Краткая история быта и частной жизни - Билл Брайсон

Тем не менее французский виноград существует сегодня лишь благодаря американским корням. Невозможно сказать, хуже ли он стал, чем был раньше. Большинство специалистов считают, что нет. Зато можно сказать наверняка, что вина, сохранившиеся с тех времен, когда еще не было филлоксеры, заставляют людей не только расставаться с большими деньгами, но и терять всякий здравый рассудок. В 1985 году американский издатель Малкольм Форбс заплатил 156 450 долларов за бутылку шато лафит 1787 года. Вино было слишком дорогим, чтобы его пить, поэтому Форбс выставил его на всеобщее обозрение в специальном стеклянном футляре. К несчастью, из-за подсветки, устроенной в витрине, старинная пробка усохла и упала прямо в вино.

Еще хуже оказалась участь бутылки вина шато марго XVIII века, некогда принадлежавшей Томасу Джефферсону. Она была продана в 1989 году за 519 750 долларов. Демонстрируя свое приобретение в нью-йоркском ресторане, виноторговец Уильям Соколин случайно задел бутылкой край сервировочной тележки, и бутылка разбилась, в одно мгновение превратив самое дорогое вино в мире в самое дорогое в мире пятно на ковре. Менеджер ресторана обмакнул палец в винную лужицу и объявил, что вино уже все равно нельзя было пить.

Пока промышленная революция производила чудесные машины, которые меняли жизнь людей (а иногда и насекомых), наука о садоводстве сильно отставала. В самый разгар XIX века никто не мог ответить даже на такой простой вопрос, что заставляет расти цветы и деревья. Все знали, что почвам нужны удобрения, но мало кто понимал, зачем именно они нужны и каким должен быть наилучший состав эффективного удобрения. В 1830-х годах фермеры использовали в качества удобрения опилки, перья, морской песок, сено, дохлую рыбу, устричные раковины, шерстяную ветошь, золу, молотый рог, каменноугольную смолу, мел, гипс, а также семена хлопка, не говоря обо всем прочем.

Кое-что из этого работало лучше, чем можно предположить, — как-никак, фермеры не дураки, — но никто не мог оценить эффективность отдельно взятых составляющих или сказать, в какой пропорции они работают лучше всего.

В результате урожаи неумолимо снижались. Урожай зерна на севере штата Нью-Йорк снизился с 30 бушелей на акр в 1775 году до одной четверти от этого объема полвека спустя.

Ряд выдающихся ученых: Никола Теодор де Соссюр в Швейцарии, Юстус фон Либих в Германии и Гемфри Дэви в Англии — установили взаимосвязь между азотом и иными элементами с одной стороны и плодородием почв с другой, но как обогатить последние с помощью первых, по-прежнему было неясно. Поэтому фермеры почти повсеместно продолжали наугад подпитывать свои поля бесполезными удобрениями.

Затем в 1830-х неожиданно появился чудесный продукт, которого давно уже ждал мир. Это продукт назывался гуано. Птичьи экскременты использовалось в Перу в качестве удобрения еще со времен инков, и эффективность этого ресурса не раз отмечалась исследователями и путешественниками. Но лишь теперь кто-то додумался собирать гуано в мешки и продавать отчаявшимся фермерам Северного полушария. Как только они проверили эффективность гуано, они тут же захотели получать его в возможно больших количествах.

Удобрение из гуано повышало урожайность культур до 300 процентов. Мир захватила настоящая гуаномания. Удобрение работало, потому что в нем было много азота, фосфора и нитрата калия (которые, так уж совпало, заодно являются необходимыми ингредиентами для производства пороха). Мочевая кислота, содержащаяся в гуано, высоко ценилась производителями красок. Так что гуано стало ценным продуктом и требовалось в самых различных отраслях. Одно время это был самый востребованный продукт в мире.

Гуано накапливается в огромных количествах в местах гнездования морских птиц. Множество скалистых островов буквально покрыто им: встречаются отложения толщиной в 150 футов. Некоторые острова в Тихом океане — одно сплошное гуано. Торговля гуано обогатила множество людей.

В течение тридцати лет Перу зарабатывало практически весь свой запас иностранной валюты за счет продажи птичьих экскрементов благодарному миру. Чили и Боливия начали войну за территории, богатые гуано. Конгресс США принял специальный Закон о гуано, позволивший частным компаниям объявлять американской территорией все острова, где есть гуано и которые еще не принадлежат ни одной стране. Таким образом США включили в свои владения свыше пятидесяти островов.

