Память, Скорбь и Тёрн - Уильямс Тэд

— Даже когда Утук’ку вырвала у нас контроль над Прудом, — вступила Адиту, — мы все равно боролись с ней. И когда Инелуки начал побеждать, мы почувствовали это. — Долгая пауза была красноречивой. — Но также мы почувствовали, когда умерло его смертное тело — тело короля Элиаса. Инелуки разрушил место за гранью смерти, которое было его убежищем, и рисковал окончательным исчезновением возвращаясь в мир. Он рисковал и проиграл. И теперь, бесспорно, от него ничего не осталось.

Саймон поднял брови:

— А Утук’ку?

— Она жива, но сила ее уничтожена. Она тоже многим рисковала, и это благодаря ее магии Инелуки смог закрепиться в башне, когда время повернулось вспять. Неудача разрушила эту магию. — Адиту пристально смотрела на Саймона своими янтарными глазами. — Я видела ее, Сеоман, видела ее в своих мыслях так ясно, словно она стояла передо мной. Огни Пика Бурь погасли, и залы опустели. Она осталась одна. Ее серебряная маска разрушена.

— Ты хочешь сказать, что видела ее? Видела ее лицо?

Адиту наклонила голову:

— Ужас перед собственной древностью заставил ее спрятать свое лицо давным-давно. Но для тебя, Сеоман Снежная Прядь, она выглядела бы всего лишь старой женщиной. Лицо ее сморщилось и обрюзгло. Утук’ку Сейт-Хамака старейшая, но ее мудрость развращена эгоизмом и тщеславием. Некогда она стыдилась того, что годы сделали с ней. А теперь даже ужас и сила, которыми она владела, оставили ее.

— Значит, могущество Пика Бурь и Белых лисиц иссякло? — спросил Изгримнур. — Мы понесли много потерь, но могли бы потерять гораздо больше — все, Саймон. За многое мы должны благодарить тебя и Бинабика.

— И Мириамель, — тихо сказал Саймон.

— И Мириамель конечно же.

Молодой человек посмотрел на собравшихся вокруг него, потом снова повернулся к герцогу:

— Не только это привело вас сюда, я знаю. Вы ответили на мои вопросы. Теперь очередь за вашими.

Изгримнур не мог не заметить, как возросла уверенность Саймона. Он был по-прежнему вежлив, но по его голосу было ясно, что он никому не уступит. Так и должно было быть. Но где-то под этим скрывалась ярость, которая заставила Изгримнура помедлить, прежде чем заговорить.

— Джирики рассказал мне о тебе, о твоем происхождении. Я думал, что мы первыми принесем тебе эту новость, но что-то в твоем лице сказало мне, что ты сам это обнаружил. Значит, ты знаешь, что ты крови Эльстана-Рыбака. — продолжал Изгримнур, — последнего короля Эркинланда, разделенного столетием с Престером Джоном.

— Основывателя Ордена Манускрипта, — добавил Бинабик.

— И того, кто на самом деле убил дракона, — сухо сказал Саймон. — И что из этого?

Несмотря на его кажущееся спокойствие, в глубине души Саймона явственно двигались какие-то могущественные течения. Изгримнур был озадачен.

Прежде чем герцог успел сказать что-нибудь еще, заговорил Джирики:

— Прости, я не мог сказать тебе раньше, Сеоман, друг мой. Я боялся, что это только обременит и смутит тебя или побудит к опасному риску.

— Я понимаю, — сказал Саймон, но голос его звучал недовольно. — Как ты это узнал?

— Эльстан Фискерн был первым смертным королем после падения Асу’а, который дотянулся до зидайя. — (Солнце садилось, небо за окнами потемнело. Свежий ветер ворвался в Тронный зал и пошевелил знамена на полу. Белые волосы Джирики тоже затрепетали.) — Он знал нас, и некоторые из нашего народа встречались с ним иногда в пещерах под Хейхолтом — в руинах нашего дома. Он боялся, что знания зидайя могут быть потеряны навсегда и что мы даже можем начать борьбу с родом человеческим, особенно после того, что сделал Фингил. Он был недалек от истины. Мой народ не очень-то любил смертных. Но и род Эльстана не любил бессмертных. По мере того как проходили годы его царствования, были сделаны маленькие шаги навстречу друг другу, мы обменялись небольшими секретами, и хрупкое доверие было установлено. Мы, вовлеченные в этот процесс, держали его в тайне. — Джирики улыбнулся: — Я говорю «мы», но сам я был всего лишь посланцем, выполняя поручения Первой Праматери, которая не могла позволить, чтобы ее непрекращающийся интерес к смертным стал известен даже в кругу ее собственной семьи.

