Звезды сделаны из нас - Ру Тори

Если бы Глеб хотел, мы бы продолжали общаться, и мне не пришлось нестись через тридевять земель ради разговора с глазу на глаз.

Спрашиваю у проходящей мимо женщины время и плетусь к условленному месту встречи с Серегой.

Слезы жгут веки, а в горле вырастает противный скользкий ком. Надежды не сбылись, я не исправила ситуацию и не готова уезжать ни с чем, но мой несостоявшийся родственник пунктуален: спустя минуту тормозит у бордюра и, перегнувшись через кресло, услужливо открывает переднюю дверцу.

Плюхаюсь рядом, пристегиваюсь и выдыхаю в темноту салона грязное ругательство.

— Ну что, малая, все пучком? — тупит Серега, и я устало киваю:

— Ага. Все просто потрясно.

Первым делом лезу в бардачок: телефон на месте, но, сколько ни нажимаю на кнопки, он не подает признаков жизни. Я все еще отрезана от цивилизации и натурально задыхаюсь от тревоги и ощущения замкнутого пространства, хотя за окном, сменяя друг друга, медленно проплывают широкие улицы.

Прошу у Сереги зарядник, но и тут поджидает подстава: у него намного более крутое средство связи, и разъем на проводе не подходит к моей старенькой, неубиваемой «лопате».

— А я не везде еще успел. Перед отъездом надо попасть в пару мест, — оправдывается Серега и легонько хлопает себя ладонью по лбу: — Кстати, тебе Алинка недавно голосовуху отправила. Я прослушал. Ну, пока телефон еще не сел. Все же это Алина, ты уж не обессудь... Иначе я бы не полез, честно!

Сердце екает, я подпрыгиваю, но ремень безопасности надежно вжимает меня в кресло.

— Что она сказала?!

— Там какой-то парень тебя искал. С цветами. Вроде как отсюда, из Москвы. — Серега включает поворотник и замедляется под желтым сигналом светофора. — Она его к Милане отправила. Слышал, там тусовка на все выходные.

Мгновение я не верю своим ушам и пялюсь на Серегу, как на призрака. Если Глеб там, да еще и с цветами, значит... Это значит так много, что не укладывается ни в сердце, ни в голове.

Икаю, судорожно соображаю, что предпринять, но вариантов нет, и полное бессилие парализует и окончательно перекрывает кислород.

Время тянется, словно густой кисель — Серега, как нарочно, очень долго решает свои проблемы с партнерами по бизнесу, заезжает на заправку, заставляет меня слопать хот-дог с горчицей, а потом авто намертво застревает в пробке на выезде из города.

Уже совсем стемнело, зажглись ряды холодных окон в домах и фонари вдоль тротуаров и обочин.

Пробка медленно но верно рассасывается, машины разъезжаются по разным направлениям, освобождают дорогу, и Серега давит на газ.

Впору биться головой о бардачок: я покидаю Москву, не сделав самого главного — не выяснив отношений, не попросив у Глеба прощения, не взяв его за руку, не заглянув в огромную душу своими собственными глазами. Не представляю, где он сейчас, что думает и к чему пришел, дождется ли он меня, успеем ли мы встретиться... Ору на Серегу, ругаю на чем свет стоит, умоляю ускориться, но тот оправдывается, что кругом камеры, а ему не нужны штрафы, и не соглашается утопить педаль в пол.

Кроме трагических, бывают и другие моменты, когда мысли и чувства взлетают на пик, становятся нужными и важными здесь и сейчас и, если этот миг упустить, шанса вернуться к нему уже не представится. Если я не успею и мы не поговорим, у нас останется интернет, но разговоры по сети не передадут и сотую долю того, что я хочу сказать Глебу и от чего горит в груди. С каждым днем мы будем все дальше друг от друга, однажды не найдем общих тем, не проверим диалог, не выйдем в сеть. Наступит зима. Звезды потускнеют. Жизнь пойдет своим чередом без намека на чудо.

Но пока я помню его улыбку и голос, и сердце заходится. Мне очень нужна звезда, чтобы загадать свое самое заветное и главное желание. Пусть Глеб меня дождется!

Последние городские постройки остаются позади, упираюсь затылком в подголовник и без всяких надежд смотрю в небо. Оно мутное, желто-розовое, низкое.

Но в тучах возникает просвет, и на черном бархате я вижу яркие, ясные звезды...

Со всех сторон наползает темнота, меня накрывают липкие объятия сна, отяжелевшие веки опускаются, на периферии зрения вспыхивают неясные образы и картинки. Серега заботливо переключает радиостанцию, убавляет громкость, голос ведущего шелестит в ночи, а я окончательно засыпаю.

