Повседневная жизнь Стамбула в эпоху Сулеймана Великолепного - Робер Мантран

Для любителей более долгих и отдаленных прогулок, переходящих в небольшое путешествие, особую привлекательность представляют берега Босфора. Их можно обследовать на сандале (лодке-плоскодонке, рассчитанной на одного гребца) или на каике с несколькими гребцами. Можно из Балыкпазары (Эминёню) добраться до Бешикташа посредством долмуша за 2 аспра или, наняв каик с четырьмя гребцами, за 4 аспра; до Истинийе или до Еникей (деревни, основанной Сулейманом Великолепным) — за 25 аспров в каике с шестью гребцами, но при этом полагается сверх платы и накормить их. Во времена Селима II наиболее посещаемым местом с «туристскими», говоря нынешним языком, целями была деревня Тарабия (Терапия) на европейской стороне Босфора{472}. Далее по европейскому берегу Босфора тянется Белградский лес, названный так по двум причинам. Во-первых, в честь завоевания Сулейманом Великолепным Белграда, а во-вторых, потому что он поручил пленным сербам поддерживать в должном состоянии запруды, которые были реставрированы или сооружены архитектором Синаном для водоснабжения Стамбула посредством акведуков. Рассказывают, что впервые иностранные послы стали строить свои резиденции вблизи Белградского леса, спасаясь от чумы, которая свирепствовала в Стамбуле в середине XVII века. Их примеру последовали османские столичные сановники, и лес постепенно превратился в зону отдыха и развлечений (охоты в особенности). Позднее, в XVIII и XIX веках, летние резиденции иностранных послов появились и в окрестностях Тарабии.

От деревни Сарыер путь ведет к знаменитому источнику Кастанесу, вода из которого по целебным свойствам приравнивается стамбульцами к воде, почерпнутой из Чамлыджы.

На азиатской стороне Босфора у подножия горы Чамлиджа расположился Ускюдар с его великолепным, в сени величественных кипарисов, кладбищем. С вершины Чамлыджи можно обозреть и Стамбул, и Принцевы острова, и весь Босфор вплоть до Черного моря. Здесь же находится водный источник, самый известный в окрестностях Стамбула. Азиатский берег Босфора усеян ялы, обширными домами, построенными у самого уровня воды среди парков и садов. Обладание ялы — верный признак принадлежности владельца к высшему слою столичной сановной знати. Сам султан обзавелся здесь рядом дворцов, выдержанных все в том же «загородном», почти «деревенском» стиле, и время от времени наезжает сюда восстановить силы и развлечься в окружении своих фаворитов. Отсюда принято совершать морскую прогулку, в барке или каике, к Сладким водам Азии, что находятся около Анадолу Хисар. В XIX веке восточное побережье Босфора все еще считалось в высшем стамбульском обществе наиболее фешенебельным местом летнего отдыха.

Весной, когда ярким цветом цветут бугенвилии и иудино дерево, берега Босфора — сущее очарование. Ялы многочисленны, но все же не до такой степени, чтобы заслонять собой прелестный пейзаж; напротив, их архитектура как нельзя лучше с ним гармонирует. Уже с этого времени великие визири и другие важные персоны Империи начинают время от времени навещать эти места. При каждом ялы — свой каикхане, стоянка собственных лодок и мелких прогулочных судов, а морская прогулка по Босфору — излюбленное развлечение владельца ялы и его гостей. Такие прогулки, однако, сопряжены с известной опасностью — со стороны бостанджибаши, главы телохранителей султана. Ему и его людям доверено наблюдение над водами Босфора вообще, над дворцами султана и прилегающими к ним парками и садами в особенности. Бостанджибаши может наложить тяжелый штраф на каждого, кто в состоянии опьянения или в галантной компании застигнут на прогулке в запретной зоне султанских садов. Еремия Челеби сообщает, что бостанджибаши рассматривает каждого задержанного нарушителя как своего пленника и на этом основании требует за его освобождение выкуп. Дело доходит якобы даже до того, что «если он настигает каик с веселой компанией из мужчин и женщин на море, то безжалостно и без колебаний пускает его ко дну»{473}.

