Богиня прайм-тайма - Татьяна Устинова

Он сжал кулак с шарфиком – показалось, что в там ничего нет, – потом решительно сунул его в карман, дернул рычаг и нажал на газ. “Лендровер” прыгнул, приземлился, слегка дрогнул тяжелым и сильным телом, похожим на его собственное, – Ники всегда считал, что они похожи, он и его машина.

У него еще были дела. Он должен поставить на стоянку машину, съездить на Би-би-си и успеть на самолет.

С Алиной Храбровой он уже попрощался.

Пошел сюжет, студия на две минуты и сорок семь секунд вылетела из эфира, и Храброва сказала громко:

– Ребята, у меня в “ухе” звук плавает. Что там у вас, Костя?

Операторы зашевелились за камерами, все сразу, как большие рыбы в стоячей воде, и опять замерли.

– Алин, – громыхнуло сверху, – чуть влево сдвинься. Ну, на пять миллиметров. Да-да, все, стоп! Отлично.

– И с суфлером сегодня что-то, – рассеянно сказала она. В суфлер она даже не смотрела.

Это традиция такая, Ники знал. Когда все слишком гладко, что-нибудь непременно случается. Хоть что-то должно быть “не так”. Иногда они сами выдумывали проблемы, чтобы “не сглазить”.

– Алина, следующим идет Афганистан.

– Я знаю. Кость.

Ники стоял и смотрел, сунув руки в карманы.

Они уже попрощались. Зачем он здесь?..

Тут она вдруг подняла голову, моргнула от изумления и уставилась на него. Прямо ему в лицо своими карими глазищами, “известными миллионам зрителей в этой стране.

– Ники?!

Он очнулся и понял, что давно уже вышел из-под света, который делал его невидимым, и теперь торчит почти посередине студии, прямо под операторским краном.

– Что ты здесь делаешь?!

Он засуетился, оглянулся, стал отступать, вся студия, казалось, пялится на него, и громоподобный “голос с небес” вдруг грянул:

– Минута до эфира, что там у вас, черт возьми?!

– Ники, почему ты не улетел?!

– Я… сейчас улечу.

Секунду она смотрела ему в глаза – только одну секунду.

И вдруг вскочила.

По студии как будто промчался торнадо.

– Алина!..

– Вернись! Сядь!

– Твою мать!.. Что там происходит?! Юра!

– Сорок шесть секунд!

– До эфира сорок шесть секунд, вашу мать!..

Никто ничего не понимал.

Старательно балансируя на тоненьких и не правдоподобно высоких каблуках, которые она надевала только в эфир, Алина Храброва скатилась с подиума, пригнулась, перебежала под краном – студия и аппаратная ахнули десятком перепуганных голосов, – и подбежала к Никите Беляеву.

– Алина!!! – заревело и завыло из всех динамиков. – Тридцать секунд! Вернись!

Ники понял, что она намерена сделать, только в самый распоследний момент. Понял и едва успел раскинуть руки, и поймать ее, и прижать к себе.

Сердце на этот раз точно разорвалось.

– Алина! Вернись!

– Двадцать пять секунд!

– Ребята, что делать?!

– Костя! Останови ее!

Наверху распахнулась дверь, и кто-то побежал, громко топая, по металлической лестничке, чтобы вернуть на место впавшую в буйное помешательство звезду, решившую погубить не только программу, но и все Российское телевидение, так сказать, в целом.

Федеральный эфир смотрят все – не только рабочие и колхозники, не только шахтеры и вахтеры, бурильщики и курильщики, но еще и министры, вице-премьеры, отдыхающие от государственных забот, и парочка-троечка олигархов, и десятка два телевизионных боссов со всех каналов, да мало ли еще кто!..

Она прижалась накрашенной душистой щекой к его щеке, очень близко сияли темные глазищи, всегда приводившие его в трепет – ни у кого, кроме нее, не было таких ярких, таких страшных, таких веселых глаз!

– Алина, что случилось?!

– Алиночка, может, тебе валокордину?!

– Беляев, уходи уже!!

– Ребята, есть у кого-нибудь успокоительное?!

– Алина, умоляю тебя, вернись!

– Алина!!

– Беляев, твою мать, да отпусти ты ее!!

– Пятнадцать секунд!..

И мат до самых небес, до крыши мира, если только туда доходят слова и эфирные волны!..

– Ники, я люблю тебя, – сказала Алина Храброва, и ее голос, усиленный петличным микрофоном, эхом отдался по всей студии и аппаратной, перекрывая ругательства, стенания и мольбы. – Давай. Езжай на свою работу. Только возвращайся.

И, оттолкнув его, дунула на свое место, пригнулась под краном, перебирая немыслимыми каблуками, понеслась по подиуму, чуть не упала – опять общий вздох, как будто стон!

И этот стон или вздох удержал ее на ногах, она не упала. Сметая со стола бумаги, которые разлетелись по сверкающему полу, она плюхнулась в кресло, отъехала, придвинулась, глядя на себя в монитор, прижала “ухо”, и все замерло и остановилось, и в студии опять грянула тишина, и она сказала уверенно, как будто все в порядке, словно ничего и не было:

– Сегодня министр иностранных дел России Игорь Федотов обсудил со своим английским коллегой ситуацию в Афганистане. Примечательно, что встреча руководителей внешнеполитических ведомств проходит в преддверии встречи глав большой восьмерки, открывающейся завтра в Париже. Это свидетельствует о том, что речь на форуме пойдет в основном о проблемах Афганистана.

У нее за спиной с дальнего компьютерного стола медленно и изящно спланировал листок бумаги. Гримерша Даша прижала растопыренную ладонь ко рту.

Замерев, все ждали – сможет или нет?.. Спасет эфир или не спасет?! И только Ники знал – все будет хорошо. Теперь-то уж точно.

Алина Храброва в кадре излучала уверенность и профессионализм, а знаменитая улыбка была уже не такой глянцевой и телевизионной, и несколько миллионов мужчин в этой стране немного опечалились и затосковали, глядя на эту улыбку.

– Ты, блин, даешь, Беляев!

Ники отмахнулся и выбрался из эфирной зоны.

В голове шумело, словно он сильно выпил.

Он глупо и смущенно улыбался, и телевизионный народ на лестницах смотрел на него как-то странно. Он все поддергивал рюкзак на плече, хотя тот никуда не падал и не сползал. Ему казалось, что все на свете должны знать, что именно минуту назад сделала Алина Храброва!

Господи, она чуть не сорвала эфир, только чтобы сказать ему, что его любит!

– Беляев! Ники, ты как здесь?.. Ты же, вроде, того?..

На войну уехал?

– Уезжаю, – ответил Ники и захохотал. – Прямо сейчас.

– Беляев, ты что? Пьяный?

– Да ладно!

– Беляев, ты рано начал, в самолете пить надо, а ты чего? Давай уезжай, еще нарвешься на Бахрушина, он тебя в два счета… того. Обходной лист будешь подписывать!

Ники отмахнулся. Ему ничего было не страшно, ни Бахрушин, ни обходной, ни война.

Алина Храброва после унылого утреннего прощания возле слившихся в объятиях негритосов на всю эфирную студию, почти на весь мир, сказала ему – всем! – что любит его, и велела возвращаться – как он мог после этого чего-то там бояться? Или не вернуться!