Уловка-22 - Джозеф Хеллер

— А в какой руке вы ее держите?

— То в той, то в этой, — ответил Йоссариан.

— Все зависит от рыбы, — поспешил ему на помощь Данбэр.

Полковник обернулся и, подозрительно сощурившись, уставился на Данбэра.

— Да? А вы-то откуда знаете?

— Так ведь это сон-то мой, — ответил Данбэр без тени улыбки.

Полковник побагровел. Он уставился на обоих холодным, жестким, неприязненным взглядом.

— Встаньте с пола и отправляйтесь в постель, — процедил он сквозь зубы. — Я не желаю больше слушать ни слова об этих снах. У нас есть специалист, чтобы выслушивать такую отвратительную чепуху…

— А как вы считаете, — осторожно, с мягкой, вкрадчивой улыбкой спросил майор Сэндерсон, штатный психиатр, присланный полковником к Йоссариану, — почему полковник Ферридж нашел ваши сны отвратительными?

— Наверное, что-то отвратительное действительно есть или в самом этом сне, или, может быть, в полковнике Ферридже, — почтительно ответил Йоссариан.

— Неплохо сказано, — одобрил майор Сэндерсон. Он носил поскрипывающие солдатские ботинки, а его черные, как смоль, волосы стояли дыбом. — Полковник Ферридж, — признался он, — напоминает мне морскую чайку. Он ни в грош, знаете ли, не ставит психиатрию.

— А вы, наверное, не любите морских чаек? — спросил Йоссариан.

— Да, не очень, — признался майор Сэндерсон с колючим, нервным смешком. — По-моему, ваш сон просто очарователен. Я надеюсь, что он будет часто повторяться и мы еще сможем не раз его обсудить. Не хотите ли сигаретку?

Йоссариан покачал головой, и майор улыбнулся. — Как вы объясните, — спросил он многозначительно, — почему вы испытываете такое сильное нежелание взять у меня сигарету?

— Потому что я только что одну выкурил. Вот она, еще дымится в пепельнице. Майор Сэндерсон хохотнул.

— Ну что ж, весьма искреннее объяснение. Но я надеюсь, что мы скоро докопаемся до истинной причины. — Завязав бантиком развязавшийся шнурок ботинка, он взял со стола блокнот желтой линованной бумаги и положил его на колени. — Итак, рыба, которую вы видите во сне… Давайте о ней побеседуем. Это всегда одна и та же рыба?

— Не знаю, — ответил Йоссариан. — Я плохо разбираюсь в рыбах.

— А что напоминает вам эта рыба?

— Другую рыбу.

— А что напоминает вам другая рыба?

— Другую рыбу.

Майор Сэндерсон разочарованно откинулся на спинку стула:

— А вы любите рыбу?

— Не особенно.

— Так почему же вы считаете, что у вас патологическое отвращение к рыбам? — спросил с триумфом майор Сэндерсон.

— А потому что они слишком скользкие, — ответил Йоссариан. — И костлявые.

Майор Сэндерсон понимающе кивнул головой, улыбаясь приятной, фальшивой улыбкой.

— Очень интересное объяснение. Но я полагаю, что скоро мы докопаемся до истинной причины. А в частности, та конкретная рыба, которую вы держите во сне, вам нравится?

— Признаться, я не испытываю к ней никаких особых чувств.

— Следовательно, вам не нравится эта рыба? А не питаете ли вы к ней враждебное, агрессивное чувство?

— О, нисколько. В сущности, она мне даже нравится.

— Следовательно, на самом деле вы любите эту рыбу?

— О нет. Я не испытываю к ней никаких особых чувств.

— Но вы только что сказали, что рыба вам нравится, а теперь заявляете, что не испытываете к ней никаких чувств. Я уличил вас в противоречии. Вот видите?

— Да, сэр, кажется, вы уличили меня в противоречии.

Толстым черным карандашом майор Сэндерсон с гордостью начертал в блокноте: «Противоречие». Закончив писать, он поднял голову и сказал:

— Как вы объясните, что вы сделали два взаимоисключающих заявления, выражающих ваши противоречивые эмоции по отношению к рыбе?

— Я думаю, это оттого, что у меня к рыбам двойственное отношение.

Услышав слова «двойственное отношение», майор Сэндерсон радостно вскочил:

— Вы же все понимаете! — воскликнул он, ломая в экстазе пальцы. — О, вы даже не представляете себе, как я одинок: ведь изо дня в день мне приходится разговаривать с пациентами, которые не имеют ни малейшего понятия о психиатрии. Мне приходится лечить людей, совершенно равнодушных к моей работе. От этого у меня возникает ужасное ощущение собственной никчемности. — Тень озабоченности на секунду легла на его лицо. — И я не могу избавиться от этого ощущения.

