Наследство Валентины - Кэтрин Коултер

– Короче, вы меня понимаете.

– Разумеется, – подтвердил Маркус. – Такое положение вещей просто невыносимо. Верно, Дачесс?

– Наслаждение и боль? Конечно, невыносимо.

– Правда, – продолжал Маркус, лукаво сверкнув глазами, – некоторым людям очень нравится подобное сочетание...

– Прошу тебя, прекрати, Маркус.

Граф взглянул в любопытные глаза сына и вздохнул:

– Из-за этих маленьких дикарей приходится постоянно придерживать язык!

Глава 26

Копенгаген – кличка боевого коня герцога Веллингтонского в битве при Ватерлоо.

Балтимор, штат Мэриленд.

Ферма Марафон

Начало сентября

– Прости, Джесси. Если бы я только знал, наверняка предпринял бы что-то, правда, не уверен, что именно. Проклятие, может, она действительно ведьма? Нет, не отвечай, не стоит.

– Но как она оказалась здесь?

Джеймс не успел ответить. Все ужасно устали. Чарльз вертелся и икал сквозь слезы, а Энтони ныл, что проголодался и хочет пить. Спирс взял его за руку и произнес:

– Будьте таким же храбрым и стойким, как мама и папа, мастер Энтони. Все мы голодны. И все измучились. Если вы станете хныкать, мы подумаем, что вы просто малыш и слюнтяй. Ничем не лучше мастера Чарльза.

– Я не Чарльз, но все равно маленький!

– По большей части это прекрасно действует, – заметил Спирс Дачесс.

– А, Томас, ты явился раньше моей матушки... правда, ненамного. Здравствуй, мама. Позволь спросить, что ты здесь делаешь?

Миссис Вильгельмина Уиндем, не удостоив взглядом сына, со злобным блеском в глазах уставилась на Дачесс.

– Вы, – прошипела она. – Я не видела вас семь лет, но, кажется, они пролетели слишком быстро. Значит, притащили с собой всех домочадцев для защиты? Должна сказать, миссис, без них вам не обойтись. Да как вы посмели явиться в Америку? В Балтимор? В дом моего несчастного сына. Да еще и эту девицу пригрели?! Как я молилась, чтобы она исчезла навсегда и никогда больше не показывалась среди порядочных людей! Так у вас еще двое деток?! Вы их не заслужили. Бедный Джеймс потерял жену и ребенка. Почему он привез вас всех сюда? Я настаиваю, чтобы вы немедленно убрались!

– Довольно, мама, – твердо заявил Джеймс. – Мы провели на корабле шесть с половиной недель. Нам потребовалось больше времени, чем мы рассчитывали, чтобы добраться до гавани и бросить якорь. Почему вы здесь?

– Узнала о твоем приезде, – драматически объявила миссис Уиндем, всплеснув руками. – И поняла, что ты нуждаешься во мне, сын мой. И, как оказалось, была права. Я самолично выброшу отсюда этих английских негодяев, которым не место в Америке.

– Мама, – повторил Джеймс. – Прошу тебя немедленно уехать. Завтра я навещу тебя. Томас, пожалуйста, проводите мою мать к карете.

– Но, дорогой...

– Завтра я приеду, мама.

Вильгельмина наградила Дачесс взглядом, полным ненависти, кокетливо улыбнулась Маркусу и, намеренно игнорируя Джесси, направилась вслед за Томасом.

– О Господи, – вздохнула Дачесс, – ну и прием! Она права, семь лет между свиданиями – чересчур малый срок.

– Обещаю, теперь все будет по-другому, – вмешался Джеймс. – Джесси, ты устала и, кажется, даже немного позеленела. Вряд ли внизу найдется подходящая ночная ваза.

– Это ты во всем виноват, Джеймс.

– Знаю, – кивнул он, погладив жену по щеке. – Баджер дал мне слово, что ты скоро растолстеешь и начнешь переваливаться на ходу, как утка, но ты все еще слишком тощая. Тебе нужна ночная ваза прямо сейчас, верно?

– Пожалуйста, скорее, – попросила Джесси, часто, неглубоко дыша, как научила Дачесс.

– Держись, Джесси. Сегодня ты была молодцом. Тошнота скоро пройдет. А вот и Томас с ночной вазой. Превосходно.

Джесси не стыдилась того, что ее выворачивает наизнанку перед посторонними. Она уже привыкла. Трудно найти уединенное место на небольшом корабле, и за шесть с половиной недель Джесси преодолела смущение. Кроме того, последние несколько дней ей было невыносимо плохо. Ни один человек не заслуживает такого!

Джеймс вытер ей лицо мокрой салфеткой. Баджер сунул в руку стакан холодной воды. Муж помог Джесси встать и, крепко обняв, рассмеялся:

– Никогда не забуду, как ты, в полной уверенности, что умираешь, лежала на палубе, на мотке каната, и жалостно всхлипывала. Теперь же ты выглядишь гораздо лучше. Даже «ручейки» снова кокетливо подрагивают. Томас, помогите устроиться нашим гостям.

– Всех мужчин следовало бы сразу же ставить к стенке, – пробормотала Джесси.

Спирс немедленно выступил вперед и протянул руку высокому чернокожему мужчине:

– Я мистер Спирс. Вы мистер Томас?

– Извините, мистер Спирс, – медленно произнес Томас, гадая, уж не перевернулся ли внезапно мир. – Я мистер Текери.

Тут он улыбнулся широкой приветливой улыбкой, показывая ровные белые зубы.

В десять часов вечера, когда и слуг, и гостей накормили и уложили спать, в доме наконец стало тихо. Но спален явно не хватало. Впервые со дня покупки Марафона Джеймс ясно увидел, в каком плачевном состоянии находится дом. Пятна плесени на обоях, мышиные норы, ветхая мебель... Все, что он мог сделать, – непрерывно извиняться за беспорядок и бедность. Наконец Дачесс заявила:

– Довольно, Джеймс. В Кендлторпе мне почти ничего не пришлось делать. Но подождите, мы с Джесси еще сделаем Марафон самым красивым домом в округе.

Джеймс уже совсем было поверил ей, но, взглянув на Джесси, понял, что жена вот-вот упадет от усталости. Она смотрела на него огромными круглыми глазами.

– Джеймс, я буду спать с тобой, в твоей комнате? Кровать достаточно велика для нас обоих, верно?

– Больше все равно места нет. Пойдем-ка отдохнем. Мы вполне уместимся, не беспокойся.

– Ничего не поделаешь, поскольку самое плохое со мной ты уже успел сотворить.

Она никогда не видела комнату Джеймса и обнаружила, что обстановка здесь такая же убогая, как и во всем доме. Обои старые и отклеиваются, у самых окон влажные пятна, рамы выкрашены в унылый коричневый цвет. Кроме большой кровати кленового дерева с выщербленным изголовьем и шкафа с исцарапанными дверцами, столь же древнего, как кровать, другой мебели не было. На полу лежал уродливый плетеный коврик. Но сейчас Джесси было все равно – она очень устала и лишь с покорным безразличием ждала, пока Джеймс расстегнет ей платье. Наконец она осталась в чулках и нижней рубашке.

– Давай я достану тебе ночную сорочку, – предложил Джеймс, но тут же, сощурив глаза, отступил: – Нет, вдруг ты снова захочешь спать со мной нагишом. Не всегда же ты будешь чувствовать себя недозрелым персиком, в который кто-то вонзил зубы. Спирс считает, что все это продлится не больше двух недель.