Доктор Есениус - Людо Зубек

Несколько незначительных вопросов о королевском здоровье, явно неискренний интерес к семье доктора, к его путешествию в Вену, и все. Даже обязанности доктора не были сколько-нибудь точно определены: его королевская милость пошлет за ним, как только потребуется… И ясно было, что своим двоим врачам-итальянцам Матиаш доверял больше, чем врачу покойного Рудольфа. Есениус почитал своим долгом спрашивать каждый день перед полуднем в Гофбурге о здоровье его королевской милости и узнавать, нет ли каких приказаний. Но приказаний не следовало. Есениусу было неприятно, что он оказался здесь последней спицей в колеснице, но он утешал себя мыслью, что у него будет теперь время для научной работы, как только он найдет приличное помещение.

Сначала он поселился в гостинице неподалеку от Гофбурга, чтобы быть вблизи от «работы». Когда же убедился в том, что подыскивать себе жилье с такой точки зрения нецелесообразно, он нашел себе комнату возле собора Святого Штефана, у одной старой вдовы.

Очень скоро он снискал доверие этой вдовы. А с той поры, как дал ей лекарство против головокружений, она старалась угодить ему во всем. Как-то в воскресенье она пригласила его обедать. Кушанья были роскошные, и Есениус почувствовал, что за этим что-то кроется. Госпожа Вальдмюллер явно чего-то добивалась от него.

Предчувствие не обмануло его.

После доброго жаркого старушка улыбнулась беззубым ртом и прошамкала:

— У меня к вам великая просьба, господин доктор. Я говорила вам, что муж моей сестры очень болен. Доктор Гофбауэр лечит его уже больше двух лет, но не может вылечить. Один бог знает, какие хворобы мучают моего родственника. Только уходит одна, как приходит другая. А доктор Гофбауэр лишь выписывает дорогие лекарства. Ох, это им стоило уже целого состояния! У них было два дома — и один уже сожрали хворобы. Конечно, не в деньгах дело, лишь бы помогло. Так ведь нет же… Я рассказывала о вас сестре, и мы осмелились просить вас взглянуть на ее мужа.

Есениусу трудно было отказать. Но не хотелось и соглашаться. Идти к больному, которого лечит другой врач, без ведома этого врача, — нет, это похоже на браконьерство, как если бы он собирался охотиться в чужих угодьях.

Госпожа Вальдмюллер поняла только, что доктор не соглашается, и огорчилась. Она привела на помощь сестру.

Были пущены в ход слезы — женщинам удалось сломить сопротивление Есениуса.

Был теплый солнечный осенний день, однако Гейер, так звали больного, сидел на постели с укутанной платком головой. Комнату натопили так, что трудно было дышать.

— Откройте окно и не подкладывайте больше дров, — сказал Есениус.

Госпожа Гейер испуганно заморгала маленькими глазками.

— Но… доктор Гофбауэр особенно настаивал на том, чтобы мы хорошо топили и ни на минуту не открывали окон.

— Если хотите выполнять предписания доктора Гофбауэра, незачем было приглашать меня! — раздраженно ответил Есениус.

Госпожа Гейер испугалась. Она со слезами ответила:

— Не сердитесь на меня, господин доктор. Мы очень несчастны. Отныне мы станем исполнять все, что вы прикажете.

Есениус осмотрел больного.

Гейер, бывший купец — некогда он возил драгоценные товары из самого Леванта, — был тучный человек с круглым, налитым кровью лицом, по которому сейчас катились крупные капли пота.

— Вытрите ему лицо, — приказал Есениус. — А окно прикройте, чтобы он не простудился.

— Да, господин доктор, как бы мне не простудиться, — озабоченно повторил Гейер. — С тех пор как я заболел, я все простужаюсь. Только подует ветер, сразу начинаю чихать и кашлять. — Гейер закашлялся.

И Есениус понял, что за больной перед ним.

Подробный осмотр лишь убедил его в правильности этого предположения. У Гейера ничего не было. Он просто выдумывал себе болезни. Вернее, ему внушал это доктор Гофбауэр. Если Гейер чувствовал боль или недомогание, причиной тому были лекарства ловкача-доктора, нашедшего себе в здоровом больном дойную корову. Он доил ее уже два года, и как доил! Неудивительно, что Гейеру пришлось продать дом. Если так пойдет дальше, через год и другого не станет. Есениусу уже встречались подобные доктора. Они заставляли пациента болеть так долго, как только возможно, и были очень несчастливы, если больной все же выздоравливал.

— Какие лекарства выписывает вам доктор Гофбауэр? — спросил Есениус, желая убедиться, что он прав в своем предположении.

