Одна из них - Ромм Катерина

Прокурор отчего-то не заинтересовался несовпадением показаний с информацией, которая была получена им из других источников. Опустив фотографии Вероники, он запрокинул голову и, как заворожённый, уставился в потолок. Алишер проследил за его взглядом.

Несколько вентиляционных решёток поднялись одна за другой, и сквозь дыры в потолке в зал хлынул ливень из сотни разноцветных листовок.

Присяжные повскакивали с мест, а Тобиас замер на кресле с открытым ртом. Судья стукнул несколько раз молотком, пытаясь призвать к порядку, но поток листовок не прекращался, и тогда он бросил молоток и резво, бочком сполз под внушительный судейский стол – на всякий случай. Охранники распахнули двери и принялись выталкивать людей из зала, пытаясь справиться с паникой. Кто-то открыл огонь по вентиляционным люкам.

Алишер поймал три флаера и покрутил их в руках. Листовки были размножены на принтере: несколько ярких карандашных мотивов, изображавшие то ли людей, то ли пейзажи, а может, и то и другое одновременно. Однако рисунки служили лишь фоном. Главное – по диагонали крупными буквами, привлекая всё внимание, было выведено «EX AEQUO ET BONO»[8]. И Алишер понимал, что это значит. Но как?..

У выхода из здания суда он нагнал Тобиаса, вклинился между ним и дверью. Люди за ними тут же истерически заголосили, и Алишеру пришлось уступить дорогу и выйти на улицу под проливной дождь. Он поморщился, торопливо запихивая листовки под пиджак. Тоби вышел вслед за ним и остановился. Дождя он словно бы и не замечал – стеклянными глазами смотрел куда-то мимо Алишера; даже происшествие в зале не расшевелило его.

– Эй, Тоби, – Алишер всё-таки попытался привлечь его внимание. – Я это… хотел спасибо тебе сказать. За то, что не выдал нас с Никой.

– Да ладно уж, – глухо отозвался Тоби. – Ника, Вика…

Точно, он ведь даже не знал её настоящего имени. Алишеру стало неловко.

– О Кенжеле так ничего и не известно, – его голос дрогнул. – Но я всё ещё жду…

Они помолчали.

– А у меня отца приговорили… к высшей мере, – произнёс Тоби и наконец взглянул на Алишера. В глазах клубился страх.

– Когда?.. – внезапно осипшим голосом выдавил Алишер.

Тоби провёл ладонью по лицу, стирая капли дождя – ведь не слёзы же? Пошевелил губами, словно не зная, как сказать. Затем выдавил:

– В следующий понедельник. Через расстрел…

Алишер сжал кулаки. В висках стучала кровь, оглушая его с каждым ударом сердца. Он знал, кто такой Вилмор Госс: Мари успела рассказать Алишеру свою историю, прежде чем он вернулся в Роттербург. Это несправедливо – так поступать с Госсом! Или наоборот, справедливо? Как понять, если всё меняется, стоит взглянуть с другого берега?

Алишер вытащил листовки, расправил намокшую бумагу и снова перечитал заветные слова. Может, ещё не всё потеряно?

Игорь Линчев неловко дёрнул за ручку портфеля и смахнул на пол стопку документов. Звякнуло, разбиваясь, стекло. Со вздохом Линчев опустился на корточки и заглянул под стол. В слабом свете виднелись осколки и уголок фотографии. Ему пришлось поднапрячься, чтобы дотянуться до снимка; рубашка, натянувшись под мышками, чуть не лопнула по швам. Игорь осторожно извлёк из остатков рамки изображение молодой девушки. Фотограф запечатлел её в роскошном бархатном кресле: длинная коса ниспадает на грудь, тонкие руки изящно сложены на коленях. Ирина, в отличие от него, всегда была хрупкой. Нежный цветок, нуждавшийся в защите, и как же так вышло…

В груди кольнуло, и Игорь стал поспешно выбираться из-под стола. Он убрал фотографию в портфель, поправил рубашку вытер платком пот со лба и оглядел свой кабинет: дверцы шкафов распахнуты, бумаги разбросаны, в углу дымится мусорная корзина. Трясущимися пальцами Линчев снова развернул список, выданный ему когда-то Роттером на случай чрезвычайной ситуации. Мягким карандашом Линчев проставил галочки возле тех документов, что он уже нашёл и уничтожил. Оставался последний, но где, чёрт возьми…

Он вздрогнул всем телом – снова включились и раздражающе завыли стихшие было на пару минут сирены. В динамиках в коридоре раздался треск, и мужской голос произнёс:

– Внимание! Продолжается эвакуация! Всем немедленно выйти и собраться в фойе. Повторяю: немедленно выйти и собраться в фойе.

