Стихотворения Поэмы Проза - Яков Полонский

Он брата до Мясницкой проводил

И только раз, сквозь слезы, улыбнулся.

Вот дилижанс трубит — садись, Игнат!

Четверка тронулась, он оглянулся,

Ему хотелось броситься назад…

21

Алеша погнался, но вот застава,

Вот поле, вот в последний раз махнул

Игнат дорожным картузом. "А право,

Чего-то жаль! — подумал и вздохнул, -

Да, именно чего-то", — не домашних,

Не стен, не друга, не своих всегдашних

Привычек, дум и даже не ее;

Но что-то жаль, и в этом что-то все.

И много дней потом прошло, и много

Он думал про себя, про брата, про отца,

И скоро ли граница; но дорога

Шоссейная казалась без конца…

22, 23

Хоть он глядел привычными глазами

На бедную, безграмотную Русь,

Но за его дорожными мечтами

И думами следить я не берусь;

Он выехал в такое время года,

Такая хмурая была погода,

Что наводила сон или хандру.

Туманы расстилались поутру,

Потом всплывали тучи, моросило,

Потом морозило, потом заря

В прогалины густых лесов сквозила

И освещала слезы ноября.

24

Порою были светлые мгновенья,

Как для природы, так и для него,

И эти блестки, эти впечатленья,

Еще мелькают в памяти его.

Он видел Киев — колыбель той веры,

Которая, воздвигнув Кремль, прошла

На отдаленный север и спасла

Всю Русь от папы и от Магомета.

Украина посреди своих садов

Ему сквозь осень улыбнулась; где-то,

Он помнит, угощал он чумаков

25

_Горилкой_. Помнит, о казацкой доле

Он где-то слышал песню кобзаря.

И сам мечтал все о какой-то воле,

И думал — с запада встает заря

(Не знал он, что славянские пророки

Зарю встречать привыкли на востоке)…

И двигался на запад.

Киев град,

Волынь, Варшава, все ушло назад…

Уж по дороге русского не слышит

Он говора, уже ямщик — поляк,

Кондуктор — немец, ночь теплее дышит;

Но нет луны… земли не видно… мрак.

26

И помнит он, как в этом мраке стали

Усталые глаза его встречать

Какие-то огни… они играли,

Качались, поднимались и опять

Кувыркались. То телеграфы были {*}.

{* Электрических телеграфов в

России еще не было. (Прим. авт.)}

И ум его впотьмах они дразнили:

Условные огни во все концы

Переносили вести, все дворцы

Их ожидали с жадным нетерпеньем;

А он дремал, глядел, опять дремал.

Хотел понять их и воображеньем

Газетные известья дополнял.

27

Недель пять-шесть Игнат мой был в дороге

(Уж он теперь границу миновал),

Был постоянно в нравственной тревоге,

Но к умственной свободе привыкал.

В политике он был не дальнозорок,

Но понимал, что наступивший сорок

Девятый — бурями чреватый год,

Что Франция по-прежнему поет,

На зло бонапартистам, марсельесу,

Италия шумит, Берлин — и тот,

Раздвинув политическую прессу,

Не устает дрессировать народ.

28

В гостиницах, где жить ему случалось,

Кокетничали Zimmermadchen {*} с ним.

{* Горничные (нем.).}

Одна из них, Луиза, добивалась,

Чтоб он увез ее с собою в Рим,

Но, не желая в Рим везти Луизы,

Игнат ее довез до ближней мызы

И с ней простился: в Дрезден он спешил,

Где ждал его один славянофил.

Сикстинская Мадонна Рафаэля

Художника глубоко потрясла.

Так в Дрездене прошла одна неделя,

Другая в Праге, третья унесла

29

В Тироль, туда, где каменные горы,

Блестящие снега по высотам,

Титанами воздвигнутые хоры,

Где вопли бури вторят голосам

Ревущих водопадов, где порою

Такой эфирной веет тишиною,

Что слышны далеко звонки коров,

Пасущихся в соседстве облаков,

Где в январе нередко засыпает

Дороги снегом; там Игнат ходил

С проводниками, но куда? бог знает.

Он дневника не вел, а я забыл.

30

Одно скажу: лицом к лицу с природой

Он отдохнул от разных встреч. Тогда

Бранить Россию было общей модой.

(Пройдет ли эта мода, господа?)

"Вы, вы враги свободы и прогресса!

