Исправительная академия (Оболенский, том 1 и том 2) - Алекс Хай
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— О, явились, — процедил брат, глядя на подъехавший к парадным дверям кортеж. — Всей стаей сразу.
— Да что они тебе сделали? — не выдержал я. — Родня ведь.
— Дед говорил, с такой родней лучше сиротой быть, — выдохнул Алексей. — Что-то они с Долгоруковым в свое время не поделили, а подробностей не знаю. Скандала не было, но дед никогда просто так ни на кого зуб не держал. И ему, кстати, очень не нравилось, что ты с Федором сдружился. Прилип он к тебе как рыба-паразит…
Леше пришлось умолкнуть, потому что к нам потек ручеек многочисленных дальних родичей. Долгоруковы, следовало отметить, хоть и не расплодились так, как Оболенские, но пережили множество опал своих предков и сохранили какое-никакое состояние, поэтому после Реставрации поднялись, но больше как дельцы, а не знать. Дар у них вроде бы был, но какой-то невнятный.
И все же — родня. Эх.
— Слыхала, вы перенесли родовую усыпальницу на Лазаревское, — с каким-то нездоровым возбуждением сказала старая дева Дарья Павловна Нарышкина. — Оно же самое старое из сохранившихся кладбищ Петербурга! Да еще и при Лавре… Значит, теперь Оболенские будут соседствовать с Ломоносовым, Витте, Кваренги, Росси… Да и с нашими предками. Только нам не разрешили переносить туда родовую усыпальницу. Как же вашему отцу удалось уговорить власти?
От суетливой болтовни этой тетки у меня начинала болеть голова. Точнее, башка раскалывалась от духоты, проклятого цветочного смрада — именно смрада, потому что в такой концентрации ароматом я это назвать не мог.
Еще ныл желудок. Сейчас признаваться было крайне неуместно, но я опять захотел есть. Точнее, не просто есть, а ЖРАТЬ. Повара со вчерашнего вечера готовили пироги с капустой, картофелем и луком, блины, овощной суп, компоты, кисели и квас. Ароматы стояли такие, что слюни текли. Иногда я чувствовал себя Довакином из «Скайрима».
— Это все? — спросил я, когда мы отправили последнюю «партию» в зал, где накрывали столы.
Утром, когда собирались на кладбище и службу, было толком не до еды, и я запихнул в себя всего четыре неудавшихся пирожка, и то последний дожевывал уже в машине. Ситуацию осложнял еще и пост — без мяса сейчас приходилось совсем туго, и я не наедался.
— Вроде да, — отозвался брат. — Хотя постой…
Я проследил за его взглядом и немало удивился, когда на пороге появилась Темная мать Друзилла. За ней тенью следовал ухе хорошо знакомый мне брат Луций. Ну, этим-то, из Ордена, можно было вообще не заморачиваться с траурным обликом — почему-то им разрешалось носить лишь черное.
— Мать Друзилла! — притворно образовался Алексей.
Он о ней почти никогда не заговаривал, и я понял, что Оболенские не то что стыдились родства с обладавшей Темным даром бывшей родственницей… Скорее, старались попросту избегать этой темы.
— Здравствуйте, мальчики, — проскрипела старуха и оглядела убранство. — Да вы просто иконостас сделали. Коля бы не одобрил. Не любил он всю эту пышность. Ну так это для живых, а не для мертвых. Если вашему отцу так спокойнее, завалите хоть весь дом цветами и венками.
— Вы пришли учить нас трауру? — раздраженно проговорил Алексей.
Темная мать уставилась на него живыми, даже немного задорными глазами, что совсем не подходило ей по возрасту. Зато у бабки, судя по всему, точно не было старческого маразма, и соображала она отлично.
— Да чего вас учить? Сам все знаете, хотя это и без толку. Есть только одно правило помощи мертвому — отпусти и не тревожь. А вся эта болтовня о праведных деяниях усопшего, о былых подвигах, хвала эта медоточивая — это же все для тех, кто остался. Что бы там вам ни говорили, но молитва и тризна еще никого не воскресили, мальчики. А раз так, то вся эта мишура — она мишура и есть. Но я вам сочувствую. Угораздило же Николая в пост помереть. Теперь всем мучиться… Тремя ложками кутьи сыт не будешь. Впрочем, я пришла совсем не по душу покойного. Нужно поговорить с вами обоими, мальчики.
Мы с Алексеем напряженно переглянулись.
— Володе ведь дали отсрочку, — сказал брат. — Он пока с нами…
— Дело не в Ордене, — вмешался брат Луций. — Точнее, не совсем…
Друзилла кивнула дисциплинарию, и тот достал из кожаного портфеля небольшой сверток из темной ткани. Мне сперва показалось странным, что темный брат в это время был в перчатках, но когда он развернул ткань, мы с Алексеем одновременно удивленно воскликнули.
— Матерь Божья!
— Это еще что за мерзость?
В глубине свертка лежала какая-то бесформенная масса из черного мягкого материала, похожего на воск. Кажется, кто-то пытался сделать человечка, но то ли талант скульптора подкачал, то ли произведение подверглось страшным испытаниям.
— Это, дорогие мои, вольт, — тихо сказала мать Друзилла. — Элемент обрядов темной магии, которые в том числе изучают в Ордене. Хотя сами обряды пришли из деревенского колдовства.
— Это что, кукла вуду такая? — Озадаченно спросил я, разглядывая контуры «человечка». — В которую иголками тыкают?
— Поражена глубиной твоих познаний, Володенька, но нет. Это немного не так работает. Гораздо интереснее, где эту вещицу обнаружили и когда. Луций?
Получив разрешение говорить, темный брат осторожно завернул вольт обратно в тряпочку.
— Этот объект извлекли из искореженного автомобиля, — он поднял глаза на Алексея. — Который принадлежал вам и на котором разбился Владимир Андреевич. После аварии и возгорания вольт сильно пострадал, поэтому невозможно с высокой точностью определить его программу и назначение. Но одно можно утверждать точно: подобные изделия всегда несут мощную негативную программу. Иными словами, это тяжелая порча, судя по остаточному следу на предмете…
Друзилла жестом велела Луцию замолчать и уставилась на нас.
— Иными словами, мальчики, кто-то намеренно сунул этого вольта в автомобиль. И этот кто-то прекрасно знал, для чего такая штука предназначена. А это означает, что кто-то очень хочет извести одного из вас. Осталось понять, кого из вас двоих…
Глава 2
Мы с братом озадаченно переглянулись.
— Серьезно? — хрипло спросил Алексей. — Вы думаете, кто-то мог специально навести на кого-то из нас порчу? Да кому это вообще могло прийти в голову?
— Господа, полагаю, нам лучше перейти в другое место, — брат Луций покосился на портрет деда, напоминая, что мы находились в
