, Вера? — обычно переспрашивал он и тут же добавлял: — А раз. пора, значит давай, брей…

Если клиент давно не заходил в ее блиндаж, Вера беспокоилась:

— Что это Смирнова нет? Уж не случилось ли с ним что-нибудь?

Или прямо наказывала:

— Скажите капитану, что жду его. Пора бриться…

А однажды не работала целый день. Не могла. Руки не поднимались. Плакала даже, горько плакала, как маленькая. И все не верила, что майор Ремизов убит.

— Да как же, товарищи? Ведь я его вчера только побрила!

Но ей отвечали:

— Так, Вера, но он убит…

Как родного брата, было ей жалко командира.

Перед наступлением 20 августа Вере предложили уехать в тыл. Объяснили, что будет опасно. Но она ответила:

— Я вас, товарищи, не могу оставить. А опасность с вами мне не страшна…

И осталась. Все горячие схватки своими глазами видела. А после наступления, когда японцы были разбиты, поехала в Улан-Батор за новым зеркалом.

* * *

Как-то вечером Вера взяла газету. В ней был напечатан список награжденных героев Халхин-Гола. Думала найти знакомые фамилии. И вдруг сердце ее взволновалось, забилось.

— Не может быть! — воскликнула она.

В числе награжденных орденом Красной Звезды стояла фамилия: «Вадовская Вера Владимировна».

Родина по достоинству оценила ее труд — труд окопной парикмахерши, комсомолки.

Младший политрук А. ГОЛИКОВ

КАК МЫ ЗАХВАТИЛИ ДИВЕРСИОННУЮ ГРУППУ

После артиллерийской подготовки наша часть кинулась в атаку. Пулеметный расчет моего подразделения густо поливал японцев свинцовым дождем. Когда до противника оставалось уже около пятидесяти метров, японцы дрогнули и стали откатываться к своему укрепленному району. Наша артиллерия перенесла тогда огонь в глубь расположения японцев.

Вот уже наши без малейших потерь заняли передовой рубеж противника. На барханах, в лощинах, в окопах валялись трупы его солдат. На правом фланге в центре большой пади возвышался холм, густо поросший травой. Здесь я и залег с группой бойцов. Позади нас, метрах в пятидесяти, окопался пулеметный расчет Тюрина.

Японцы бешено отстреливались. Они находились близко, и поднять голову было рискованно. Мы лежали неподвижно, наблюдая из-за укрытия за действиями противника.

Вдруг я заметил, что справа от нас крадется пятерка японцев. То ползком, то короткими перебежками пробирались они вперед, стараясь зайти нам в тыл. Мне хорошо было видно, как из пятерки выделился один солдат и стал быстро удаляться от остальных. За плечами у него висела связка гранат.

Я решил уничтожить всех этих диверсантов. Прежде всего надо было покончить с одиночкой. Взял у соседа ручной пулемет и очередью из трех патронов уложил врага. Четверо остальных укрылись в окопе.

Медлить было нельзя. Быстро подбегаю к секретарю партийного бюро части тов. Нелюбину, докладываю о происходящем. Тот одобряет мое решение: надо уничтожить всех!

Запасшись двумя гранатами, я начал скрытно пробираться в ту сторону, где залегли четыре японца. Вот они уже не далее тридцати метров от меня. Затаив дыхание, подползаю к бугорку. От него до окопчика десяток шагов. Кругом тишина, изредка нарушаемая ружейной и пулеметной стрельбой.

Я приподнялся, взмахнул рукой… Через одну-две секунды в окопе раздался взрыв гранаты. Визг и крики дали понять, что я попал в цель. Потом все затихло.

«Что за дьявол! — подумал я. — Неужели всех четверых сразу? Надо проверить…»

Подал сигнал. Ко мне подбежал командир отделения тов. Байбародов с красноармейцем. Приготовив вторую гранату и винтовки, пошли к окопу.

Картина, которую мы увидели, изумила нас. В длинном окопе лежали рядком четыре трупа, весьма подозрительно укрытые плащом и палатками. Видны были только одни лица.

Подхожу к первому. Отдернул угол плаща. Перевернул тело. Да, действительно мертвый. Второй, лежавший рядом, старался походить на труп, но ему это плохо удавалось. Предложил встать. Дрожа всем телом, издавая стоны и что-то бормоча, солдат приподнялся. Это был маньчжур. На руке у него виднелась большая рана. Знаками дали понять, что ничего с ним плохого не сделаем, и он заулыбался, закивал головой.