Вы варвары!" так голосила пресса,

И ей везде сочувствовал народ

За наш последний в Венгрию поход;

И Австрии мы тем не угодили…

И много раз несчастный наш Игнат

Чуть не вопил, когда его язвили:

"Да я-то, я-то чем тут виноват!.."

31, 32

Патриотизм его был без защиты,

Он, так сказать, был в сердце поражен.

Но снова зацвели его ланиты,

И телом и душой воскреснул он,

Когда в горах, один, в часы свободы,

Играл с детьми, или писал с природы.

Железных много строилось дорог,

Но не везде по ним летать он мог,

И только в марте перед ним открылась

Италии смеющаяся даль.

Италия! она уже рядилась

В весенние гирлянды, цвел миндаль,

33

Цвели оливы, персики, и розы

Благоухали, и, свои узлы

И нити перебрасывая, лозы

Вились по белым стенкам, и теплы

Те были ветры, что сады качали;

И ящерицы резвые взбегали

На камни, яркой зеленью своей

Почти не отличаясь от плющей.

Флоренция, иль нет, всего вернее

Венера Медицейская, слегка

Склоня свой стан, как бы стыдясь и млея,

Ждала его к себе издалека.

34

Божественно-кокетливое тело

Недаром жило сотни две веков,

И хоть оно заметно потемнело

От ревности аскетов, от следов

Бесчинства и царапин, все же было

Богини тело и не позабыло,

Какой пред ним курился фимиам,

Когда народы верили богам.

И что же! (говорю без всяких шуток)

Игнат сию богиню созерцал

Довольно равнодушно трое суток

И Форнарину ей предпочитал.

35

Но иначе взглянул через неделю.

Он в ней постиг всю грацию стыда

И стал смекать, что даже Рафаэлю

Могла б она присниться иногда.

Потом Игнат взялся за диалоги,

А как произносить слова и слоги

По-итальянски, спрашивал порой

Он у одной певицы молодой,

Свое гнездо покинувшей в Милане;

Погром австрийский разгонял певцов;

Так хищной птицы крик в ночном тумане

Из гнезд выпугивает соловьев.

36

И мирное туристов настроенье

Нарушилось. В крови дымясь, Милан

Напрасно вопиял: vendetta! мщенье!

Италия изнемогла от ран.

В одних соборах панихиды пели,

В других молебны, патеры скорбели:

Народ приказывал молиться им,

А папа запрещал молиться. Рим

Свои победы праздновал без боя.

А Карл-Альберт, Сардинии король,

Уже в надорванном венке героя

Доигрывал трагическую роль.

37

Игнат все лето мог бы оставаться

Над Арно, в обществе знакомых, но

Взяла бессонница, и в Рим пробраться

К началу мая было решено.

Как этот Рим, средневековый, папский,

Сойдет с пути, и как из жизни рабской

Народный, новый Рим начнет вставать, -

Не он один хотел бы наблюдать.

Так иногда, во время извержений

Везувия, к Неаполю спешит

Иной искатель сильных ощущений

И думает: чудесный будет вид!..

38

До сей поры Игнат грустил, влюблялся,

Дружился, потешал себя, хандрил,

Таил свои надежды, колебался;

До сей поры он личной жизнью жил,

Для счастья тихого, я в том уверен,

Ему судьбой был тесный круг отмерен,

Теперь куда! наивный мой герой

Спешит верхом за конною толпой!

Зачем вооружен, пуглив и мрачен?!

Игнат мой, очевидно невзначай,

Волною исторической захвачен…

Уж близок Рим! Аркадия, прощай!

1

Чтоб описать затеи карнавала,

Вдоль Корсо бег невзнузданных коней,

Иль женщин веющие покрывала

При зареве бесчисленных огней,

В ту ночь, когда народ снимает маски -

В ночь senza moccoli — я мог бы краски…

Занять у многих — наконец, я сам,

В дни юности моей тревожной, там,

В одну неделю сотни три букетов

По окнам и балконам разбросал,

И знаю, — для фантазии поэтов

Дает не мало римский карнавал.

2

Но описать Рим, словно чародейством

В республику преображенный, Рим -

И папою, и всем его лакейством

Покинутый, — Рим, — знаменем своим

Луи-Наполеона испугавший,

Рим, бедный, беззащитный и поднявший

Вдруг три перчатки, брошенных ему

Тремя державами — Рим, никому

Без боя прав своих не уступивший -

Где краски?! — И споет ли голос мой,

Давным-давно на севере охрипший -

Тот гимн — увы! для Рима роковой…

3

Тот гимн, что протекал под знаменами,

И заглушал гул тысячи шагов,