День другой – кошмар все тот же - Евгений Меньшенин

друга, цеплялись, приклеивались, соединялись, как кусочки lego, и собрались в единое существо. Оно было похоже на огромного паука с тонкими лапами. Но то был неправильный паук, он был каким-то… Односторонним, что ли. Будто с одной стороны ему выдернули лапы. Я бросился к разрушенному дому, спрятался и наблюдал через трещины в стене, как паук ползает по заснеженной улице. Он направился в мою сторону. Я залез в шкаф и замер, боясь пошевелиться. Паук ползал по дому, потом ударил в дверь шкафа. Мне было очень страшно. Я слышал, как шуршат его лапы о дерево. Потом он снова ударил, на этот раз сильнее. Я думал, что дверь сломается.

Тут до меня дошло, что на самом деле это сон. Когда я открыл глаза, то шорох паучьих лап по дереву услышал наяву. Кто-то терся о входную дверь. Потом что-то шлепнуло, будто мягкой стороной ладони ударили по двери. Я поднялся с кровати, вышел в коридор и, не заглядывая в глазок, открыл ее.

На пороге никого не было.

Я, наверное, с минуту пялился в темный подъезд. Огляделся, прислушался. Тишина. Никто не спускался вниз, никто не дышал, не шуршал и не хихикал. Я закрыл дверь и вернулся в комнату. Лег на кровать. Подумал, что это мне приснилось, и со спокойной душой закрыл глаза.

В следующую секунду звук снова повторился, и я вскочил. Мне показалось, что односторонний паук выбрался из сна и теперь ползал по квартире. Как только я поднялся, снова наступила тишина.

Я выскочил в коридор, не включая свет, и прислушался. Тишина была очень тяжелая. Я буквально чувствовал ее. Она будто готовилась к сюрпризу.

Звук стоял у меня в ушах, как эхо в пустом темном зале.

Именно об этом зале я и подумал.

Стенной шкаф, мрачный и молчаливый, смотрел на меня, а я на него. Я ухватился за стену, потому что ноги вдруг стали ватными.

Тихо заскрипело в шкафу. Кто-то там был. За той дверью. Он пытался открыть ее и выйти ко мне.

Как наяву я увидел дедушку Алины. Судя по ее рассказам, он был не самым приятным стариком: обмазывал ручки дверей краской, грубил соседям, звонил по ночам на сотовый, жаловался и плакал, а когда родственники приезжали к нему, он не пускал их на порог. Старик на виду был дерзким и вредным, но писал письма и записки с просьбами о помощи, полные печали. Однажды мама Алины получила почтой от него письмо, причем уже после его смерти. Видимо, пока письмо шло, старик умер. Там было много душевной боли и слез. Хотя при встречах они только и делали, что ругались.

Там, в темноте ужасной квартиры, я буквально увидел, как старик поднимается из черной бездны, медленно бредет по ступенькам, останавливаясь, тяжело дыша, и смотрит на дверь вверху. Старик, чей оскал пугал соседей, чьи слова и угрозы вызывали панику у родных. Старик вернулся, чтобы прогнать меня. Он вернулся с того света. Там в самом низу были врата, о которых дед знал и при жизни, а уж после смерти ему ничего не стоило их найти. Я верил, что ступени вели в преисподнюю.

И старик – еще не самое страшное, что могло подняться оттуда.

Я едва удержался, чтобы не заорать. Потому что за стариком пошли и другие. Они поднимались. Среди них был малыш, грязный и молчаливый. Мы убили его до того, как он научился кричать. Это был наш сын. Настя, моя первая девушка, забеременела и сделала аборт. Она погибла в ДТП в две тысячи двенадцатом году. А все потому, что я отказался забирать ее с корпоратива. Просто я тогда немного выпил и попросил ее взять такси. Теперь Настя с неродившимся малышом нашли меня, чтобы спросить: почему я допустил такое? Почему я убил их?

Я ждал, когда их кулаки начнут долбить по двери, а голоса – звать меня с той стороны. Их там была целая толпа. Они могут все вместе навалиться на дверь, и та не выдержит. Они заберут меня вниз. Когда я окажусь там, в мире мертвых, будучи живым, то это будет неправильно. В корне неправильно. Такой парадокс может разрушить привычный мир раз и навсегда.

Я не знаю, как живут шизофреники и сумасшедшие, понимают ли они, что спятили, понимают ли, что видят галлюцинации? А если понимают, то как к этому относятся? Мне хотелось заорать во весь голос, выскочить в ночь, бежать по улице, плакать и кричать.

Я ждал, не двигаясь, будто примерз к полу.

Звуков из шкафа больше не было.

Не знаю, сколько времени прошло.

Когда рассвело, я заверил себя, что это мне приснилось, но решил повесить замок на ту дверь. Огромный замок. А лучше два. Или вообще заколотить дверь досками и замазать цементом. Похоронить, как Настю.

Если бы я так и сделал, то уже был бы мертв. Хотя смерть была бы более милосердна. Если, конечно, смерть не выглядит так, как то, что я увидел там… Это страшнее, чем ад. Хуже, чем вариться в котле и терпеть издевательства чертей.

Там внизу правят не физические страдания. То, что там живет… будет вернее сказать не живет… оно жрет твою сущность, выедает душу, как яйцо вкрутую.

Казалось, что кто-то наблюдает за мной, стоит за спиной и смотрит в затылок. Я постоянно оборачивался. На периферии зрения мелькала едва уловимая тень. Я чувствовал, что кто-то сидит в той комнате, куда я перетащил всю мебель. Когда заглядывал туда, то находил только завалы из старых кресел, столов и тумб. Тогда мне казалось, что неизвестный уже на кухне, стоит за холодильником и хихикает, зажимая ладонью рот. Я шел на кухню и проверял. Надо ли говорить, что там никого не было?

Доктор, оно ранило мою душу. Это как съесть бутерброд со стеклом. Осколки ранят кишки, и ты издыхаешь от кровотечения. Тут что-то подобное. Нечто продвигается в душе все глубже и глубже, оно разрывает мой разум. Я вижу такое, о чем лучше не рассказывать. Теперь я понимаю, почему дедушка Алины покончил с собой.

Он тоже входил в эту дверь.

Как и я.

Но