Гуано улучшило жизнь фермеров, чего нельзя сказать о жизни городов: в результате распространения гуано рынок человеческих отходов умер. Раньше люди, опорожнявшие городские выгребные ямы, продавали их содержимое фермерам. Но после 1847 года человеческие экскременты перестали интересовать покупателей, и уборка фекалий свелась к тому, что их просто вываливали в ближайшую реку. Чтобы избавиться от последствий, как мы скоро увидим, понадобилось не одно десятилетие.

Неизбежная проблема с гуано состояла в том, что оно накапливалось в течение веков, а расходовалось быстро. Один остров у берегов Африки, содержавший примерно 200 000 тонн гуано, был полностью очищен от птичьих экскрементов всего за год. Цены взлетели до 80 фунтов за тонну. К 1850 году средний фермер стоял перед нелегким выбором: потратить приблизительно половину своих доходов на гуано или смотреть, как его урожай чахнет. Стало понятно, что насущно необходимо синтетическое удобрение, которое надежно и при этом экономно будет подпитывать сельскохозяйственные культуры. Тут как раз и появляется на сцене любопытная фигура Джона Беннета Лоуза.

Лоуз был сыном богатого землевладельца из Хертфордшира и с детства увлекался химическими экспериментами. Он превратил свободную комнату в родительском доме в лабораторию и проводил там почти все свое свободное время. Примерно в 1840 году, когда ему было около двадцати пяти лет, его заинтересовало загадочное свойство удобрений из костной муки: если добавить такое удобрение в определенные почвы, например меловые или торфяные, то урожаи значительно повысятся, однако та же мука на глинистой почве совсем не дает никакого эффекта. Никто не знал причину этого явления. Лоуз начал экспериментировать на родительской ферме, используя различные сочетания почв, растений и навоза, пытаясь докопаться до сути проблемы. Это было фактически началом научной агрономии. В 1843-м, в год смерти Лоудона, он превратил часть фермы в экспериментальную станцию Ротамстед — первую в мире станцию сельскохозяйственных исследований.

Лоуз как одержимый изучал удобрения и навоз. Еще никто и никогда не питал к этой теме столь глубокого интереса. Любой аспект, связанный с действием этих веществ, вызывал в Лоузе бурный восторг. Он менял рацион своих животных, а затем исследовал их фекалии, чтобы понять, как эти изменения влияют на урожайность. Он погружал растения во всевозможные сочетания химических веществ и в процессе этого обнаружил, что минеральные фосфаты, обработанные кислотой, делают костную муку эффективной на любых почвах. Но причину этого явления он не понимал. Ответ пришел гораздо позже: активное питающее вещество в костях животных, фосфат кальция, инертно в щелочных почвах; для его активации требуется кислота.

Тем не менее Лоуз создал первое химическое удобрение, которое назвал суперфосфатом извести. Мир получил то самое удобрение, в котором отчаянно нуждался. Лоуз был так предан своему делу, что провел собственный медовый месяц, путешествуя с женой по промышленным районам на берегах Темзы и ее притоков в поисках наилучшего места для своей фабрики удобрений. Лоуз умер в 1900 году очень богатым человеком.

Все эти достижения: развитие любительского садоводства, расцвет городских окраин, разработка эффективных удобрений — породили одно важное явление, которое незаметно преобразило облик мира. Речь идет о лужайках частных домов.

До XIX века газон был почти исключительно привилегией крупных домовладельцев, так как содержать его было делом накладным. Для тех, кто желал поддерживать свою лужайку в надлежащем виде, существовало всего два варианта. Первый — завести стадо овец, которые будут выщипывать траву. Этот вариант был выбран для Центрального парка в Нью-Йорке, в котором вплоть до конца XIX века паслось стадо из двухсот овец; эта часть парка и сейчас называться Овечья лужайка. Второй вариант — нанять специальную бригаду садовников, которые будут в течение всего сезона косить, собирать и увозить на тележках траву.

Оба варианта были накладными, и ни один не давал идеальных результатов. Даже тщательно покошенная лужайка по современным стандартам имела неровности, а газон, на котором паслись овцы, был еще хуже. Трудно сказать, какой из этих вариантов выбрал наш мистер Маршем, но поскольку у него имелся садовник по имени Джеймс Бейкер, то, скорее всего, газон косили. Как бы там ни было, он почти наверняка выглядел ужасно.