Аку-Аку - Тур Хейердал

Бургомистр был еще слишком слаб, чтобы вернуться в Анакену, к нам и своим друзьям в пещере. Несколько недель он провел дома, с женой, и мы посылали ему масло и другие высококалорийные продукты, чтобы он побыстрее набрал вес.

Младший брат бургомистра Атан оказался удачливее. Коконго вовсе не коснулась его в этом году, и он совсем перестал верить в строгость аку-аку. Избавившись от обязанностей и угроз, связанных с пещерой, он вздохнул полной грудью. Вместо кары Атан получил вознаграждение, причем такое, что теперь его семья надолго была обеспечена. Он стал, по местным понятиям, состоятельным человеком; правда, одежду и деньги спрятал в природном сейфе под землей. Тяжелую болезнь бургомистра Атан отнюдь не считал возмездием, он даже не подозревал, что брат приносил мне скульптуры, и все советовал спросить бургомистра про его пещеру, как только тот выздоровеет. Ведь пещера дона Педро — самая главная изо всех…

Лазарь чудом разминулся с болезнью. После верховой поездки к тайнику он утром чуть свет явился к моей палатке и, покашливая, хриплым голосом спросил, как я себя чувствую. — Превосходно, — ответил я и увидел, как он сразу повеселел. Хорошо, что не спросил про Билла, — тот чувствовал себя довольно скверно…

Два-три дня Лазарь кашлял и глотал лекарства, но затем совершенно оправился, обойдясь даже без постельного режима. Ему и его сестрам тоже досталось щедрое вознаграждение.

Пока деревенский врач сражался с коконго в Хангароа, у нашего доктора был полон рот хлопот с рабочими экспедиции, которых насчитывалось уже около ста. Мы запасли вдоволь антибиотиков и других лекарств, и они нам очень пригодились. К тому же пасхальцы обожали таблетки от головной боли и могли есть их, как монпасье. Один за другим мы успешно отбивали штурмы коконго, и постепенно она унялась. Но беда редко приходит одна.

Как раз в эти дни в деревне произошел случай, который вызвал немалый переполох.

За день до того, как коконго принялась за бургомистра, он сидел у себя дома с кучей скульптур из пещеры и ждал, когда за ним приедет джип. И дважды пережил сильный испуг. Особенно когда шкипер подкатил к его дому с двумя монахинями в машине; ведь у дона Атана лежали в мешках языческие камни… А еще раньше в комнату неожиданно вошел Гонсало и увидел каменного омара, которого бургомистр не успел спрятать.

— Эта штука старинная, — сказал Гонсало, живо поднимая с пола скульптуру.

— Нет, она новая, — соврал бургомистр.

~— Ведь я вижу, что старая.

— Я ее нарочно так сделал, — настаивал бургомистр.

Пришлось Гонсало сдаться.

Приехав в лагерь, бургомистр тотчас рассказал мне про эпизод с Гонсало и еще раз попросил ни в коем случае никому не говорить, что он вынес камни из родовой пещеры.

— Сеньор Гонсало явно что-то проведал, — встревоженно сказал он. — Он никак не хотел мне верить, когда я сказал, что сам сделал омара.

Вскоре пришел Гонсало и тоже рассказал мне про случай в доме бургомистра. Он был уверен, что разгадал ребус с пещерами.

— Бургомистр обманывает тебя, — заявил Гонсало. — Я видел у него потрясающего омара, и дон Педро признался, что сам его сделал. Так что смотри, не попадись на удочку, если он скажет, что омар из пещеры.

Гонсало немало удивился, услышав от меня, что бургомистр уже отдал мне омара и к тому же рассказал про их встречу.

Так или иначе бургомистр насторожился и для страховки продолжал всем твердить, что сам делает особого рода каменные скульптуры. Когда по деревне пошла коконго и он слег, к нему вечером наведались Гонсало и Эд. У калитки они встретили зятя бургомистра Риро-роко, который с ходу начал громко расхваливать умение дона Педро делать каменные фигуры. Дескать, у бургомистра есть специальный инструмент, чтобы вытесывать омаров, зверей и лодки, а готовые скульптуры он моет в воде и натирает банановыми листьями, так что они выглядят старыми.