Линчев постучал карандашом по списку. Где, где, где же протокол о смерти Ирины? Может, у Роттера? Но тогда почему он занёс его в список Линчева? У каждого были свой перечень и своя зона ответственности. Протокол как в воду канул. Линчев ещё раз заглянул в портфель на всякий случай. Поколебался мгновение, а потом вытащил и швырнул на стол ноутбук. В сомнении посмотрел на договора, которые ещё должен был проверить, и на черновик распоряжения о новом статусе ООН в Соединённой Федерации.

– Внимание! Здание оцеплено силами Сопротивления, продолжается эвакуация…

Игорь глубоко втянул воздух, задержал дыхание на несколько секунд – так, чтобы почувствовать беспокойное биение сердца; затем шумно выдохнул, вынул из портфеля фотографию Ирины и спрятал во внутренний карман. Портфель он оставил на стуле, а список скомкал и бросил в корзину. Всё!

Уже взявшись за ручку двери, Линчев резко обернулся и поспешил к шкатулке, спрятанной в дальнем шкафу. Как он мог, чуть не забыл, чуть не оставил!.. Всхлипывая от волнения, Игорь Линчев бережно вынул из шкатулки пухлую стопку старых писем сестры и кое-как уместил её под пиджаком рядом с фотографией. Вот теперь – всё.

Лифты не работали, и пришлось идти по лестнице, бок о бок с коллегами. Видимо, никто не торопился спускаться в вестибюль, так что бойцам Сопротивления, вооружённым пистолетами и этими странными штуковинами, из которых они стреляли отравленными иглами, пришлось подняться наверх и зачищать этаж за этажом. На лестничных пролётах люди с цветными повязками на руках следили, как сотрудники парламента маршируют вниз по ступенькам.

Несколько коллег попытались было заговорить с Линчевым, но тот опустил голову и сделал вид, что не слышит. По обрывкам разговоров он понял, что в других ведомственных учреждениях сейчас происходит то же самое: в суде, во дворце федеральных комиссаров и даже в университете.

– Они штурмуют телецентр, – пробормотал кто-то. – Я слышал, там сейчас ад!

– Все наши войска в телецентре, что ли? – буркнул другой. – А нам здесь подыхать, как собакам?

Линчев насупился и крепче прижал полы пиджака к взмокшему от напряжения телу. Значит, Сопротивление всё-таки нашло в себе силы и вспыхнуло, несмотря на заверения Роттера, что они столь же бестолковы, как и… ливьеры! Линчев оглянулся на фигуру на лестничной площадке – с повязкой на плече и с серебристым оружием. Как он сразу не догадался? Ливьеры объединились с Сопротивлением! Но когда, почему?.. Игорь почувствовал, что задыхается, и расстегнул воротник рубашки.

Он одним из последних спустился в фойе, фантастически освещаемое косыми лучами осеннего солнца, и потому застал лишь конец речи одной из бойцов Сопротивления. Девушка стояла на столе администрации, возвышаясь над собравшимися. Вместо оружия она сжимала в руках древко огромного флага Флориендейла. Линчев уже много лет не видел этих ярких полотен: полоса земли, полоса воды, солнце и звёздное небо…

– …все временно задержаны, – закончила девушка. – Марионеточная власть Роттера не имеет законного основания. С этого момента власть в стране переходит обратно в руки истинных правителей Флориендейла.

– Это в чьи же? – крикнул кто-то знакомый в толпе.

Тогда девушка слегка опустила флаг, и Линчев наконец увидел её лицо. Он тихо охнул и схватился за грудь – сердце пропустило несколько ударов. Стоявшие рядом оглянулись на него, кто-то успокаивающе положил руку на плечо. Да что они знали!

– К народу Флориендейла. К силам воды, огня, земли и воздуха. К магистрам стихий. К наследнице Эстель Амейн, королеве Кассандре Амейн, – спокойно, но чётко и громко, чтобы все слышали, произнесла Кассандра.