Алая королева - Филиппа Грегори

— Но Георг Кларенс отнял у моего сына титул графа Ричмонда! — ревниво воскликнула я. — Если мой сын приедет домой, ему необходимо обрести все свои прежние права, титулы и земли. Он должен вернуться как граф Ричмонд!

— Георгу Кларенсу тоже придется угождать, — напрямик заявил лорд Стэнли и поморщился. — Но думаю, его можно тем или иным способом соблазнить или дать взятку. Он жаден, как мальчишка, попавший на кухню к кондитеру. И отвратительно корыстен. Впрочем, ему и доверять-то можно не больше, чем кошке. Так что мы, несомненно, сумеем его подкупить, пожертвовав чем-то из нашего совместного имущества. В конце концов — между нами, конечно, — мы с вами весьма крупные землевладельцы.

— А что Ричард, младший брат короля? — спросила я.

— Этот верен королю как пес, — сказал Стэнли. — Точнее, как тот дикий кабан, что изображен у него на знамени. Он душой и телом предан Эдуарду, но королеву ненавидит, и вот тут, пожалуй, единственная трещинка в их взаимоотношениях, если кто-то решит ее найти. Однако потребуется немалая твердость, чтобы попытаться просунуть хотя бы самый кончик кинжала в эту крохотную щель. Ричард любит своего брата и презирает королеву — в точности как Уильям Гастингс, самый большой друг и первый советчик короля. Но какой смысл искать жалкие изъяны в столь прочном строении? У Эдуарда уже есть в колыбели один хорошенький здоровый мальчик, и все свидетельствует о том, что вскоре у него появятся еще сыновья. Елизавета Вудвилл весьма плодовита, так что Йорки заняли трон надолго, и я приложу все силы, чтобы стать для них одним из самых доверенных лиц. А вы в качестве моей жены должны научиться любить их так же, как я.

— По искреннему убеждению? — очень тихо промолвила я.

— Пока что мои убеждения вполне искренни, — ответил Стэнли и, не мигая, точно змея, посмотрел на меня.

1482 ГОД

За эти годы я научилась жить с новым мужем в совершенно ином, чем прежде, ритме, но внутренне абсолютно не переменилась. И хотя супруг требовал от меня с той же отдачей служить королевской семье, с какой я и все мои родичи всегда служили истинным королям, я как раньше презирала этих Йорков, так и продолжала презирать. У нас был огромный дом в Лондоне, поскольку Стэнли желал большую часть осени и зимы проводить в столице, где ему почти каждый день приходилось посещать дворец, исполняя приказы его величества. Он являлся членом Королевского совета, и, надо заметить, те советы, которые он давал королю, всегда были весьма мудры и здравы. Его высоко ценили за вдумчивость и знание света. Кроме того, он старался всегда выполнять свои обещания и был в этом отношении особенно щепетилен. Однажды он уже переметнулся из одного лагеря в другой и теперь хотел быть уверенным, что Йорки полностью убедились в его надежности и считают его преданность королю неколебимой как скала. Он стремился стать для них незаменимым. И хотя его прозвали Лисом, отдавая должное его осторожности, но в преданности его действительно никто не сомневался.

Впервые я прибыла с ним ко двору, когда он решил представить меня правящей чете как свою жену. Поразительно, но я нервничала куда сильнее, чем много лет назад, когда еще девочкой встречалась с настоящим монархом. Однако именно королева Елизавета, считавшаяся женой узурпатора Йорка, а на самом деле всего лишь вдова поместного дворянина, всегда доминировала в моей жизни. Ее состояние неуклонно и весьма существенно увеличивалось, в то время как мне с трудом удалось сохранить свое законное наследство. Мы с ней как бы оказались по разные стороны колеса Фортуны: она постоянно поднималась вверх, а я опускалась все ниже и ниже. Она словно накрыла меня своей тенью. Елизавета жила в роскошных дворцах, которые должны были служить домом мне; носила корону, которая по закону должна была быть моей; украшала себя мехом горностая по той лишь причине, что была красива и соблазнительна, тогда как эти королевские меха по праву рождения следовало бы носить мне. Она была на шесть лет меня старше, но всегда и во всем меня опережала. Она нарочно вышла на обочину дороги, зная, что мимо будет проезжать Эдуард Йорк, и стоило ему увидеть ее, как он влюбился и в тот же год женился на ней, сделав ее королевой. И тогда же я была вынуждена отдать своего сына новому опекуну, моему врагу, и жить с мужем, который не мог стать настоящим отцом моему сыну и так и не сразился за моего короля. Она носила роскошные головные уборы, год от года становившиеся все выше, с которых ниспадали тончайшие кружевные вуали, и заказывала платья, отделанные мехом горностая; она слушала песни, в которых прославлялась ее красота, награждала победителей турниров и каждый год рожала по ребенку. А я часами молилась на коленях в своей часовне и просила Господа об одной лишь милости: чтобы мой сын, отданный на воспитание в дом моего врага, сам не стал моим врагом. А еще я молила Бога не позволить моему мужу сэру Генри при всей его природной трусости превратиться в перебежчика. А Пресвятую Деву Марию я просила дать мне ту силу, какой обладала Жанна д'Арк, чтобы я всегда была верна своей семье, своему Богу и самой себе. Все те годы, пока мой сын Генри воспитывался в семье Хербертов, я чувствовала себя неспособной что-либо изменить, мне оставалось лишь быть доброй женой Стаффорду. А она, эта женщина, постоянно устраивала выгодные браки для своих родственников, плела интриги против соперников и оказывала на своего мужа-короля все большее влияние, сбивая всю Англию с толку.

Даже в те дни, когда она, казалось, пала совсем низко, когда ей вместе с детьми пришлось укрыться в убежище, а моему королю удалось вернуться на трон, она вновь ухитрилась поймать свою славу за хвост. Мы с мужем тогда приплыли на барке в королевский дворец, находившийся ниже по реке, и король Генрих признал моего мальчика как графа Ричмонда. Но вскоре стало известно, что Елизавета в своей темной норе опять родила, на этот раз сына, долгожданного наследника, принца Эдуарда, которого нам отныне следовало называть принцем Уэльским, и тем самым подарила Йоркам надежду.

Всегда и во всем, даже в моменты своего, казалось бы, очевидного поражения, Елизавета умудрялась одерживать надо мной победу! Почти двадцать лет мне пришлось молиться о том, чтобы и она познала истинное унижение и истинные страдания, как познала их Пресвятая Богородица, но я так и не смогла убедиться, что выпавшие на ее долю трудности хоть как-то ее исправили.

И вот теперь она стояла передо мной, та, кого считали самой красивой женщиной Англии. Благодаря своей привлекательности она завоевала трон, управляла обожающим ее мужем и вызывала всеобщий восторг. Я смущенно потупилась, как бы в немом восхищении, но лишь одному Господу было известно: никакого восхищения я не испытывала и твердо знала, что мною эта особа никогда командовать не будет!