Дневники. 1913–1919: Из собрания Государственного Исторического музея - Михаил Богословский

25 марта. Суббота. Утром после прогулки стал продолжать работу над рецензией и порядочно ее продвинул, как пришел без телефонного предупреждения, что теперь редкость, Алексей Павлович [Басистов], от работы меня оторвал и никакого особого удовольствия мне не доставил. Он продолжает быть в каком-то радостно-энтузиастическом состоянии, идущем очень вразрез с моим настроением. Поэтому разговаривать с ним было мне не особенно приятно. Вчера в 10 час. вечера звонил ко мне по телефону оставленный при Университете А. М. Фокин с предупреждением, что они, оставленные по русской истории, придут ко мне 25-го в 3 часа. Я думал, что придут только мои, но каково было мое удивление, когда явились ко мне все, весь наш «рассадник»: Л. И. Львов, Рыбаков, Новосельский, Сергеев, Яцунский, Лютш, Иванов-Полосин, Фокин, Никольский, Голубцов. Л. И. [Львов] прочитал мне адрес, очень тепло написанный и с сильно преувеличенными похвалами. Я отвечал несколькими словами о судьбе русского профессора, которому редко удается пройти свою стезю мирно и беспрепятственно, не потерпев аварии сверху, снизу, справа или слева. В них я вижу будущих профессоров и пожелал им работать в такой автономной школе, где бы уже никакие аварии не грозили и где бы можно было беспрепятственно служить науке. У меня сидел в это время в кабинете Д. Н. Егоров. Мы вошли в кабинет. Молодые люди начали говорить о том, что события выбили их из научной колеи, что они чувствуют потребность объединения и хотели бы над какими-либо вопросами работать коллективно. Обсуждая этот предмет, мы, однако, ни к чему не пришли. Я говорил, что разыгравшаяся буря, конечно, мешает научным занятиям, но что она все же пройдет и настанут более благоприятные условия. Подготовка же к экзамену есть все же дело индивидуальное. Так мы ни к чему и не пришли. Мы еще посидели за чаем. Я был очень тронут таким сочувствием; все же я был взволнован, хотя и меньше, чем при приеме студентов, потому что был предупрежден. Пришел Вл. А. Михайловский, и мои молодые люди стали прощаться. Я еще раз их горячо поблагодарил. После таких проявлений мое университетское злоключение как-то отошло у меня куда-то вдаль. Может быть, даже и лучше бы покончить университетскую деятельность с таким заключительным аккордом? Кто знает, что сулит будущее? Появятся у студенчества новые запросы, удовлетворять которые смогут новые молодые ученые силы, а не мы, старики. Вечер провел с Вл. А. [Михайловским], беседа с которым так мне приятна за последнее время.

26 марта. Воскресенье. Дождь и холод. Вчера у нас множество народа, сегодня – никого. Я заходил к m-me Яковлевой по хозяйственным делам. Работал усердно над Гневушевым. Вечером у всенощной. Миня первый раз был отпущен один к Угримовым86 и один вернулся оттуда.

27 марта. Страстной понедельник. Работа над рецензией. У обедни и у всенощной в церкви Успения на Могильцах. Была у меня только что приехавшая из Петрограда курсистка

A. С. Шацких. Она разыскала описи всех бумаг Сперанского для Комиссии, которая занята изданием его бумаг87, и показывала их мне. Это ценное разыскание, которое очень облегчит издание его бумаг. На улице встретил студента Витвера и еще раз благодарил его за сочувствие. Он мне рассказал о том, как они подавали заявление обо мне в «коллегию ушедших профессоров», т. е. А. А. Кизеветтеру. Вечер дома за книгой Заозерского, отлично написанной.

28 марта. Вторник. День прошел в работе над рецензией и в церкви у обедни и всенощной. Вечер за чтением Заозерского. В кондитерских существует такой порядок: поступающим туда на службу позволяется есть сладкое вволю; они объедаются и по большей части делаются к нему равнодушны. Я опасаюсь, как бы того же не случилось и с нашей свободой. Объедятся и потеряют к ней вкус. Но вот что касается вообще продовольствия, то дело становится прямо дрянь. Вот уже более недели, как нет в Москве белого хлеба. Питаемся черным, но еще в достаточном количестве.

29 марта. Страстная среда. Сильнейший постоянный проливной дождь все утро, и мы с Миней не пошли в церковь. Продолжал пристальнейшим образом работать над рецензией. Получил очень задушевное, сочувственное письмо от B. И. Саввы из Харькова. Вечером у всенощной – тихий приют от шумящей бури.

30 марта. Великий четверг. Тяжелые известия в газетах. Ген. Брусилов жалуется на бегство солдат с фронта. Солдаты переполняют поезда, врываются в вагоны без билетов, чинят насилия над железнодорожными служащими. Ген. Алексеев – Верховный главнокомандующий – отрядил кавалерийские полки на большие узловые станции для ловли таких солдат и возвращения их на фронт. Разве это армия? Это просто толпы крестьян в серых шинелях, разбегающиеся домой на праздники. В Москве грабежи и убийства. Дня три тому назад ограблена и убита экспроприаторами семья

Безпаловых за 30 000 р. Сегодня известие об экспроприации в кассе Военно-промышленного комитета на 26 000 р. Явились 7 вооруженных в автомобиле, скомандовали: «Руки вверх», стащили деньги и были таковы. Много работал над рецензией. Вечером у всенощной с Миней в нашей церкви, а затем у Д. Н. Егорова за разговором о разных предметах.

