Том 5. Энн Виккерс - Синклер Льюис

Энн получила длинное послание от некоего джентльмена, который писал:

«Именно подобные Вам сентименталисты, желающие превратить пребывание в тюрьме в веселый пикник, в значительной мере несут ответственность за отмечаемую в настоящее время вспышку преступности».

(Ибо 1925 год был отмечен вспышкой преступности, равно как и 1932, 1931, 1930, 1898, 1878, 1665, 1066 годы, 11 год до нашей эры и большая часть промежутков между ними.)

«Наиболее авторитетные и опытные специалисты в области криминологии в настоящее время утверждают, что порку ремнем, при условии, что ремень должен наносить кровавые раны, следует возобновить повсеместно, как единственный сдерживающий фактор, которого преступники действительно боятся».

Но главный отклик на статьи Энн появился в ведущем американском коммунистическом журнале «Пролетарский натиск».[137]

«Со свойственной ему наглостью «Стейтсмен» — самый жалкий из всех сюсюкающих либеральных листков — поместил несколько заметок женщины по фамилии Виккерс относительно условий в Копперхед-Галче, тюрьме одного из южных штатов. Автор этих статей — подобно всем остальным сотрудникам «Стейтсмена», выдающих себя за социалистов, — является социал-фашисткой и провокаторшей, которая, скрываясь под личиной так называемого либерализма, втайне помогает капиталистам провоцировать войну против СССР. Насколько это справедливо, явствует из того факта, что она даже не упоминает о товарище Джесси Ван Тайл, заключенной в этой самой тюрьме Копперхед-Галч. Между тем все товарищи, свободные от идеологических уклонов, знают, что товарищ Ван Тайл, и не кто иной, как она, является вдохновителем всех реформ, которые проводятся в Копперхед-Галче. Тот факт, что это орудие капиталистов мисс Виккерс могла находиться в этой тюрьме и не иметь ни малейшего понятия о присутствии и руководящей роли товарища Вн Тайл, разоблачает ее позицию и говорит о необходимости для всех товарищей не ослаблять бдительности в отношении самодовольного лицемерия социал-фашистов и поддерживать «Пролетарский натиск», который благодаря своей борьбе за разоблачение заговора либералов с целью уничтожить СССР, в настоящее время испытывает серьезные финансовые затруднения. Мы призываем всех товарищей отложить пять процентов своей заработной платы в фонд помощи «Пролетарскому натиску».

Два года спустя Энн узнала, что доктор Сорелла покончил с собой, выпив яд у себя в спальне в тюрьме.

ГЛАВА XXXI

Энн Виккерс всего один год была начальником Женской трудовой исправительной тюрьмы в Стайвесанте — самой современной тюрьмы Нью-Йорка, где в течение двух лет перед тем она занимала пост заместителя начальника; однако ее имя благодаря книге «Профессиональная подготовка в женских исправительных заведениях» успело завоевать известность в кругах юристов и социологов Америки. И в этот январский день 1928 года в университете города Эразма, штат Коннектикут, должна была состояться церемония присуждения Энн Виккерс степени доктора права.

Знаменательный день в жизни Великой женщины…

Поезд отходил в семь тридцать утра, и она едва успела выпить чашку кофе с пирожным, примостившись на высоком табурете у буфетной стойки в помещении Центрального вокзала — в самой гуще этого удивительного подземного города, среди лотков с галантереей, табачных и газетных киосков, в лабиринте улиц, которым электричество раз навсегда заменило и солнце и звезды. Она отвергла услуги носильщиков и сама донесла до вагона свой чемодан, где лежала ее академическая мантия, неофициальная коробка конфет и последнее издание справочника Национального общества судебной статистики. Если вы сидите на жалованье в пять тысяч годовых, без квартиры и содержания, вы не станете тратиться на носильщиков, — в особенности если вы заведуете женской тюрьмой, ибо всем заключенным, отбывшим свой срок и вступающим на стезю благонравия и воздержания, приходит в голову одна и та же светлая мысль — на прощанье призанять у начальницы.

Великой женщине предстояло ехать два часа; но она скоро оставила книгу и просто сидела, рассеянно глядя в окно, не поддаваясь укачивающему ритму движения. В ее темных глазах сквозила решимость и спокойное удовлетворение. Когда ее взгляд останавливался на ком — нибудь из соседей-пассажиров, чувствовалось, что она привыкла моментально оценивать людские характеры и отдавать распоряжения; но это не был беспокойный, голодный взгляд себялюбца, который жаждет быть в центре внимания. Легко было представить себе, что эта женщина способна остаться одинокой в толпе.

