До свидания, Светополь!: Повести - Руслан Киреев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Аристарх Иванович увидел вдруг Игоря, каким оставил его час назад, когда вернулся из аптеки. В толстом мохеровом шарфе, обмотанном вокруг горла, нелепым и беспомощным.
Он закрыл журнал и вышел из кабинетика.
Педагог не спускал с него своих больных и нетрезвых глаз. Когда Аристарх Иванович сдержанно поклонился, приподнял в ответ пустой стакан. Странная фамильярность после вчерашнего хамского совета собирать спичечные этикетки!
Аристарх Иванович обвёл взглядом столики. Черт дёрнул его разоткровенничаться с Педагогом! Разве не убеждался он много раз, что пьяница нечистоплотен и нагл, какой бы благородной ни была его оболочка?
Педагог все смотрел на него. Дальше не замечать этого взгляда было нельзя, и заведующий, вопросительно приподняв бровь, направился к столику. Все же это клиент, и он обязан подойти к нему.
— У вас сегодня неразговорчивое настроение? — произнёс Педагог. Он тяжело облокачивался на стол, но Аристарху Ивановичу почудилось, что он не так пьян, как хочет казаться.
— Сын заболел.
— Тот самый? — За стёклами очков блеснула усмешка. — Или у вас один сын?
Аристарх Иванович холодно пожал плечами. В павильон, заметил он краем глаза, вошёл участковый Гринчук.
— Что с ним? — спросил педагог. — С вашим сыном?
Сейчас в его голосе не было иронии. Напротив… Будто жалел о своём насмешливом «тот самый?».
— Свинка.
Что‑то надобно Педагогу от него. Что?
— Простыл?
Аристарх Иванович снова пожал плечами.
— Почему простыл? — Два часа назад он сам задал этот вопрос врачу, врач ответил отрицательно, и это успокоило: между болезнью Игоря и вчерашним купанием в реке связи не было. — Свинка — инфекционное заболевание. Или вы не разбираетеся в этом? — прибавил он с иронией, повернувшись.
— В детских заболеваниях?
В худых жёлтых пальцах появилась сигарета. Но едва закурил — перед ним вырос Гринчук.
— Здесь не курят, гражданин.
Педагог удивленно взглянул на него, понял, но прежде чем потушить, жадно затянулся. Затем раздавил сигарету о тарелку, в которой целехонько лежал бутерброд с сыром. Участковый строго наблюдал за ним. Удовлетворенный, важно повернулся к Аристарху Ивановичу. Тот спокойно смотрел на него.
— Погода испортилась, — , сказал Гринчук тем же официальным тоном, каким делал замечание Педагогу. Разве не отработал он только что свой стакан вина?
— Похолодало, — согласился Аристарх Иванович, но с места не двинулся.
На тщательно выбритом лице милиционера проступили следы внутреннего напряжения. Почему медлит заведующий? Почему в подсобку не ведёт? Так и покинул павильон, неся перед собой взгляд, полный недоумения. Теперь вряд ли явится с прежней оперативностью на зов милицейского свистка.
— А где этот… Гамлет ваш? — спросил Педагог, норовя ещё раз погасить холодный окурок, — Или, кажется, Лир?
Притворяется! Все отлично помнит он!
— С утра был. Спит, должно быть.
Скошенными проницательными глазами глядел сбоку на Педагога. Тот усмехнулся. Аккуратно, на самый краешек тарелки положил окурок, пустой стакан взял.
— А я все бодрствую. — И вдруг, подняв глаза, прибавил равнодушно: — В кредит не дают у вас?
Аристарх Иванович сложил губы трубочкой. Вот оно что!
— Ну почему же? Иногда, как исключение…
С трудом удерживал Педагог убегающую улыбку. У него были плохие зубы — редкие, попорченные табаком.
— Даже так? — В худых дрожащих пальцах опять неведомо как оказалась сигарета. — Ну–с, а я могу просить об исключении?
Однако не выдержал, опустил глаза. Молча стакан подвинул.
— Зачем? — с улыбкой произнёс заведующий павильоном. — Стаканы есть у нас.
Он направился было к стойке, но, увидев Попову, считающую с непроницаемым лицом мелочь, остановился. Народу в павильоне немного, и все заметят, как он, словно официант, несёт полупьяному клиенту вино.
Педагог закурил. Аристарх Иванович нащупал в кармане рубль.
— Извините, — тихо проговорил он. — У нас…
Педагог поперхнулся, торопливо, как школьник, выдернул изо рта сигарету. Аристарх Иванович остановил его:
— Я не об этом, что вы! То есть у нас не курят, но я не об этом. Курите, если… Я о вашей просьбе. У нас не принято… Вот, возьмите сами.
Он протянул под столом рубль. Педагог напряжённо глядел на бутерброд с сыром.
— Что там? — выговорил он. — Деньги?