— Сначала он давал мне тинктуру из жемчуга. Это было очень дорогое лекарство: стоило двенадцать золотых. Но, хотя я после этого и почувствовал себя лучше, полностью я не вылечился. Потом доктор выписал мне лекарство из семидесяти составных частей. После него у меня по всему телу пошла сыпь. И доктор дал от нее какую-то мазь. Говорили, что ту самую мазь, какой пользовали покойного императора Рудольфа. И я целых полгода мазался ею, пока сыпь не прошла. А потом у меня начались приливы крови. Видите, я все время потею. Теперь врач предписал мне тинктуру, в которой растворен ксерион. Я не знаю, что это такое, но, наверное, хорошая вещь, иначе она не стоила бы так дорого…

Есениус слушал простодушную исповедь господина Гейера и больше не жалел, что дал себя уговорить. Вне всякого сомнения, купец попал в руки несведущего врача-знахаря и аптекаря-жулика.

Но самое главное — он не может сказать Гейеру правды. Тот просто не поверит, что здоров. Врач должен постепенно «вылечить» его.

Есениус выписал безвредное освежающее лекарство, стоящее несколько грошей, и ушел.

Во второй визит он сказал Гейеру, что его состояние улучшилось и скоро он будет совсем здоров. Нужно только чаще отворять окна и выходить на улицу.

Он решил, что третий визит будет последним. Гейер здоров, врач ему больше не понадобится.

Но, раньше чем он отправился к Гейеру в третий раз, к нему явился доктор Гофбауэр.

Есениус понял зачем.

Доктор Гофбауэр, маленький человечек с лицом заправского плута и с беспокойными глазками, выразил радость, что ему привелось приветствовать в Вене такого ученого и славного коллегу, каким является личный врач короля Матиаша. Он пришел дружески пожать руку коллеге и предложить ему самое тесное сотрудничество. Он уже слышал об успешном лечении господина Гейера. Это тем удивительнее, что ему самому не удалось вылечить этого пациента за два года.

— Возможно, неправильно были выбраны лекарства, — ответил Есениус с насмешкой, которую Гофбауэр не мог не заметить.

— Но ведь я выписывал ему все лучшее, что способна изобрести врачебная наука в содружестве с аптекарским искусством! — воскликнул доктор Гофбауэр и постарался выразить на лице искреннее удивление.

— Я думаю, что в этом и заключалась главная ошибка, — продолжал тем же вежливо-насмешливым тоном Есениус.

«Пора, пожалуй, ему указать на дверь, — подумал он, — но пока этот жулик не скажет мне, с чем пришел, я не могу это сделать».

— Вы думаете, что лекарство, которое вы рекомендовали, действеннее того, что выписывал я?

— Я убежден в этом.

Доктор Гофбауэр прикусил язык. Этот приезжий — наглец, придется обломать его.

— Я желал бы поставить вам на вид то, что в вопросе целесообразности лекарств, предписываемых больным, со мной заодно все здешние врачи… Даже в случае схожих болезней нельзя предавать разным больным одинаковые лекарства. Нужно учитывать различные обстоятельства, скажем, общественное положение больного…

Есениусу надоели эти разговоры вокруг да около.

— Довольно играть в жмурки, давайте поговорим открыто. Вы считаете, что богатому пациенту нужно предписывать дорогие средства, а неимущему всякую ерунду?

Льстивое выражение исчезло с лица Гофбауэра. Его сменила ухмылка.

— Хорошо, поговорим открыто. Если бы вы отбили у меня самого лучшего пациента потому, что сами хотели что-нибудь заработать, я бы понял это и мог даже простить. Все мы люди. Но отбить пациента, которого человек лечит два года, и сказать ему, что он здоров, — позвольте, это переходит всякие границы! Где же вы до сих пор жили? На Луне, что ли?

— Вы отлично знаете, что я жил в Праге и был личным врачом императора Рудольфа, — высокомерно ответил Есениус.

— Да, я это знаю, — быстро возразил Гофбауэр. — И вы делали то же самое, что делаю я и все остальные врачи. Правда, в другой форме. И вы за плату поддерживали веру пациента в то, что он болен. Ведь мы не имеем постоянного заработка! Что же прикажете нам делать?

— Зарабатывать себе на жизнь честным трудом, — сурово ответил Есениус. Он чувствовал, что раздражение его усиливается— Бессмысленно продолжать этот разговор. Давайте сократим его! Скажите, чего вам надо? Зачем вы пришли ко мне?

Лицо Гофбауэра стало пепельным. Голос его задрожал от сдерживаемой ненависти: