Краткая история быта и частной жизни - Билл Брайсон

Однажды Брауну предложили тысячу фунтов стерлингов за то, чтобы он спроектировал поместье в Ирландии, но он отказался, заявив, что «еще не все сделал для Англии». За тридцать лет работы независимым архитектором он выполнил 170 заказов, преобразовав таким образом множество британских поместий. Кроме того, на этом деле Браун разбогател. В течение десяти лет такого труда он зарабатывал по 15 000 фунтов в год и вошел в верхний эшелон только зародившегося среднего класса.

Его достижения восхищали отнюдь не всех. Поэт Ричард Оуэн Кембридж однажды заявил Брауну:

— Я искренне хотел бы умереть раньше вас, мистер Браун.

— Почему же? — удивленно спросил архитектор.

— Потому что мне хочется повидать небеса до того, как вы их усовершенствуете, — сухо ответил Кембридж.

Пейзажист Джон Констебл тоже не выносил работ Брауна: «Это некрасиво, потому что неестественно», — говорил он.

Но самым ярым врагом Брауна был архитектор Уильям Чемберс. Он считал, что ландшафты Брауна лишены фантазии, и говорил, что они «мало отличаются от обычных полей». Сам Чемберс считал, что лучшее средство улучшения ландшафта — это строительство в нем как можно более броских зданий. Именно он спроектировал Пагоду, Альгамбру и другие яркие сооружения в Кью.

Чемберс считал Брауна неотесанной деревенщиной, потому что его речь и манеры были лишены изысканности, но клиенты любили Брауна. Один из них, лорд Эксетер, даже повесил у себя дома портрет Брауна, чтобы иметь возможность смотреть на него каждый день.

Кроме того, похоже, Браун был очень милым, хорошим человеком. В одном из немногих сохранившихся писем он пишет своей жене, что, разлученный с ней делами, он провел день в воображаемой беседе с ней; «и все бы ничего, вот только жаль, что тебя не было рядом. Твое общество всегда наполняет меня самым искренним восторгом, моя дорогая Бидди. Твой любящий муж». Неплохо для неотесанной деревенщины!

Браун умер в 1783 году в возрасте шестидесяти шести лет и был оплакан многими.

Умелый Браун отвергал цветы и декоративный кустарник, но другие знатоки природы находили все новые и новые их образцы. Период, который начинается за пятьдесят лет до смерти Брауна и заканчивается через пятьдесят лет после нее, был периодом беспрецедентных открытий в мире ботаники. Охота за растениями была стимулом для развития как науки, так и коммерции.

Зачинателем этого движения можно по праву назвать Джозефа Бэнкса, блестящего ботаника, сопровождавшего капитана Джеймса Кука в его вояже к южным морям с 1768 по 1771 год. Бэнкс заполнил трюмы маленького корабля Кука образцами растений — всего их было 30 000, включая 1400 ранее нигде не упоминавшихся. Это примерно на четверть увеличило количество известных человечеству растений.

Бэнкс наверняка нашел бы еще больше во время второго вояжа Кука, но, к сожалению, был слишком капризным. Во второе плавание он пожелал взять с собой семнадцать слуг, включая двух горнистов, чтобы те развлекали его вечерами. Кук вежливо отказал, и Бэнкс не поехал с ним. Вместо этого он снарядил за свой счет экспедицию в Исландию, однако сделал остановку в заливе Скейл на Оркнейских островах и занялся раскопками. Но Бэнкс не обратил внимание на поросший травой холм, скрывавший городище Скара-Брей, и упустил шанс добавить к своим многочисленным достижениям еще и одно из самых важных археологических открытий Европы.

Между тем увлеченные охотники за растениями рыскали по всему миру. Конечно, они занимались поисками и в Северной Америке, где были прекрасные образцы растений — не только красивых и интересных, но и способных процветать на британской почве.

Первые европейцы, прибывшие в Америку с востока, не искали новых земель для поселения или пути дальше на запад. Они искали растения, которые можно было бы продать, и нашли чудесные новые виды — азалию, астру, камелию, катальпу, молочай, гортензию, рододендрон, рудбекию, дикий виноград, дикую вишню, многочисленные виды папоротников, кустарников, деревьев и лиан.

Можно было сколотить целое состояние, найдя новые растения и благополучно доставив их в питомники Европы для разведения. Вскоре охотников за растениями стало так много, что сейчас невозможно сказать наверняка, кто и что обнаружил. Джон Фрейзер, в честь которого названа ель Фрейзера, нашел либо сорок четыре новых вида, либо двести пятнадцать — в зависимости от того, какой истории ботаники верить.

