Гений Одного Дня - Алиса Плис

 «Фабрика изобретений» - так назвали всю эту деятельность маленькой сплочённой компании в доме изобретателя. А позднее именно так прославится другое место на другом конце света – «Менло-Парк». Но сейчас по-прежнему 1908 год, со своими неувязками и тайнами…

 Деятельность начала кипеть в самом разгаре, с тех пор как всю свору лиходеев Вингерфельдта выгнали прочь с их прежнего места. Идеи шли интенсивно, работы было много, поэтому подвал дома всегда был освещён. Здесь не было ни праздников, ни выходных. Одна работа. Большая, неутомимая и страшная работа. Именно в этой среде Вингерфельдт чувствовал себя, как рыба в воде. Он шёл к своей цели, несмотря ни на какие преграды. Удивительный человек этот изобретатель.

 В этот миг он разрабатывал метод записи телеграмм на поверхности плоского вращающегося диска иглой, которая по спирали наносила точки и тире. Для воспроизведения телеграммы плечо рычажка помещалось в желобке цинкового диска, и когда диск вращался, плечо опускалось и поднималось в соответствии с пометками на диске.

 В этот момент Вингерфельдт зачем-то запустил машину на большой скорости, и плечо рычажка начало вибрировать, издавать звуки. Алекс был поражён своим открытием. Если прикрепить плечо рычажка к диафрагме, будут возникать звуковые волны разной частоты, - мгновенно сообразил он. Алекс поместил в сделанное им устройство полоску плотной бумаги, и крикнул «О-го-го!..» Вибрирующий звук привел диафрагму в движение. Игла, соединенная с диафрагмой, оставила след на бумаге. Тогда Вингерфельдт перенастроил устройство, и теперь след, оставленный иглой на поверхности бумаги, активизировал диафрагму. Раздалось еле слышное «О-го-го!..»

 Ведь долгое время Алекс работал над усовершенствованием телефона… Ныне этот опыт очень даже пригодился. Ведь телефон имеет много общего с этим изобретением. Рука быстро набросала чертёж будущего изобретения.

 Авас сидел на своём прежнем месте в так называемой лаборатории и о чём-то размышлял. Через несколько минут к нему подошёл сияющий Вингерфельдт с листком бумаги, на котором, как всегда предполагалось, должен быть изображён какой-то чертёж. Интуиция Аваса не подвела, как ни странно. Дядя Алекс молча положил лист на стол и усмехнулся сквозь усы.

 - И что же это будет? – принялся изучать чертёж Авас.

 - Говорящая машина, - не раздумывая, ответил Вингерфельдт, и механик долго смеялся над шуткой Старика.

 Гораздо больший смех вырвался в дальнейшем. Чертёж не был так полон деталей, и порой их приходилось додумывать и домысливать самому – но это уже не важно. Здесь действовала чётко налаженная Вингерфельдтом система: последнему стоило только цыкнуть, чтобы запустить механизм компании в дело. Вот и здесь так: за одним столом трудится он, Авас Бекинг, пара столов просто завалены всякими материалами, чуть поодаль Нерст крутит спирали под дуговые лампы, тут же стучит телеграф Надькевича. Не так далеко и сам Вингерфельдт, поглощающий книгу за книгой, пытаясь ответить себе на многие вопросы.

 Везёт же некоторым! Это касается всяких умников наподобие Бариджальда, у которого вся работа заключалась на улице – он работал с механизмами, машинами. Но и то, в последнее время его довольно часто стали вызывать сюда. Колдун был неумолим в своих желаниях. Слово «невозможно» вообще было для него пустым звуком, и часто, когда он его слышал, он притворялся глухим.

 Кстати о глухоте. Неизвестно отчего, но здесь, в подвале, со слухом Вингерфельдта творилось иногда совсем неладное. Иногда он прикладывал магнит к уху, чтобы лучше слышать, иногда просто выходил из помещения. Но эти особенности, по его же собственным словам, помогали ему спать, как убитому, или же сосредоточенно работать. Он ведь никогда не слушал пустые разговоры – сначала он от них просто бежал, потом всё стало гораздо проще – он их просто не слышал. Или не хотел слышать. Притворялся или не притворялся – это уже отдельная тема для будущих историков. В лаборатории, ради которой он мог отдать всю свою жизнь, на слабости и капризы просто не обращалось внимание.

 Теперь о подвале. Как было сказано ранее, в нём так же было несколько столов – но Вингерфельдт их расставил так, что всюду было вполне просторно. Здесь больше царил порядок, нежели в прежней лаборатории. Достаточно сказать, что в ней ничего просто так, без разрешения Алекса, не взрывалось, не проливалось, и не прыгало по полкам. Здесь была чистота, благо та же жена Вингерфельдта не позволила бы, чтобы в дому царил полный беспредел по вине работающих внизу людей.

