День другой – кошмар все тот же - Евгений Меньшенин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Помню, однажды на пожарных учениях на работе рассказывали, что если вдохнуть дым хотя бы раз, то можно получить смертельную дозу. Не знаю, правда это или нет, но я упал на пол и успел сообразить, что квартира горит. Этот гребаный щиток с дерьмовой проводкой коротнул, от него загорелась верхняя одежда на вешалке. Горели старые обои, все десять слоев, которые клеили тут старики из года в год. Огонь на моих глазах перекинулся на брезентовую обивку двери. Горел утеплитель и деревянная ручка. Выход из квартиры был перекрыт.
Я прижал футболку ко рту, смочил ее водой из стакана, который оставил на ночь у кровати, и пополз на открытый балкон. На балконе до меня дошло, что это ловушка. Мне некуда было деться. Я же жил на восьмом этаже, и если бы открыл окно, чтобы позвать на помощь, то обратной тягой меня бы выкинуло наружу. Однажды знакомая из следственного отдела рассказывала о случае, когда во время пожара женщина открыла окно и ее выбросило наружу. При этом погибла вся ее семья – огонь быстро захватил квартиру, когда ему открыли доступ к кислороду.
Я смотрел с балкона вниз через стекло, видел людей, идущих по своим делам в свете фонарей. Людей, которым ничего не угрожало. Людей, которые и не ведали, что прямо над их головами в нескольких десятках метров сейчас в ужасе мечется человек. Я мог орать и звать на помощь, звонить в пожарную службу, но чем бы мне это помогло? В моем распоряжении максимум было две минуты. Я смотрел вниз и думал: когда огонь дойдет до балкона, я выпрыгну. Лучше свободный полет три секунды и смерть от удара, чем смерть от огня.
Я заплакал, потому что умирал в одиночестве. Умирал в старой дерьмовой квартире, в которой жил сумасшедший дед, куда ко мне даже друзья не приходили. Умирал, не попрощавшись с сыном, ведь Света так и не перезвонила, я не сказал Ярику, как сильно его люблю, не объяснил, куда это я пропал последнее время, что это было все ради его маленьких любимых глазок.
Я подвел его. Попал в западню. Не справился.
Мне было очень страшно. Не передать словами. Я чувствовал каждую клетку, будто заново обрел тело. В обычной жизни не задумываешься, что у тебя есть руки и ноги, ты пользуешься ими и принимаешь их как должное. Пользуешься своей жизнью и растрачиваешь ее, как расходный материал, будто бы у тебя в запасе еще пятнадцать таких же. Но когда у тебя отбирают жизнь, вот тогда ты начинаешь ее по-настоящему ценить. Включаются все чувства, врубается режим максимальных ощущений, и в этот момент запах гари врывается в легкие и кричит тебе, что твой час настал! Ты видишь этот прекрасный мир, но он уходит от тебя. Он говорит тебе «пока-пока» и тут же забывает о тебе. Ты больше для него не существуешь. Люди идут, куда шли. Они будут жить дальше, они будут и дальше расходовать свои жизни на алкоголь, пустые отношения, попытки выяснить, кто прав, кто виноват, на ругань и обиды. Они будут и дальше страдать, злиться, строить козни, драться. И когда придет время умирать, они пожалеют, что не ценили жизнь.
В тот самый момент я понял, что такое жить, что такое умирать. Я был готов на все, чтобы остаться в живых. Думал только о том, чтобы снова увидеть Ярика, поговорить с родителями, прожить остаток жизни достойно, простить все зло, что я испытал, и смотреть в будущее ради жизни, а не из-за смерти.
Я осознал, что у меня есть только один шанс выжить, и я недолго раздумывал над ним. Прижал тряпку к лицу, вернулся в комнату, пригибаясь, чтобы не глотнуть дыма, накинул одеяло на себя, как плащ, задержал дыхание и бросился в коридор, где огонь уже перекинулся на стенной шкаф.
Оставалось еще несколько секунд. Одеяло спасло от ожогов тело, но не руки.
Было очень жарко. Я торопился. Открыл шкаф, выбросил всю одежду, вытащил полки и дернул заднюю стенку. В тот момент меня посетила мысль, что там больше нет двери, что я найду глухую стену, оклеенную десятью слоями обоев, и несколько тараканов и пауков, которые сгорят со мной.
Господи, как же я запаниковал!
Но дверь оказалась на месте, слава безумию, слава сумасшествию, слава искривлениям пространства!
Я схватился за ручку и понял, что за дверью меня уже ждут. Ждут те, кто ночью шуршал сухими пальцами, Настя, наш сын, старик, который жил здесь раньше. Я сам шел к ним в руки.
Несмотря на ужас, я распахнул дверь и прыгнул в темноту.
Когда оказался на той стороне, все чувства взревели. Было такое ощущение, что душа упала в чан с кислотой. Какая-то горечь появилась внутри, будто оказался на совместных похоронах друзей и родственников, будто предал все, что любил. Будто убил собственную мать, выгнал отца из дома, вырезал свой род и все человечество ржавым ножом, а кровью напоил свиней.
Я ощутил себя падшим до самой преисподней, будто я сделал что-то, что бог строго-настрого запретил делать, о чем даже святые писания боялись упоминать. И это не просто ощущения, это что-то вроде фантомной памяти. Ты вроде бы что-то сделал, но до конца не уверен в этом. А в памяти сохранились какие-то обрывки, подтверждающие опасения.
Я ступил на запретную землю. Ступил в бездну порока, зла и страданий. Но я спасал свою жизнь, поэтому бросился по ступеням вниз, а сзади бушевал пожар.
Спуск давался тяжело. Воздух вокруг сгустился, он выталкивал меня обратно, но я упорно погружался дальше в темноту.
Позже я сообразил, что не взял с собой даже телефон, чтобы фонариком освещать путь. Я оказался в темноте, и свет от дверного проема наверху не доходил до меня. Я остановился, и, как оказалось, вовремя, потому что если бы сделал еще один шаг, то никогда не поведал бы вам эту историю. Я обернулся, увидел горящий прямоугольник и лишь несколько освещенных метров вокруг него, остальное тонуло во мраке. Огонь
