Семь дней в июне - Тиа Уильямс

– Мне очень жаль, сэр. – Она сглотнула. – Полжизни я пряталась за этими персонажами. Вообще пряталась. Я так много времени провела в страхе. Боялась копаться слишком глубоко в том, кто я на самом деле, боясь того, что могу найти. С какими призраками столкнусь, какие тайны раскрою. Лучше все это похоронить. Я думала, что с моими демонами успеха не добиться. Но разве найдется в этом мире добившийся успеха человек без единого демона в душе? Никто не ожидает, что мужчины будут без изъянов. От женщин же ожидается, что они переживут все: и хорошее, и плохое – и пойдут дальше, вынося тяжести мира на своих плечах. Но когда мир бьет нас наотмашь, худшее, что мы можем сделать, – это похоронить его. Приняв и поняв это, мы обретаем силу, чтобы ударить в ответ.

Вместо того чтобы писать о ведьме Джии, которая призывает магию, чтобы бороться за мужчину, я борюсь за себя. Я даже не уверена, кто я на самом деле, ведь я так долго пряталась. Но я знаю, что я правнучка Дельфины, внучка Клотильды и дочь Лизетты. Я потомок длинного рода изгоев, отверженных и несчастливых. Я и есть отверженная. И моя цель – дать нам всем право голоса. Я хочу написать их историю, которая будет и моей историей тоже.

Но я всегда буду ценить «Проклятых» и помнить моих читателей. Я бы с радостью написала заключительную книгу серии, связав все линии красивым узором. Но я не смогла. Разве можно закончить историю любви, которую ты… не хочешь заканчивать?

Она едва нашла в себе силы, чтобы произнести последние несколько слов.

– И все же, – сказала Ева, – спасибо вам. За то, что позволили мне писать для вас так долго.

Час спустя Шейн получил премию Лэнгстона Хьюза за достижения в литературе. Он стоял на подиуме в полной тишине сначала пять секунд, потом десять. Двадцать. Никто не мог понять выражения его лица.

Никто, кроме Евы.

Наконец Шейн поднял микрофон и произнес два слова:

– За отверженных.

И с этой короткой речью, которую твитили и ретвитили так неустанно, что фанаты «Проклятых» и «Восьмерки» объединились под хэштегом «рой отверженных», церемония награждения Litties-2019 завершилась.

Эпилог

4 июля, полночь в Белль Флер. Женевьева Мерсье, давно потерянное дитя байю, сидела, глядя в окно гостевой спальни своей тети Да. На улице было бархатно-черно, лишь изредка вспыхивали петарды, освещая небо, и рассеянные цвета радуги отражались в озере за домом.

Горизонт был вечным, бесконечным и одновременно окончательным. Остались лишь болотистое озеро и бурное небо. Америка праздновала важный праздник, и Ева преисполнилась храбрости.

Поэтому она взяла в руки телефон.

Сегодня, 0:47

ЕВА: Надеюсь, это не глупо. Просто пишу, чтобы узнать, как у тебя дела.

ШЕЙН: О! Привет! Я в порядке!

ЕВА: Отлично! Правда?

ШЕЙН: Нет. Мне грустно, но я стараюсь не грустить. Ищу себе занятия. Бегаю по 8 миль в день. Перехожу на здоровое питание, в который раз.

ЕВА: Да? Что ты ешь?

ШЕЙН: Ну… В магазине органических продуктов на меня нападает паралич, не знаю, что выбрать. В итоге иду в обычный супермаркет. Ты пробовала замороженный лимонный торт с кремом? Ни одного натурального ингредиента. Не знаю. Наверное, плоховато у меня пока выходит. Я не знаю, как правильно скорбеть.

ЕВА: Никто не знает. Но, может быть, тебе сходить к психологу? Поговорить о горе и скорби?

ШЕЙН: Возможно. Но хватит обо мне. Расскажи мне о Белль Флер. Все, как есть.

ЕВА: Это рай. Жаркий, влажный, полный призраков рай. Это удивительное место. Как будто люди поселились здесь три века назад и с тех пор так и живут. Все друг другу родственники. Кассирша в супермаркете спросила меня, «из каких я», и когда я сказала «из Мерсье», она перечислила девять вариантов родственных связей, которые доказывают, что мы с ней кузины. Я чувствую, что я дома на этой земле, населенной невысокими людьми, которые поколениями наследовали фермы, и полы, и истории, и ужас, и ярость, и блеск, и стойкость, и острую кухню, и культуру. И все похожи на меня!

ШЕЙН: Все похожи на тебя? Гребаная земля обетованная.

ЕВА::)

ШЕЙН: Ева, это настоящее открытие. Давай поговорим? Я просто хочу услышать твой голос.

ЕВА: Я пока не могу с тобой разговаривать.

ШЕЙН: Хорошо. Я понимаю. Читать твои сообщения было почти так же приятно.

Два дня спустя…

Шейн рухнул на траву посреди парка Вашингтон-сквер после того, как пробежал свои обычные восемь миль вокруг Нижнего Манхэттена. Он был весь в поту, липкий и злой. Бег должен был поднимать ему настроение. И так оно и было, пока он бежал. Но после, когда его сердце громыхало, грудь горела, а его самые темные, самые глубоко похороненные мысли вдруг вынырнули, кристально чистые и звенящие, сделать ему хотелось только одно. И это было невозможно. Шейн не мог рисковать, боясь причинить ей боль, поэтому искал способ изменить себя в одиночку.

Он хотел поговорить с ней.

Так Шейн и лежал на спине, всего в шести футах от группы медитирующих кришнаитов, когда получил от нее сообщение.

Голосовое сообщение. Ее голос.

– Шейн? Привет. Я сказала, что пока не могу с тобой разговаривать. И я не могу. Я не готова слышать твой голос, но я знаю, что тебе больно. Может быть, тебе станет легче, если ты услышишь мой? Я просто поболтаю, ладно? М-м-м. С чего начать? Итак, я живу у своей тети Да. Она ответила мне на странице «Белль Флер и Креолы» в Facebook, когда я написала, что хочу снять комнату. Да – это сокращение от Ида. Два слога здесь считается слишком длинно. Вообще-то, она не то чтобы мне тетя, она племянница второго мужа моей бабушки, но здесь не придираются к мелочам. Она бы тебе понравилась, потому что…

Закрыв глаза и широко улыбаясь, Шейн сложил руки на груди и погрузился в дремоту.

Позже в тот же день…

Сегодня, 15:23

ШЕЙН: Как дела?

ЕВА: Сижу в углу.

ШЕЙН: ПОЧЕМУ? Ты в порядке? Что случилось?

ЕВА: Я в смертельном ужасе. У тети Да очаровательный дом. Но его построили в 1880-е годы. Дом старый, здесь водятся водяные клопы, и прямо сейчас один из них сидит на моей кровати. Огромный!

ШЕЙН: Насколько огромный?

ЕВА: КАК КРИС КРИСТИ[155], ТАК ПОНЯТНО? КАК ДЯДЯ ФИЛ[156]. ОГРОМНЫЙ.

ШЕЙН: Лол. Ты на юге, верно? Подойди к нему. Замани его в кувшин и выпусти в тени могучей магнолии, налей ему мятный джулеп и беги.

ЕВА: Я видела, как тетя Да раздавила одного большим пальцем. Прямо на кухонном столе. Шейн, хруст был такой, будто у клопа были кости. И я перепугалась до смерти. Знаешь, я чувствовала такое родство душ с тетей Да. Но когда она это сделала, меня осенило…