— В самом деле? — спросил Йоссариан, не зная, что еще сказать. — Но зачем корить себя за пробелы в чужом образовании?

Я сам понимаю, что это глупо, — с тревогой в голосе ответил майор Сэндерсон. — Но меня всегда волновало, что обо мне подумают люди. Видите ли, в половом отношении я созрел несколько позже своих сверстников. И на этой почве у меня возник психический комплекс, я бы даже сказал, уйма комплексов. Я бы с удовольствием обсудил с вами мои комплексы. Мне так не терпится это сделать, и я с величайшей неохотой возвращаюсь к вашему комплексу. Что поделаешь — обязан. Полковник Ферридж рассердится, если узнает, что мы потратили время на меня. Мне бы хотелось показать вам набор чернильных клякс и выяснить, что они вам напоминают формой и цветом.

— Не затрудняйтесь понапрасну, доктор. Мне все напоминает о сексе.

— Правда? — пришел в восторг майор Сэндерсон, словно не веря своим ушам. — Вот теперь мы действительно добрались до главного. А не снятся ли вам настоящие сексуальные сны?

— А как же! Конечно снятся. Вот этот мой сон с рыбой — это ведь сексуальный сон.

— Нет, я имею в виду настоящий секс, — горячо перебил его майор.

— Бывает. Вот, например, про рыбу…

Майор Сэндерсон отшатнулся, будто ему дали пощечину.

— Да, конечно, — согласился он ледяным тоном. Отношение его к Йоссариану разом переменилось, став настороженно-враждебным. — На сегодня достаточно. Весьма желательно, чтобы вам приснились ответы на некоторые поставленные мною вопросы. Поверьте, что наши занятия доставляют мне так же мало удовольствия, как и вам.

— Я передам это все Данбэру, — ответил Йоссариан.

— Данбэру?

— Конечно, ведь это он все затеял. Сон-то ведь его.

— Ах, Данбэр! — усмехнулся майор Сандерсон. К нему вернулась его уверенность. — Держу пари, что этот зловредный Данбэр творит все безобразия, за которые попадает вам.

— Не такой уж он зловредный.

— И вы готовы положить за него голову на плаху?

— Ну, так уж далеко я не зайду.

Майор Сэндерсон ехидно улыбнулся и записал в блокноте: «Данбэр».

— А почему вы хромаете? — отрывисто спросил он, когда Йоссариан направился к дверям. — И за каким чертом у вас повязка на ноге? Вы — психический больной или нет?

— Я ранен в ногу. Поэтому я в госпитале.

— О нет, не поэтому вы в госпитале, — злорадно сказал майор Сэндерсон. — Вас уложили в госпиталь с камнем в слюнной железе. Хитрец из вас плохой. Вы даже не знаете, с чем вы попали в госпиталь.

— Я попал в госпиталь с раненой ногой, — стоял на своем Йоссариан.

Майор Сэндерсон пропустил это объяснение мимо ушей и саркастически рассмеялся.

— В таком случае передайте вашему другу Данбэру мои наилучшие пожелания и скажите, чтобы ему почаще снились сексуальные сны.

Но Данбэр страдал от приступов тошноты и головокружений, которые сопровождались постоянными головными болями, и не был расположен сотрудничать с майором Сэндерсоном. Даже Заморыш Джо, у которого кошмаров было хоть отбавляй, потому что он сделал положенные шестьдесят боевых вылетов и опять ждал отправки домой, не желал делиться своими кошмарами, когда приходил в госпиталь проведать друзей.

— Нет ли у кого-нибудь подходящих снов для майора Сэндерсона? — спросил Йоссариан. — Мне было бы больно его огорчить. Он чувствует себя отщепенцем.

— После того как вас ранили, мне стал сниться один и тот же странный сон, — признался капеллан. — Прежде я обычно каждую ночь видел, как убивают мою жену или как душат моих детей. Теперь же мне снится, что я плаваю под водой и акула кусает меня за ногу как раз в том месте, где у вас повязка.

— Чудесный сон! — воскликнул Данбэр. — Пальчики оближешь! Клянусь, что майору Сэндерсону он придется по душе.

— Да это же ужасный сон! — закричал майор Сэндерсон. — В нем и боль, и увечье, и смерть. Я уверен, что он вам приснился назло мне. Я, знаете ли, сильно сомневаюсь, имеет ли право человек с такими гнусными снами служить в армии.

Перед Йоссарианом мелькнул луч надежды.

— А может, вы и правы, сэр, — лукаво согласился он. — Наверное, меня надо списать на землю и вернуть в Штаты.

— Не приходило ли вам в голову, что ваша неразборчивость в женщинах — это просто попытка подавить подсознательный страх перед половым бессилием?

— Да, сэр, это верно.

— Тогда зачем же вы это делаете?

— Чтобы подавить страх перед половым бессилием.