Границу родной области пересекаем на рассвете. Малиновый шар восходящего солнца выползает из-за горизонта, мгновенно светлеет. Снаружи тянутся бесконечные поля и перелески, укутанные молочно-белым туманом. Серега включает печку и пускается в болтовню о качестве дорог, но я не слушаю. Недосып играет злую шутку — все произошедшее за эти сутки кажется сном, а волнение превратилось в ноющую боль и накрепко засело в солнечном сплетении.

— Только дождись меня, пожалуйста!.. — шепчу еле слышно, и Серега с подозрением косится через зеркало над лобовым стеклом.

Прогоняю сомнения и стараюсь мыслить позитивно: зная Глеба, он просидит на вписке у Орловой хоть неделю — найдет, о чем поговорить и чем заинтересовать моих придурков-одноклассников. Это точно будет фурор: представляю вытянувшиеся физиономии Миланы и Клименко, и губы разъезжаются в злорадной улыбке.

Так вам и надо. Знайте теперь, что я не одна и вы меня не сломали!

Окраины еще мирно спят, но, по мере приближения к городу, транспорта и людей на улицах становится больше. Впрочем, наш путь лежит к спальному району, и, чем ближе мы к нему подъезжаем, тем сильнее, до стука зубов, одолевает паника.

Виляя по колдобинам и ямам, авто замедляется и тормозит у гаража. Отсюда до дома Орловой рукой подать, под утренним солнцем блестят красные крыши коттеджей. Урчание мотора смолкает, я быстро отстегиваюсь, открываю дверцу и, не дождавшись полной остановки, бегу. Затекшие ноги заплетаются, в мышцы вонзаются миллионы иголок, в ушах шумит, сердце вот-вот выпрыгнет из груди.

— Малая, ну ты поговоришь с Алиной? — кричит Серега мне вслед, но я не оборачиваюсь:

— Конечно поговорю, Серег! Сегодня же. Забились!

Высокий металлический забор отгораживает владения Орловых от остальной улицы, из-за него доносятся хриплые голоса и тихая музыка — видимо, выжили самые стойкие. Задержав дыхание, нажимаю на кнопку звонка и прислушиваюсь к приближающимся шагам. С лязгом открывается створка, и передо мной показывается Милана собственной персоной — выглядит она погано, даже хуже, чем я, когда убегала отсюда в растрепанных чувствах в пятницу вечером. Макияж растекся, лицо опухло, словно она ревела навзрыд, из-под наброшенного на башку капюшона свисают слипшиеся патлы. Пошли вторые сутки их безудержного веселья, так что немудрено. Где-то тут ошивается и Артем, но, сколько ни копайся в себе, мысли о нем проваливаются в глубокий колодец равнодушия и не вызывают никаких эмоций.

— Придурка своего ищешь? — Орлова считывает мой немой вопрос, поднимает локоть и встает так, чтобы я не смогла прорваться внутрь.

— Я ищу моего парня! — перебиваю я.

— Ха. Вы друг друга стоите, психи ненормальные. Вам дурка светит, или тюрьма. Так и передай ему, что ты мне нафиг не сдалась, я в твою сторону больше не посмотрю. Мамаша твоя утерлась. Папа остался с нами. Так что... мне вообще плевать на тебя.

— То есть Глеба тут нет? Где он?

— Откуда мне знать? — Милана прищуривается, шарит взглядом по моему лицу, надувает губы уточкой и, тряхнув головой, обреченно вздыхает: — Ладно, не расплачься мне тут. В Москву он собрался. Подорвался на поезд, как только что-то в телефоне прочитал. Ты все равно не успеешь, — она смотрит на фитнес браслет на запястье. — Поезд через двадцать минут.

Выругавшись, разворачиваюсь на подошвах, спешу к остановке, приподнимаюсь на цыпочки и в дурном волнении вглядываюсь в утреннюю осеннюю мглу. Автобуса нет целую вечность, а когда он наконец приходит, как нарочно плетется в потоке транспорта и тормозит под каждым светофором, попадая под красный. Через шесть остановок выпрыгиваю на асфальт у железнодорожного вокзала и бегу к мосту над путями: посадка заканчивается, несколько пассажиров с сумками, баулами и чемоданами подают документы и билеты проводнице и скрываются в серо-красных вагонах фирменного поезда. Покачнувшись, он трогается и медленно отползает к складам с рядами колючей проволоки, и я застываю у края платформы. От горечи нечем дышать и темнеет в глазах.