Графиня Козель - Юзеф Крашевский

– Она, по-моему, ничуть не изменилась, – ответил ван Тинен.

– Ну, расскажите, расскажите подробней все, что вы видели, – настаивал Левендаль.

– Должен признаться, от того, что я видел и слышал, у меня сердце кровью обливается. Она озлоблена, разгневана, не простила и никогда не простит, но в несчастье своем достойна уважения. Она в самом деле необыкновенная женщина.

– Вот это как раз и опасно, – сказал, смеясь, Левендаль, – но неужели она ничуть не подурнела?

– Подурнела? – воскликнул ван Тинен. – Она прекрасней, чем когда-либо. Слезы и печаль не оставили следа на ее мраморном лице. За восемь лет лицо ее ничуть не поблекло, не появилось ни одной морщинки, от нее по-прежнему исходит сияние молодости.

– Тем хуже, тем хуже, – повторил Левендаль. – Король может встретиться с ней, и после преждевременно увядшей Денгоф она опять произведет на него неотразимое впечатление.

– Несомненно, – подхватил ван Тинен, – она на всех производит неотразимое впечатление.

– Вы разговаривали с ней?

– Да, верней, она излила мне свою душу.

Левендалю удалось понемногу выведать все, что ему было нужно, и передать, с некоторыми преувеличениями госпоже Денгоф. Какой бы пустой и легкомысленной ни была Марыня, как бы она ни дрожала за свое благополучие, все же она не была настолько жестокой, чтобы хотеть лишить свободы несчастную женщину, которой и без того причинили страшное зло. Ей надоели настойчивые требования, угрозы придворных, и она, возможно, воспротивилась бы им, если бы не мать, внушавшая ей, что надо поддерживать со всеми хорошие отношения и не перечить фаворитам короля, чтобы продлить свое господство.

Левендаль в тот же день посетил Марыню Денгоф, выбрав время, когда она была вдвоем с сестрой, и начал с лести, на которую обе были падки. Весьма тонко, будто случайно, он стал сравнивать нынешние времена с прежними, много говорил об Анне Козель и кончил тем, что у него есть вести о ней.

– Ну, как она? – спросила госпожа Денгоф.

– Она живет в Берлине и, пользуясь покровительством прусского короля, чернит нас, короля, двор и все, что здесь делалось и делается. Конечно, это чудовищная неблагодарность, но мы к ней привыкли. Этому не стоило бы придавать значения, – добавил он, – если бы она не угрожала при первой же возможности пустить королю пулю в лоб.

Марыня в ужасе вскочила с диванчика и закрыла глаза, а сестра ее пожала плечами.

– Пустяки. Пустая болтовня, – сказала она.

– Возможно, вы правы, но нам, к сожалению, известен характер графини, – прервал ее Левендаль, – особенно мне, ведь я имею честь быть ее родственником. Эта женщина не пускает слов на ветер.

– К счастью, она вряд ли сможет встретиться с королем, – возразила госпожа Поцей.

– Неужели вы думаете, что она будет ждать случая, а не искать его? Пробралась же она однажды на маскарад, и сейчас может приехать переодетой в Дрезден, и подстеречь короля хотя бы на улице.

– Да! Да! – с жаром поддержала его Марыня. – У меня нехорошие предчувствия. Козель ведет себя неосторожно, эту женщину надо… не знаю… что-то надо с ней сделать…

Левендаль пожал плечами.

– Того, кто не умеет пользоваться свободой, надо лишить ее.

Женщины замолчали, обеим пришла в голову одна и та же мысль: то, что сейчас угрожает Козель, может стать когда-нибудь уделом Марыни. Левендаль, очевидно, догадался, о чем они думают.

– Его величество, – сказал он, – никогда не был жесток к тем, кого любил пусть даже совсем недолго; это могут подтвердить те женщины, которых вы здесь видели; однако бывают случаи…

Тут на помощь дочкам подоспела госпожа Белинская, дама весьма оборотистая и, несмотря на преклонный возраст, одетая с претензией. Она не пропускала ни одного зеркала, то и дело поправляла прическу и охотно выставляла напоказ свои красивые, унизанные кольцами руки. Поздоровавшись запросто с Левендалем, одарив его улыбкой и взглянув на дочек, она сразу уловила, о чем речь, и присоединилась к разговору.

Марыня поделилась с матерью опасениями, которые высказал им друг дома Левендаль; когда дело шло о дочерях, госпожа Белинская, в общем-то не злая, забывалась и становилась мстительной и жестокой. Дочери были ее единственным достоянием и надеждой. Любая опасность, угрожавшая им, приводила ее в ярость. Рассказ Марыни вывел ее из себя.

– Проявлять такую снисходительность к обезумевшей женщине! Король слишком добр! Подумать только, она угрожает ему, глумится над ним! Надо покончить с этим раз и навсегда. Пусть пеняет на себя!

Предостеречь короля было поручено Марыне, но, поразмыслив, госпожа Белинская усомнилась – справится ли дочь. Решили, что Марыня лишь намекнет, а мать, употребив все свое красноречие, доведет дело до конца. Левендаль, вверив свою месть в столь надежные руки, удалился.

Вечером состоялось празднество в Саду Гесперид, так назывался парк, примыкавший к недавно с царственной роскошью отстроенному Цвингеру; в соответствии с модой и вкусами того времени в парке были великолепные цветники, обсаженные буковыми деревьями, фонтаны, гроты, античные статуи. Вечером при свете лампионов и разноцветных фонарей он казался еще красивей, чем днем. Апельсиновые аллеи манили гуляющие пары отдохнуть на скамейке в тихом укромном уголке. На галерее, окружавшей Цвингер, играла музыка, и легкий вечерний ветерок разносил ее далеко вокруг. Посреди сада стоял ярко освещенный шатер – импровизированный зал для танцев.

Король прибыл на празднество в голубом шелковом одеянии, шитом серебром и отделанном кружевами, вид у него был моложавый, ему, видно, хотелось тряхнуть стариной, вспомнить свои первые путешествия по Европе. На Марыне Денгоф в тот вечер тоже было бледно-голубое платье с белой отделкой, которое очень шло ей. Марыня с беспечным видом поздоровалась с Августом, – кто не хотел впасть в немилость, обязан был развлекать короля, – и начала с безобидных шуточек. Часть вечера протекла в веселой болтовне, в чем небезуспешно помогала Марыне сестра ее, гетманша Поцей.

Сестры были очень дружны и никогда не ревновали короля друг к другу, хотя имели все основания. Госпожа Поцей, маленькая, – на вид изнеженная и хрупкая, была на редкость крепка и вынослива. Польшу и Саксонию потрясло ее знаменитое путешествие верхом с Фризеном из Варшавы в Гданьск и обратно; всадники мчались со скоростью, которая утомила бы и гонца, но госпоже Поцей не понадобилось даже дня для отдыха. Помогая обычно сестре в беседах с королем, она и сегодня по приказанию матери должна была ввернуть словечко об Анне Козель. Август был не в духе. Госпожа Поцей как бы вскользь заметила, что прежде, во времена графини Козель, король развлекался с большим удовольствием, быть может, он грустит о ней?