Труды по истории Москвы - Михаил Тихомиров

Московское письменное богатство стало быстро восстанавливаться после разорения, и в московских монастырях возобновилась усиленная переписка книг. Особенно большое значение имели два московских монастыря, основанных при митрополите Алексее: Чудов и Андроников. В Чудове монастыре быстро стала складываться собственная школа писцов. О ней дают представление 2 рукописи: Книга о постничестве 1388 года, написанная «замышленьем архимандрита Якима, а писаниемь черньца Антонья», и Книга Иова 1394 года.[625]

Эти московские рукописи резко отличаются от памятников середины XIV века своим более тщательным исполнением. Обе они написаны на пергамене в 2 столбца, обе украшены заставками и заглавными буквами звериного орнамента, но почерк писцов мелкий и выдержанный, свидетельствующий о том, что в Чудове монастыре уже создалась своя школа переписчиков. Таким же мелким, так сказать, бисерным почерком выполнена и рукопись, приписываемая митрополиту Алексею и вышедшая из того же Чудова монастыря.

Своя школа писцов сложилась и в Андроникове монастыре. Здесь трудилась над перепиской книг группа писцов—монахов. В 1402 году грешный Анфим (Онфим) переписал Изборник, «иже есть око церковное» в княжествующем граде великом Москве, при державе великого князя Василия Дмитриевича, при митрополите Киприяне, в монастыре Андроникове при игуменьстве Савине.[626] В той же обители и почти с таким же предисловием были переписаны Слова Василия Великого «при державе великого князя Василия Дмитриева сына» неким Василием. Анфим и Василий – это монахи, работавшие и на заказ, «доброписцы», как их назвали бы наши источники.[627] В рукописи, написанной в Андрониковом монастыре в 1402 году, бросается в глаза особая тщательность письма, в конце рукописи имеется оглавление, которое должно облегчить нахождение в книге нужного слова. Послесловие отмечено красивым киноварным значком.

Вероятно, в московских монастырях и выработался тот своеобразный почерк, типичный для конца XIV – начала XV века, получивший название русского полуустава. Стремление ко всему национальному, русскому, столь ярко проявившееся при Дмитрии Донском, нашедшее свое выражение в героической борьбе с татарами и в попытках установления независимой русской митрополии, сказалось и в московской письменности конца XIV столетия. Русские рукописи этого времени отличаются от южнославянских не только своим полууставным почерком: в их орфографии заметно желание облегчить понимание древних памятников. Знаменитый Троицкий список Русской правды, написанный в XIV веке, – прекрасный образчик этого характерного направления. Он отличается не только древностью текста, но и отсутствием архаических языковых форм.

В конце XIV века началось внедрение в нашу письменность бумаги, которое также шло в первую очередь через Москву. Нельзя считать случайным тот факт, что первым русским памятником, написанным на бумаге, была духовная Симеона Гордого. Москва быстрее осваивала новый материал для письменности, чем Новгород, еще долго державшийся дорогого, но традиционного материала – пергамена. Это шло рядом со стремлением упростить и сделать более понятными церковные тексты, с чем мы встречаемся в московских Евангелиях 1354 и 1358 годов.

В XV столетии Москва окончательно стала крупнейшим центром русской письменности. Об этом мы узнаем из «послания от друга к другу». Оно написано Василием Дмитриевичем Ермолиным в ответ на просьбу видного сановника Литовского великого княжества «писаря» Якова. Пан Яков просил Ермолина купить для него в Москве несколько книг: Пролог на весь год, Осмогласник «по новому», книгу «два творца» и Жития 12 апостолов. Пролог – это собрание кратких житий и поучений на целый год; «два творца» – сочинения двух авторов, известных автору письма, но подробнее не обозначенных Ермолиным; Осмогласник – собрание церковных песен. Осмогласник был изложен «по новому», представляя собой новинку. Эти книги можно было достать в Москве, но только в отдельных переплетах, а не так, как их хотел иметь пан Яков. На руках у москвичей, впрочем, могли найтись и такие экземпляры, которые удовлетворяли бы требованиям заказчика, но это были, так сказать, экземпляры любительские, непродажные: «Кто будет таково написал, ино собе то и держит, а на деньги того не продаст».

Единственным способом хорошо выполнить заказ, как думал Ермолин, это нанять доброписцев, «сделать по твоему приказу, с добрых списков, по твоему обычаю, как любит воля твоя». Но для этого надо иметь бумагу («паперию») и немалое количество денег.