31 марта. Великая пятница. Утро за работой над рецензией до прихода Богословских, зашедших за мной, чтобы идти к вечерне. Мы совершили прогулку, завтракали – увы, заплатив по 1 р. 50 к. с человека за «дежурное блюдо» рыбы, получили по почтовому листку осетрины, от которого не осталось никакого впечатления – в кафе «Централь» на Тверской. В прогулке принимал участие и Миня. Предстоят еще более трудные, последние месяцы войны! Пообедав у Богословских, мы отправились ко всенощной к Николе Явленному, куда пришел также и Алексей Павлович [Басистов]. Устали.

1 апреля. Великая суббота. Все утро и до четвертого часа за Гневушевым, за исключением короткого перерыва, когда приходили Богословские. В газетах прочел о разговоре Мануйлова с московскими представителями печати. Он говорит, что увольнение профессоров – мера не против личностей, а для проведения принципа. Все это так. Но дальнейшая часть беседы, где он опровергал слухи об аресте Временного правительства рабочими депутатами и серьезно говорил о согласии правительства с Советом рабочих депутатов, о [том], что для контакта между обоими «советами», т. е. министров и рабочих депутатов, – наводит тревогу [48] . Значит, действительно в России теперь два правительства, которые действуют пока согласно. А дальше? Вечером был у Богословских по обычаю, может быть, и в последний раз.

2 апреля. Светлое Воскресенье. Миня был с Л[изой] у заутрени. Без особого труда проснулся в двенадцатом часу. Во втором они вернулись. День прошел у нас по-праздничному, хотя я все же до 3 часов работал. Трамваи не ходят и в городе полная тишина. Вечером у нас Богословские и Богоявленские, очень оживленно и шумно. Во многихдомахни пасхи, ни кулича уже нету за недостатком продуктов. У нас все же нашлись.

3 апреля. Понедельник. Стоят великолепные весенние теплые дни. На солнце совсем жарко. День прошел с гостями. Утром – работа над рецензией, затем с 121/2 до 3 Алексей Павлович [Басистов], после него О. О. Карпович и Ю. В. Готье. Последний сообщил несколько университетских новостей. Вечером мы и Богоявленские у Егоровых.

4 апреля. Вторник. Опять превосходный, солнечный, весенний, теплый день. Утром прогулка и затем работа над рецензией до 51/2 вечера в полнейшей тишине, т. к. Л[иза] и Миня уехали к Богоявленским. В 51/2 я отправился к ним же пешком. Улицы полны народа и необычайно грязны. Масса всякого сора, тротуары прямо в иных местах загажены. Много хуже, чем в Неаполе, но там все искупается природой и морем. Видимо, эта сторона городской жизни не составляет теперь ничьей заботы. Поскорей бы все это наладилось и вошло в свою колею.

5 апреля. Среда. Окончил рецензию на Гневушева. Работал над нею более 2 месяцев. Появились газеты и с горькими пилюлями: ряд телеграмм о буйствах и бесчинствах солдат по Московско-Казанской дороге. В поезд влезает их человек по 500–600, бьют железнодорожных служащих, сами распоряжаются движением поездов и т. д. Есть и воззвание Временного правительства к солдатам о прекращении таких беспорядков. Но что толку в таком воззвании. Главнокомандующий Гурко88 взывает против болтливости в письмах с фронта, открывающей неприятельским шпионам сведения о наших формированиях. Грустно. У меня завтракал проф. Академии А. П. Орлов, рассказавший мне о событиях в Академии за страстную неделю, когда студенты потребовали удаления ректора [епископа Волоколамского Феодора (Поздеевского)]. Были переговоры с ним делегатов от студентов и профессоров, и он согласился, наконец, подать прошение об отпуске и сдал управление Академией инспектору [архимандриту Илариону (Троицкому)].

6 апреля. Четверг. Начал перечитывать книгу Михайлова о Псковской правде с целью написать статью для «Исторических известий». Не знаю, что выйдет. Был у вечерни в Новодевичьем монастыре; там превосходно поют и читают, и при таком исполнении понимаешь всю красоту и смысл православной службы. Вечером начал читать Яковлева «Приказ сбора» и т. д.; глава I этой книги кажется мне прицепленной к остальному тексту механически. В газетах – вести об украинском съезде в Киеве, на котором раздаются горячие голоса за отделение Украйны и за провозглашение конгресса Украинским учредительным собранием, которое «октроирует» автономию Украйны89. О Русская земля, собранная столькими трудами великорусского племени! Неужели ты начинаешь расползаться по своим еще не окончательно изгладившимся швам! Неужели нам быть опять Московским государством XVI в.!