На платформе в Эразме она обменялась церемонным рукопожатием с ректором университета, двумя профессорами социологии и представительницей Федерации женских клубов штата Коннектикут.

— Мы счастливы, что ваше имя украсит списки почетных питомцев Эразмского университета, — заявил ректор, человек ниже среднего роста.

— Как вам ехалось? — пробасил один из профессоров с такой озабоченностью, будто Энн добиралась к ним по крайней мере из Китая.

— Наш клуб просто мечтает, чтобы вы согласились выступить у нас с лекцией, в любое время, когда вам будет удобно, хотя мы, конечно, понимаем, как вы загружены — у вас такая ответственная работа… — выпалила на одном дыхании представительница Федерации, в общем вполне миловидная.

— Если вы не откажетесь заехать ко мне, моя супруга почтет за счастье помочь вам облачиться в академический наряд, — сказал ректор и улыбнулся, давая понять, что он позволил себе пошутить.

В доме у ректора, когда Энн надела траурную мантию и нелепую шапочку, которые почему-то служат фирменной маркой учености, ректорша любезно осведомилась:

— Могу ли я быть еще чем-нибудь вам полезна?

Энн так и подмывало ответить: «Еще бы! Я бы не отказалась от яичницы и чашки горячего кофе». Но когда вы без пяти минут доктор права, неудобно требовать кофе и яичницу. И Энн величественно и невозмутимо промолчала. Она уже начинала понимать, что статус Великой женщины во многом зиждется на умении хранить молчание, если не знаешь, что сказать.

Торжественный акт происходил в сводчатом зале, похожем на арсенал, но только сугубо современный: сплошь железобетон, стальные балки и звукоусилители. Было довольно много студентов — Энн заподозрила, что профессора социологии силой согнали сюда своих питомцев; были представительницы женских клубов и почти весь преподавательский состав. Зал таким образом удалось заполнить почти на четверть.

Перед началом церемонии в уютной комнатке за сценой, украшением которой служили собственноручные письма Уильяма Джеймса,[138] Генри Адамса[139] и Роберта Андервуда Джонсона,[140] Энн представили остальным знаменитостям, прибывшим с той же целью, что и она: один был директор банка из Скенектеди, который пожертвовал сто тысяч долларов Высшему коммерческому училищу при Эразмском университете, другой — губернатор одного из штатов Среднего Запада, а третий — мировой авторитет в области флоры Белуджистана. Повстречайся она с ними в поезде, Энн не обратила бы ни на одного из троих никакого внимания; но теперь, зная, что это знаменитости, она ощутила внутренний трепет.

Губернатор сказал:

— Вы должны как-нибудь приехать познакомиться и с нашими тюрьмами, доктор Виккерс. Увидите, что мы идем в ногу с эпохой. Никаких карцеров, никаких телесных наказаний. Можете мне поверить! У нас принята самая современная пснологическая система.

Энн-то знала, что нигде в Соединенных Штатах заключенных не подвешивают за руки и не распинают на дверях камер так часто и с такой охотой, как в тюрьмах у любезного губернатора; ей было отлично известно, что люди там тупеют от беспросветного безделья, — но что ответишь губернатору?

Директор банка произнес, с явным расчетом на успех — он славился и как застольный оратор-импровизатор, не только как горячий поборник образования (что, между прочим, уже принесло ему ученые степени магистра искусств, доктора богословия, доктора литературы и целых четыре диплома доктора права), — итак, он произнес:

— Держу пари, доктор Виккерс, этого вам еще никто не говорил: я уважаю ваше благородное стремление помочь отверженным, но, по-моему, ваши усилия направлены не туда, куда следует! Лично я считаю, что тюрьму нужно сделать как можно более отвратительным учреждением, чтобы раз навсегда отбить у людей охоту туда — попадать!

Специалист по флоре пожал ей руку и незаметно подмигнул. Энн готова была его расцеловать.

Церемония была великолепная.

Сам ректор, шестнадцать штатных профессоров, двое членов попечительского совета и четверо виновников торжества, все в мантиях с черными, красными и лиловыми капюшонами, под предводительством тощего седоусого джентльмена с серебряным жезлом в руках прошествовали через весь зал, сквозь ряды студентов и фоторепортеров, и поднялись на сцену; и все это время Энн, стараясь двигаться как можно более величественно и не отставать от шагающих впереди довольно тяжелых, но до блеска начищенных черных башмаков, повторяла про себя: «Я должна волноваться; это же замечательно, грандиозно!.. Великая минута!.. А миссис Кист пока, наверное, черт знает что вытворяет с маслом!»