А. Д. Седельников, опубликовавший это замечательное письмо, склонен видеть в нем обмен посланиями между крупными деятелями России и Литовского великого княжества, но это не вполне так. В письме Ермолина проскальзывает нотка купеческого интереса к делу. «А лишка не дам нигде ничего, а наряжу ти, пане, все по твоей мысли и по охоте», – приписывает Ермолин в конце письма, употребляя даже обычные торговые заверения: будьте—де спокойны, все сделаем по вашей воле. Возможно, Ермолин брал подряды на переписку книг, очень дорого стоивших в это время. Издатель письма А. Д. Седельников правильно пишет по этому поводу: «На северо—востоке не только лучше сохранили старую письменность, на что указывают многочисленные находки древнейших памятников в рукописях великорусских XV и частью XVI вв., но и гораздо шире использовали переход к новым ее условиям».[628]

Как видим, московские доброписцы имеют за собой длительную историю. Пожары и разорения уничтожили громадное количество письменных московских памятников, но и то, что осталось, говорит о многом, прежде всего о Москве как об одном из крупнейших центров XIV–XV веков, который не уступал по своей письменной культуре Новгороду, а в некоторых случаях его превосходил. Это будет наглядно видно на примере московской литературы великокняжеского периода.

НАЧАЛО МОСКОВСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Московская письменность не имела таких глубоких корней, как новгородская. В конечном итоге Москва XII–XIII веков все—таки была новым городом, который не успел накопить такого богатства письменных традиций, как старые города, подобные Новгороду или Смоленску. Между тем условия для раннего развития московской литературы были явно неблагоприятными. Поэтому московская литература – явление сравнительно позднее. Она начинает оформляться только во второй половине XIV века, хотя отдельные записи московского происхождения относятся и к более раннему времени, ко временам Калиты и его преемников. В основном развитие московской литературы падает на конец XIV века, на княжение Дмитрия Донского и его ближайшего преемника.

По какому—то странному недоразумению историки литературы отмечают только три московских литературных памятника конца XIV века: 1) Задонщину, 2) Сказание или поведание о Мамаевом побоище, 3) Житие Дмитрия Ивановича. Н. К. Гудзий прибавляет к ним летописную Повесть о Мамаевом побоище.[629] Вероятно, это объясняется тем, что названные памятники сохранились в особых списках и, за исключением жития Дмитрия Донского, не вошли в наши летописи. Между тем летописи сохранили нам и другие повести конца XIV века, когда—то существовавшие в отдельном виде, но теперь известные нам по летописям. Таковы Сказания о Тохтамышевом нашествии, Повесть о Митяе, Хождение митрополита Пимена в Царьград. Таким образом, у нас получится достаточно внушительный список московской литературы конца XIV века.

Предупредим заранее, что в обзоре московской литературы мы не преследуем специальных историко—литературных целей. Это дело специалистов и не по плечу автору этой книги. Но историк не может оставить в стороне важнейшие литературные явления того времени, которое он изучает. Ведь без знакомства с литературой XIV–XV веков культурное значение великокняжеской Москвы останется освещенным неполно и неточно. Обзор московской литературы мы поведем с тех произведений, возникновение которых в конце XIV – начале XV века бесспорно. Таковы в первую очередь повести о Тохтамышевом разорении.

ПОВЕСТИ О ТОХТАМЫШЕВОМ РАЗОРЕНИИ

Разорение Москвы в 1382 году и драматические подробности этого события повели к созданию особого цикла повестей. Наиболее известны обширные повести о Тохтамышевом нашествии, помещенные в Никоновской и Воскресенской летописях, но как раз они мало типичны для московской литературы XIV века и представляют собой позднейшие переработки более ранних сказаний. Наиболее близки по времени возникновения к событиям 1382 года два сказания.

Одно из них помещено в Симеоновской летописи и Рогожском летописце, в основе которых лежит московский свод XIV века. В том и в другом списке рассказ начинается словами: «Того же лета царь Токтамышь посла в Болгары и повеле христианскыя гости Русскыя грабити, а ссуды их и с товаром отнимати и провадити к себе на перевоз».[630] Тохтамыш пошел «изгоном» (то есть внезапным набегом) на Русскую землю, а суздальский князь Дмитрий Константинович послал к нему двух своих сыновей, Василия и Семена, которые догнали татар у Рязани. Рязанский князь Олег Иванович обвел татар вокруг своей земли и указал им броды на реке Оке. Перейдя Оку и взяв Серпухов, татарские полчища устремились к Москве. Великий князь Дмитрий Иванович отъехал в Кострому, а в Москве затворился литовский князь Остей, внук Ольгерда, «с множеством народа».