— Я всегда ревновала тебя, Ивовый Прутик, — сказала Адиту, смеясь. — Такой молодой и с такими важными поручениями.

Джирики снова улыбнулся:

— Во всяком случае, что бы ни произошло, если бы Эльстан остался жив, продолжил бы он свою линию или нет — этого не случилось. Пришел огненный червь Шуракаи, и, убивая его, Эльстан сам был убит. Либо оказавшийся его наследником Джон знал что-то о связи Эльстана с нами и боялся, что мы раскроем обман Джона о драконе, либо была какая-то иная причина для его неприязни — я не знаю. Но он решил выгнать нас из наших последних убежищ. Он не нашел их все, и даже не приблизился к Джао э-Тинукай, но причинил нам огромный вред. Практически все наши контакты со смертными прекратились при жизни Джона.

Саймон сложил руки:

— Я сожалею о том, что сделал мой народ, и рад услышать, что мой предок был другим.

— Народ Эльстана рассеялся перед яростью дракона. Возможно, они осели в местах своего изгнания — так мне говорили, — сказал Джирики. — А когда Джон пришел и победил, у них пропали все надежды на то, чтобы вновь вернуться в Хейхолт, так что они берегли свою тайну и снова стали народом рыбаков, живущим близко к воде, как это было в дни предков Эльстана. Но кольцо своего короля они сохранили. В королевской семье его передавали от отцов к детям. Один из правнуков Эльстана, ученый, как и его предок, изучил древние руны ситхи в одном из драгоценных пергаментов и велел выгравировать на кольце девиз, который был гордостью семьи и тайным позором Престера Джона. Вот что берег для тебя Моргенс, Сеоман, — твое прошлое.

— Я уверен, что когда-нибудь он рассказал бы мне это, — Саймон слушал рассказ Джирики с плохо скрытым напряжением. Изгримнур смотрел, ища трещину в характере Саймона, существование которой предполагал, но боялся увидеть. — Но какое все это может иметь отношение к нынешнему дню? Вся королевская кровь в мире не сделает меня меньшим простофилей перед лицом Прейратса и Короля Бурь. Это красивая сказка, больше ничего. В половине благородных домов Наббана течет императорская кровь. Что из этого? — Он воинственно выставил подбородок.

Кое-кто из собравшихся повернулся к Изгримнуру. Герцог неловко поерзал на ступеньке.

— Эркинланду нужен правитель, — сказал он наконец. — Кресло из костей дракона опустело.

Рот Саймона открылся, потом закрылся, потом открылся снова.

— И?.. — сказал он наконец, недоверчиво глядя на Изгримнура. — Мириамель в добром здравии, у нее всего несколько ссадин. Фактически она осталась такой, какой была. — В его голосе явственно звучала горечь. — Конечно, она скоро сможет править.

— Нас волнует совсем не ее здоровье, — грубовато сказал герцог. Где-то этот разговор пошел неправильно. Саймон вел себя как человек, разбуженный среди ночи непослушными детьми. — Это — черт возьми! — это ее отец!

— Но Элиас мертв. Она сама убила его. Белой стрелой ситхи. — Саймон повернулся к Джирики: — Кстати, поскольку стрела, безусловно, спасла мне жизнь, я полагаю, мы сравняли счет?

Ситхи не ответил. Лицо бессмертного было, как водится, бесстрастным, но что-то в его позе давало возможность предположить, что он огорчен.

— Народ так страдал от Элиаса, что может возмутиться против Мириамели, — сказал Изгримнур. — Это глупо, я знаю, но так уж оно есть. Если бы Джошуа был жив, они распростерли бы ему объятия. Все знают, что принц сопротивлялся Элиасу с тех самых пор, как король обратился ко злу. Но Джошуа мертв!

— Мириамель боролась с Элиасом не хуже Джошуа! — сердито закричал Саймон.

— Мы знаем, Саймон, — сказал Тиамак. — Я прошел с ней долгий путь. Многие из нас не понаслышке знают о ее храбрости.

— И я тоже знаю, — прорычал Изгримнур. Его раздражение усилилось. — Но это сейчас не имеет значения. Она бежала из Наглимунда до того, как началась осада, и она достигла Сесуадры только после того, как Фенгбальд был разбит. Потом она снова исчезла и возникла в Хейхолте в самом конце. — Он поморщился: — А ходят слухи, которые, безусловно, распространял этот сукин сын Аспитис Превис, что она была его любовницей, когда он служил Прейратсу. Ходят такие слухи.