— У нас нельзя, — мягко повторил Аристарх Иванович. — Вы сами возьмите. Потом отдадите, когда будет.
Ему хотелось подчеркнуть, что это не подаяние, что он в долг даёт и, стало быть, ничего унижающего нет в этом, но вышло, почувствовал, будто напоминает о необходимости вернуть деньги.
Молча спрятал их — сам принесёт. Педагог встрепенулся:
— Куда вы? — А затем, отчётливо выговаривая каждое слово: — Я вовсе не отказываюсь от ваших денег.
И протянул поверх стола растопыренную руку.
Отдав рубль, Аристарх Иванович незаметно ушел к себе. Сдачу ведь преподнесёт — с него станет…
Надо было готовить бутерброды, но он сидел не шевелясь, положив руки на журналы, в которых сделал записи мальчик-«ревизор». Он очень устал сегодня, а день ещё не кончился, его ждало трудное объяснение с Поповой. На мгновение почудилось, что деньги, которые предстояло вернуть вечером, волшебно исчезли из стола. Помешкав, выдвинул ящик. Три пятирублевые бумажки, уже не влажные — высохли, лежали на месте.
Хорошо бы заболеть сейчас — ведь он тоже выкупался вчера в холодной весенней воде… Заболеть и — завтра, послезавтра, всю длинную неделю, что началась сегодня, проваляться в постели. А за семь дней может случиться многое… И ещё об одном преимуществе внезапной болезни успел подумать он: в случае чего сегодняшнее его поведение само собой объяснилось бы дурным самочувствием.
Не заболеет, нет. Простудные болячки почему‑то не липнут к нему. Аристарх Иванович вяло улыбнулся: «Пожалел о чем…» В кабинет заглянула дурашливо улыбающаяся Карловна.
— Там бутербродики кончились. Сказать просила…
Она никак не называла Попову — ни по фамилии, ни по имени.
Аристарх Иванович кивнул. Карловна не уходила.
— Хорошо, я понял, — с раздражением сказал он. — Я понял, идите.
Когда, приготовив бутерброды и уложив их на витрину, вышел в зал, стакан у Педагога был снова пуст и снова он выжидательно смотрел в его сторону.
— Одно слово! — произнёс он, нетвёрдо подняв руку.
Аристарх Иванович с сжатыми губами подошёл к столу.
— Я могу истратить весь рубль? Или… — он вопросительно умолк.
— Как хотите. Это ваши деньги. Как хотите.
— В каком смысле — мои?
— В самом прямом. Отдадите, когда будут.
Педагог неотрывно глядел на него воспалёнными нетрезвыми глазами с красными трещинками на белках.
— Я доставляю вам удовольствие?
Аристарх Иванович почувствовал, как прилила кровь к лицу.
— Мне? Почему мне?
— Тогда извините. Я полагал, что ублажаю ваше тщеславие. Преподаватель истории или географии, как вы изволили выразиться, и клянчит рубль. На вино.
— Зачем вы! — тихо сказал Аристарх Иванович. — Всякое может быть. Я всегда рад помочь. Любому. Да и вы, наверное, так…
Словно оправдывается… За что? Педагог улыбался.
— Ну как знаете!
Он жалел, что дал рубль, жалел о своей откровенности, жалел, что в приступе самолюбия выложил вчера свой тайный козырь: «Я в школе вас видел… С указкой».
Взяв стакан, Педагог размеренным шагом направился к стойке. Аристарх Иванович умышленно не ушел из зала — чтобы Педагог не вообразил, будто он сбежал от него. И лишь когда тот с полным стаканом вернулся к столику, неторопливо скрылся в подсобке.
Не прошло и четверти часа, как Педагог, постучавшись, приоткрыл дверь кабинетика:
— Разрешите?
Аристарх Иванович знал эту преувеличенную вежливость в нетрезвых людях — ничего доброго не предвещала она.
— Мыслите о нравственном облике сына?
А сам медленно на стул посмотрел.
— Садитесь, — пожав плечами, разрешил Аристарх Иванович.
— Благодарю. Я не задержу вас надолго. — Он осторожно опустился на стул, — В отличие от вас, я уже не думаю о своём нравственном облике. Как вы могли только что убедиться в этом… И о нравственном облике дочери тоже.
В зале шумели. Не скандал ли назревал там? Аристарх Иванович вспомнил Гринчука, его взгляд, полный недоумения и напряжённости.
— В отличие от вас, — внятно повторил Педагог. — Вы нравственны, вы молоды. Вы оптимистично смотрите на жизнь. Вас зовут Аристарх… А вот отчество забыл.
— Иванович.
Педагог болезненно улыбнулся.
— Именно такое и забывается. Иванович… Так вы знаете, почему вы молоды? Вы не слушаете меня?
— Слушаю. Но у меня работа.
Гул в зале поутих, но, кажется, это не обрадовало, а огорчило Аристарха Ивановича.