 Но работа продолжала идти своим чередом и, причём, весьма успешно. Цель маячила уже на горизонте. Люди уже видели, что очень даже близки к ней. И снова вернёмся к Авасу Бекингу. Простому, бесхитростному работнику Вингерфельдта.

 У него сейчас очень ответственное задание. Впрочем, любое задание ответственное. Лоботрясов здесь не держат – да и сами не выдержат по двадцать часов работать без устали. Вингерфельдту лентяи не нужны – их и так вон сколько на свете бродит! Так что работать, работать, и ещё раз работать. И не ныть. Да какое тут ныть – ты только начни, как вся команда Вингерфельдта в миг пресечёт тебя. Сиди, и не жалуйся. Мы все в одинаковых условиях. Вполне справедливо.

 Но что же заставляло таких простых людей вроде Бекинга работать в этом мрачном помещении на тридцатичетырёхлетнего учёного за несуществующие деньги? Зарплату ведь платили плохо, особенно сейчас, не регулярно. Может обаяние Вингерфельдта? Ведь если дядя Алекс чем-то интересовался, он умудрялся подсадить на это всех. Так или иначе, теперь всем без исключения стали интересны лампы накаливания. А не будут интересны… Впрочем, это совсем уже другая история, и на практике она никогда не происходила. И, наверное, к большому счастью самого дяди Алекса.

 На чертеже, на котором было написано: «38 крон», был изображён вращающийся цилиндр, приводимый в движение ручкой. Он был обернут листом олова. При вращении цилиндр продвигался вдоль двух неподвижно закреплённых рожков. Один рожок был микрофоном. В нём находилась гибкая диафрагма с крохотной иглой; игла соприкасалась с оловянной оболочкой цилиндра. Чертёж превратился во вполне нормальное устройство. Интересно всё-таки, что же это будет? Скоро приоткроется и эта завеса тайна. И опять благодаря доброму дяде Алексу. Конструкция выглядит солидно, но как её применять – знает лишь один человек, впрочем, как и всё её происхождение.

 Дорогое газовое освещение горит в подвале. Вингерфельдт, подобно льву, стоит возле стола и выжидает. Подходит невысокий Бекинг, не спеша, чтобы не дай Бог, уронить это, несомненно, чудо техники! Дядя Алекс берёт эту необычную вещицу в руки, ставит на стол. Возле Вингерфельдта мгновенно появляются люди: Нерст, Авас и Надькевич. Они поняли, что являются свидетелями величайшего открытия в истории человечества.

 Дядя Алекс берёт в руки бумагу. Все смотрят на него точно, как на кудесника. Бумагу прикрепляет к деревянному цилиндру, ставит на неё лапку. Все молча выжидают. Даже дышать бояться. Вот он, момент истины! Затем он начинает постепенно вращать цилиндр, и говорить в микрофон:

 - Любимый друг у Мэри был, Ягнёнок белоснежный…

 Начинает говорить Вингерельдт первое пришедшее на ум детское английское стихотворение, вибрации диафрагмы оставляют шероховатые линии на бумаге, подобно сейсмографу. Но не успел дядя Алекс и договорить, как бумага рвётся, а следовательно, первый дубль не удался.

 Нахмурив брови, он берёт в руки второй лист бумаги, вновь ставит его на цилиндр, сверху помещает рукой лапку с иглой и вновь начинает своё прежнее действие:

 - Любимый друг у Мэри был, Ягнёнок белоснежный. За Мэри всюду он ходил, Дарил любовь и нежность.

 Вингерфельдт довольно улыбается, чувствуя, что теперь ничто не сможет помешать его коварному замыслу претвориться в жизнь. Но все стоят в прежнем молчании. Они по-прежнему чего-то ждут. И дядя Алекс не заставляет их долго ожидать. Он снимает микрофон, цилиндр возвращает в первоначальное положение, и другая трубка со значительно более чувствительной диафрагмой и более лёгкой иглой становятся на место микрофона. Затем он начинает вращать рукоятку, иголка передаёт вибрацию диафрагме.

 И машина вдруг… заговорила! Игла точно идёт по этим непонятным кривым линиям, записанных во время монолога Вингерфельдта и произносит каким-то механическим, сверхъестественным, и в тоже время похожим на голос дяди Алекса слова:

 - Любимый друг у Мэри был, Ягнёнок белоснежный. За Мэри всюду он ходил, Дарил любовь и нежность.

 Тайна разгадана. Но это фантастика! Такое простое устройство, и в то же время такое сложное. Возможности использования этого изобретения просто огромны: можно записывать музыку, голоса членов семьи, людей, всё, что душе угодно! Вингерфельдт, автор этого творения, скромно стоит в стороне и ждёт отзывов по поводу оригинальности своей идеи. И он не заставляет долго ждать.