Охота за растениями была делом крайне опасным. Джозеф Пакстон отправил двух человек в командировку в Северную Америку; оба утонули, когда их перегруженная лодка перевернулась в бурной реке в Британской Колумбии. Сына французского охотника Андре Мишо искалечил медведь. На Гавайях Дэвид Дуглас, первооткрыватель ели Дугласа, свалился в охотничью ловчую яму в крайне неудачный момент: там уже находился дикий бык, который затоптал натуралиста насмерть.

Другие охотники за растениями сбивались с пути, голодали, умирали от малярии, желтой лихорадки и других болезней или были убиты недоверчивыми аборигенами. Однако те, чьи вылазки были успешны, благодаря своим находкам часто становились очень богатыми — хотя, возможно, не такими известными, как Роберт Форчун, с которым мы встретились в восьмой главе и который на свой страх и риск путешествовал по Китаю, загримированный под местного жителя, с целью выведать способ производства чая. Он познакомил Индию с секретами выращивания чая, что, возможно, спасло Британскую империю, однако он также привез в английские питомники несколько сортов хризантем и азалий, и именно это позволило ему отойти в мир иной весьма состоятельным человеком.

Кого-то влекли поиски отчаянных приключений. Вероятно, самым известным (и, на первый взгляд, самым невероятным) было путешествие двух юных друзей — Альфреда Рассела Уоллеса и Генри Уолтера Бейтса, сыновей английских предпринимателей средней руки. Хотя ни один из них никогда не бывал за границей, в 1848 году они решили отправиться в Амазонию на поиски новых растений. Вскоре к ним присоединились брат Уоллеса Герберт и еще один ботаник-любитель по имени Ричард Спрус, школьный учитель из замка Говардов в Йоркшире, который никогда не имел дела ни с чем более экзотическим, чем английский газон.

Похоже, ни один из них даже отдаленно не был готов к жизни в тропиках. Бедняга Герберт подхватил желтую лихорадку и умер почти сразу, как только они пристали к берегу. Остальные держались стойко, хотя по неизвестным причинам решили разделиться и отправиться в разные стороны.

Уоллес углубился в джунгли, пошел вдоль Рио-Негро и провел следующие четыре года в упорном собирании растений. Трудностей на его пути было немало. Насекомые были настоящей пыткой. Спасаясь бегством от роя шершней, он разбил очки, без которых практически не мог обходиться, а в какой-то другой опасный момент потерял сапог и некоторое время бродил по джунглям наполовину разутым.

Он поражал своих провожатых-индейцев тем, что хранил экземпляры растений в пузырьках с кашасой (самогоном, сделанным из сахарного тростника), вместо того чтобы выпить эту кашасу, как сделал бы на его месте любой разумный человек. Они сочли его сумасшедшим, украли оставшуюся кашасу и растворились в лесу. Неустрашимый Уоллес пошел дальше один.

Спустя четыре года он вышел из удушливых джунглей, уставший, в рваной одежде, дрожащий и наполовину помешанный из-за возвратного тифа, зато с редкой коллекцией растений. В бразильском портовом городе Пара Уоллес купил билет на барк «Елена» и поплыл домой. Однако на полпути через Атлантику на «Елене» начался пожар, и Уоллесу пришлось перебраться в спасательную шлюпку, оставив на горящем барке свой драгоценный груз.

Он смотрел, как пожираемый пламенем корабль уходит под воду, унося с собой его сокровища. Не утративший мужества Уоллес выздоровел, а затем отправился под парусами на другой конец света, к Малайскому архипелагу, где бродил без устали целых восемь лет и собрал поразительную коллекцию из 127 000 экземпляров, включавшую тысячу насекомых и двести птиц, ранее не зарегистрированных. После этого Уоллесу удалось благополучно вернуться в Англию.

Между тем Бейтс после ухода Уоллеса остался в Южной Америке на семь лет; он путешествовал на лодке в основном по Амазонке и ее притокам и в конце концов привез домой около 15 000 образцов животных и насекомых; эта цифра кажется скромной по сравнению со 127 000 Уоллеса, но примерно 8000 его образцов — больше половины (феноменальное число!) — были для науки новыми.

Но самым замечательным во всех отношениях был Ричард Спрус. Он прожил в Южной Америке целых восемнадцать лет, изучая места, где еще не ступала нога европейца, и собирая огромные объемы информации (в том числе он составил словари двадцати одного языка индейцев). Среди прочего Спрус открыл каучуконосное дерево, у которого оказался огромный коммерческий потенциал, кустарник коку, из листьев которой получают кокаин, и целый ряд разновидностей хинного дерева, необходимого для производства хинина, в то время единственного эффективного лекарства от малярии и других тропических лихорадок (также хинин стали использовать для изготовления горьковатого ароматизированного напитка-тоника).