Другое излюбленное место отдохновения и развлечений — хамам. Их много в Стамбуле — роскошных и не очень, одни имеют многочисленную клиентуру, другие предназначены для избранных. Стамбулец в хамам приходит прежде всего для того, чтобы вымыться (или быть вымытым), чтобы ему был сделан массаж и чтобы с его тела удалили волосы. Некоторые хамамы предназначены исключительно для христиан и иудеев, в другие ходят только мусульмане, третьи открывают свои двери — в разные дни недели — и перед правоверными, и перед неверными. Точно так же есть мужские, и есть женские дни посещения бани — где как. Однако эти посещения преследуют не только гигиенические цели (хотя на первом месте стоят, разумеется, именно они) — они одновременно решают и сверхзадачу человеческого общения: именно в хамамах происходят встречи друзей, по предварительной договоренности или случайно, именно в них завязываются новые знакомства. После массажа принято всласть поболтать с приятелями — в зале для отдыха за несколькими чашечками крепкого ароматного кофе и с чубуком во рту. Некоторые хамамы пользуются сомнительной репутацией пристанищ разврата — и это, несмотря на неусыпный надзор над ними мухтесиба, который выполняет обязанность по поддержанию нравственности в общественных местах. Случается также, что пьяницы и вообще лица, потерявшие стыд и совесть, взламывают двери хамамов, когда там моются женщины. Следует, однако, признать, что такие скандалы, во-первых, чрезвычайно редки и, во-вторых, происходят они только в тех банях, о которых как раз и идет дурная молва. Вообще же говоря, существует тесная связь между моральным уровнем «верхов» и в первую очередь султанов, с одной стороны, и нравственностью средних слоев и простонародья — с другой. Если во времена Селима I и Сулеймана Великолепного пристойность была неукоснительным правилом всего турецкого общества, то уже при Селиме II и Мураде III в том же веке и при Ибрагиме I и Мехмете IV в следующем столетии безнравственность широко разлилась сверху вниз как среди мусульманского населения, так и среди представителей религиозных меньшинств.

Кафе, кабачки и таверны — тоже места отдыха и развлечений. С тем, однако, отличием первых от вторых и третьих, что в кафе пьют только кофе и что эти заведения не бросают вызова общественной нравственности. Известно, что кофе был завезен в Стамбул двумя друзьями сирийцами (один из Алеппо, другой из Дамаска) в середине XVI века. Мода на этот напиток и на кахвехане (кафе) распространилась с быстротою эпидемии. Вскоре к дегустации кофе во многих кахвехане добавились и иные развлечения: игра в триктрак, шахматы, музыка. Но самое главное в том, что кафе стали обычным местом встречи поэтов, литераторов и вообще представителей мира искусства. «В этих местах могут общаться люди различных религий и общественного положения — посещение их не наносит ущерба ничьей репутации. Вне помещения кахвехане, на свежем воздухе, нередко устанавливаются каменные скамьи, устланные циновками. На них именитые посетители любят посидеть, посмотреть на уличных прохожих и себя им показать. Обычно в кахвехане выступают скрипачи, флейтисты, другие музыканты — их нанимают владельцы заведений, чтобы они играли и пели для привлечения публики»{474}. Этим «кафешантанам» удалось даже потеснить отчасти трактиры, особенно в фешенебельных кварталах столицы, где кафе строились в тени парков, среди цветущих садов, по соседству с красивыми фонтанами. Что не помешало их закрытию, когда поднялась волна борьбы с питьем кофе. Впрочем, гонения на кафе не были ни серьезными, ни продолжительными.

О тавернах, напротив, с самого их возникновения идет дурная слава. Их держат только немусульмане, и в мусульманских кварталах их, в принципе, быть не должно. Запрет на их существование вблизи мечетей оформлен даже и в соответствующих документах. Эвлийя Челеби, даром что мусульманин, был, судя по всему, одним из усердных их посетителей, знал их досконально, а потому и оставил потомству ценные сведения о них: «Их мерзкие заведения, числом в 1060, имеются во всех четырех основных районах города, а число их самих, продавцов вина, неверных и нечестивцев, достигает 6000… В наибольшем количестве кабаки сосредоточены у ворот Саматии, в Кум-капы, в Ени Балыкпазари, Ункапани, Джибаликапысы, Айякапысы, в Фанаре, Балате и напротив него (то есть на другом берегу Золотого Рога) в Хаскёй. Что касается Галаты, то сказать: „Галата“ — это все равно что сказать: „таверны“… Вдоль по Босфору, вплоть до самого Черного моря, что ни деревня — то таверна»{475}. Достойно внимания то обстоятельство, что кабачки группируются главным образом около портовых причалов, то есть там, где клиентура, состоящая из моряков, грузчиков и всех тех, кто имеет отношение к заморской торговле, делает такого рода заведения прибыльными наверняка. Однако это заслуга не только моряков и всех, кто с ними, — свою широкую дорогу протоптали, несмотря на все запреты, и янычары, обнаружив в них однажды неисчерпаемый источник наслаждений, иногда и противоестественных: «Несколько янычар в одной из портовых таверн за чертой города, приведя с собой женщин и мальчиков, после того, как изрядно, по обычаю, напились и пресытились всеми видами разврата, принялись курить и заснули со своими трубками, не вынимая их изо рта. Горящий табак посыпался из трубок на циновки — они загорелись, и вскоре вся таверна заполыхала»{476}.