Все это Риро-роко выложил по своему почину — ни Эд, ни Гонсало его не спрашивали про скульптуры. И, пораженные таким признанием, они сразу поделились со мной. Бургомистр лежал с высокой температурой, он физически не мог ни сходить в пещеру за скульптурами, ни изваять новые, однако Гонсало, живя в деревне (он в это время работал с Биллом в Винапу), чутко прислушивался к разговорам пасхальцев в надежде выяснить что-нибудь еще.

В эти дни красавица жена молодого Эстевана, выйдя из больницы после успешного лечения, каждую ночь наведывалась с мужем в пещеру за причудливыми фигурами, которые они складывали у себя в сарае. Я не настаивал больше на том, чтобы они сводили меня в ее родовую пещеру. За это она рассказала мне важные вещи про некоторые камни.

Гонсало знал от меня, что я жду целую партию скульптур из пещеры жены Эстевана. Как-то вечером, бродя вокруг их дома, он увидел груду камня на соседнем участке. И сразу в душе его созрело подозрение. Заключив, что это сырье для фигур, он решил немедленно действовать — ковать железо, пока горячо.

В тот день в деревне произошло несчастье. Одна женщина топила свиное сало в котле возле хижины, а ее ребенок играл тут же. И надо было случиться так, что малыш упал и угодил головой прямо в котел. Мать побежала с ним в больницу, и теперь он, весь в бинтах, лежал там.

На следующий день ко мне с мрачным видом подошел Энлике — тот, что потом ходил с нами в пещеру Атана. Он недавно сам приносил мне в мешке камни из своего тайника. Энлике приходился дядей пострадавшему малышу, и я ждал, что он обвинит меня в несчастье, ведь я уговорил его вынести скульптуры из пещеры! Да, худо… На Пасхи чуть не все так или иначе родня, и любой казус может быть истолкован как прямое или косвенной возмездие нарушителю древних запретов.

Энлике отозвал меня за стену, на которой стоял поднятый идол.

— Беда, — вполголоса заговорил он. — В деревне прямо скандал. Эстеван с женой не выходят из дому, все время плачут. Сеньор Гонсало сказал, что они обманули сеньора Кон-Тики, сами делали фигуры.

— Ерунда, — ответил я. — Нашли из-за чего слезы лить. Скачи к Эстевану и скажи им, что все в порядке. Я не сержусь.

— Нет, не в порядке, — озабоченно возразил Энлике. — Скоро вся деревня разъярится. Если камни новые, все набросятся на Эстевана с женой за то, что они хотели обмануть сеньора Кон-Тики. А если камни старые, люди еще больше рассердятся: зачем выдали тайну своей пещеры! Теперь все будут злы на них.

О пострадавшем малыше Энлике не сказал ни слова. Очевидно, считал это бедой не своей, а брата. Брат же, хотя у него, как я выяснил потом, тоже была пещера, мне камней не приносил.

В тот день я вечером препарировал образцы с кратерного озера и не мог оставить лагерь, но назавтра шкипер ночью отвез меня в деревню, и мы зашли к Эстевану. Хозяин дома сидел на лавке, жена лежала в постели, и у обоих глаза были опухшие от слез. Мы тепло поздоровались, но Эстеван не смог даже ответить, опять разразился слезами. Наконец сказал, что они вот уже двое суток не едят и не спят, только плачут. Потому что сеньор Гонсало заявил, будто Эстеван сделал фальшивые скульптуры, чтобы обмануть сеньора Кон-Тики. Сеньор Гонсало увидел груду камней на участке соседа и решил, что это Эстеван их заготовил для поделок. А того он не видел, что сосед пристраивал дом сзади и камни нужны были для кладки.