Коллекционер - Нора Робертс

– Его помощницу? Но почему он должен ее выдать? И захочет ли она служить предметом обмена?

– Сначала ответ на первый вопрос. Она у него на службе, почти наверняка, очень ценная прислуга, но все равно прислуга.

– Она личность, – возразила Лайла. – Жуткая, но личность.

– Ты не мыслишь как человек, готовый убить за золотое яйцо.

– Ты прав.

Она позволила своим моральным принципам и рассудительности взять верх.

– Она средство достижения цели, орудие.

– Точно. Фредерик Капелли работал на него, во всяком случае, брал плату. Вазин спокойно от него избавился.

– Хорошо, согласна, яйцо значит для него больше, чем человеческое существо. Он не рискнет отдать ее, Аш. Она сдаст его. Договорится с полицией – и сдаст. Он должен хорошенько все взвесить.

Здесь она была права.

Он попробовал сок, нашел его удивительно вкусным.

– Я не намерен отдавать ее копам. Позволить ей заключить соглашение с полицией. Зачем я должен рисковать, чтобы она получила статус защиты свидетелей или иммунитет?

– Тогда что же еще?

Он со стуком поставил стакан.

– Я хочу отомстить. Хочу, чтобы она, мать ее, заплатила. Я собираюсь заставить ее расплатиться. Сука убила моего брата. Пролила кровь моего родственника, а теперь я хочу пролить ее кровь.

Ее сердце снова встрепенулось. Она вздрогнула.

– Не хочешь же ты сказать… не можешь. Ты не сможешь.

– Но на секунду ты подумала, что смогу.

Он взмахнул вилкой. Ткнул ее в очередной кусочек размякшей в сиропе вафли.

– Ты должна бы знать меня куда лучше, чем он, и почти поверила! И он поверит. Поверит, – повторил Аш, – потому что какая-то часть меня сама в это верит.

– Даже если так, и даже если он скажет: «Эй, давайте пожмем руки и заключим сделку», она вряд ли согласится. Она убила двух тренированных агентов, когда они подобрались слишком быстро.

– Это его проблема. Хочешь яйцо, отдай суку, которая убила моего брата. Это все, что я хочу. Иначе я уничтожу яйцо.

– Он в жизни не поверит, что ты это сделаешь.

– Черта с два не сделаю.

Он так яростно оттолкнулся от стойки, что она отпрянула.

– Эта штука уже забрала жизни двух людей моей семьи. Их кровь на нем. Достаточно того, что меня постоянно преследуют: полиция, он и его киллеры. И все из-за какой-то забавной игрушки, которую какой-то мертвый царь когда-то подарил избалованной жене? Хрен ему! Дело в семье. Я не Оливер, и плевать мне на деньги. Она убила моего брата. Теперь я убью ее или обработаю яйцо молотком.

– О’кей, о’кей.

Она дрожащей рукой подняла чашку с кофе. Выпила.

– Это было убедительно. Ты насмерть меня перепугал.

– Я и сейчас отчасти говорил правду.

Он прислонился к стойке, потер глаза.

– Плевать мне на яйцо, особенно с момента, как она тебя ранила.

– О, Аш, это была просто…

– Только не говори, что это была просто царапина. Пропади пропадом все это, Лайла. При любой возможности она, не задумываясь, убьет тебя. И ты это знаешь. Не дави на меня, когда я на взводе. Я хочу… мне нужно, чтобы люди, ответственные за смерти Оливера и Винни, даже женщины, которую я не знал, были наказаны. Яйцо означает то, что оно есть, то, что значит для мира искусства. Оно должно быть в музее. И я позабочусь о том, чтобы оно попало туда, где ему самое место. Потому что Винни хотел бы этого. Если бы не его желание, я бы разбил яйцо молотком.

Его глаза сверкали. Взгляд был напряженным, пристальным, как когда он ее писал.

– Я бы разбил его молотком, Лайла, потому что ты значишь для меня куда больше.

– Не знаю, что сказать или сделать.

Как она могла, когда все внутри тряслось и ныло?

– Никто не испытывал ко мне того, что испытывал ты. Никто не заставлял чувствовать так, как заставляешь ты.

– Ты могла бы попробовать принять все это.

– У меня никогда не было ничего основательного. Такого, что бы я не получила сама. Так уж повелось. Я никогда не позволяла себе чересчур крепко держаться за кого-то, потому что, возможно, придется этого человека оставить. Когда кто-то значит для тебя слишком много, это ранит слишком сильно.

– Это основательно.

Он взял ее руку, сомкнул в кулак, положил себе на сердце.

– Ты сама получила это. Для себя.

Она ощутила биение его сердца, сильное, размеренное. Сердца, принадлежавшего ей, если она позволит себе его взять.

– Я не могу ничего сообразить сейчас.

– Ты получила меня, когда протянула руку, дала мне за что держаться. Хотя даже не знала меня. Так что позволь мне пока держать тебя.

И в доказательство своих слов он привлек ее к себе.

– Мы не собираемся ничего оставлять позади. Ты выкрасишь ванную. Я позвоню адвокатам. Ты будешь делать свою работу, я – свою. И буду держать тебя, пока ты не скажешь, что готова.

Она закрыла глаза, попыталась взять себя в руки. Она возьмет то, что он предложил, смирится с тем, что чувствует сама. Пока.

Подготовка ванной к покраске. Изучение техники, покупка всего необходимого, выбор цвета – ей следовало знать, что художник будет иметь твердое и решительное мнение по такому поводу, – целиком заняло ее время. Она заставила себя взять дополнительный день на обдумывание процесса, села и принялась править книгу.

Ну а после засучила рукава и взялась за кисти и ролик.

Аш почти все дни проводил в мастерской. Она ожидала, что он снова попросит ее позировать, но этого не случилось. Она считала, что у него и без того полно дел. Он говорил с адвокатами, пытаясь назначить день окончательного разговора с Вазиным.

Она больше не заговаривала об этом. Проиграла в голове с полдюжины сценариев, но каждый включал первый шаг. Значит, Аш все устроит, потом вступит она. Добавит свое мнение, свои мысли. Как последний слой лака.

У нее тоже было полно дел. Но главным были чувства, его и ее. Сможет ли она отказаться? Предположим, перед ней тарелка, полная еды. Решит ли она отодвинуть тарелку? Хочет ли? Или немного попробовать и сказать: «спасибо, довольно». Или успокоиться и съесть все, что положено на тарелку?

Но если выбрать третье, не опустеет ли наконец эта тарелка? Или это нечто вроде хлебов и рыбы, которыми Иисус накормил целую кучу народу?

Прекрати, приказала она себе. Прекрати!

– Бросить дело на середине? Это на тебя не похоже.

Она оглянулась. Черт, кажется, она говорила вслух!

Вот он, средоточие ее мыслей: роскошные черные волосы разметались, роскошное лицо покрыто щетиной ввиду полной нелюбви к ежедневному бритью, длинные ноги в джинсах – на левом бедре легкий алый мазок – и черная майка.

Он выглядел как настоящий художник, и каждый раз, когда он так выглядел, он будил в ней желание.

Он сунул большие пальцы в карманы, изучая ее так же пристально, как и она – его.

– Что?

– Я гадаю, почему небритые мужчины так сексуальны, а женщины в халатах кажутся неряшливыми и неухоженными. Похоже, во всем мы виним Еву, сколько собак на нее навешали!

– Что за Ева?

– А ты не знаешь? Подруга Адама. Слыхал? Будешь насмешничать? Но я не перестану красить. И не надейся. Это игры, которые я веду в голове. Нужно их прекратить. Не хмурься.

Она рискованно взмахнула роликом, напитанным краской.

– Это пока еще базовый слой. Техника венецианской штукатурки, да будет тебе известно, включает несколько стадий. А теперь уходи.

– Я намерен сделать именно это. Мне нужно выйти. Кое-что купить. Тебе что-нибудь нужно?

– Нет, я… Впрочем, к твоему возвращению я успею проголодаться. Не хочешь разделить со мной пиццу кальцоне?

– Очень хочу, но только свой индивидуальный кальцоне.

– Я не могу съесть целый.

– А я могу.

– Неважно, принеси мне тогда сандвич «индейка и сыр проволоне». Или что хочешь.

– Хорошо.

Он нагнулся. Поцеловал ее и оглядел стену, которую она снова принялась красить.

– Ты понимаешь идею базового слоя?

– Как ни странно, да.

Он понимал также, что значит краска в руках любителя. Но напомнил себе, что это всего лишь ванная. Которой он все равно редко пользовался.

– Смотри, чтобы дверь была заперта. Не выходи. И держись подальше от моей мастерской.

– Если мне понадобится…

– Я скоро. Может быть, ты даже не успеешь проголодаться.

Он снова ее поцеловал.

– Ты же выходишь один, – возразила она. – Может, давай я прихвачу кухонный нож, и мы выйдем вместе?

Он оглянулся с улыбкой.

– Я скоро вернусь.

«Я скоро вернусь», – пробормотала она и вернулась к работе, чтобы выпустить пар. Запри дверь, не высовывай нос! Держись подальше от мастерской! Да она и не думала никуда выходить, пока он не начал отдавать ей приказы!

Она взглянула на потолок. Поделом ему будет, если она немедленно встанет и пойдет в мастерскую.

Да вот только ее рабочая этика не давала покоя. Нужно держаться подальше от личного пространства. Уважать границы.

И нужно закончить базовый слой, вспомнить сцены из книги. Так это сработает лучше с альтернативной точки зрения.