Горошина для принцессы - Олег Шушаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вечером, лежа в юрте на кошме, он долго не мог уснуть.
Нудно гудели комары. Его боевые товарищи спали, накрывшись с головой регланами. Хотя это и не спасало от вездесущих кровососов…
Владимир встал и, стараясь никого не разбудить, вышел наружу. Поднял голову и замер, пораженный бесконечностью неба… Оно было такое огромное, а звезды такими большими и яркими!
Светлая лента Млечного пути манила, словно дорога в степи! И звала вдаль…
Туда, где Снежка… Туда, где счастье…
Владимир посмотрел на свои командирские часы. Двадцать три ноль-ноль. Минус четыре. Это значит, что в Петрозаводске сейчас всего лишь девятнадцать… Красивый июньский вечер.
Где ты любимая?! С кем ты? Помнишь ли обо мне?
Сегодня он был на грани гибели… На самой грани!
Пулевые пробоины в кабине его «моски» неопровержимо свидетельствовали о том, что Бог есть! И что он целиком на стороне Владимира!
Ну, если и не сам Господь, то, как минимум, его порученец! В смысле ангел-хранитель…
Потому что если просунуть во входное и выходное отверстия кусок шпагата и натянуть, а техник, осматривая самолет после боя, не поленился это сделать, было видно, что пуля прошла всего лишь в сантиметре от Владимира. На уровне сердца.
Внезапно Млечный путь перечеркнул быстрый высверк падающей звезды.
Слишком внезапно! Слишком быстро! Опять он не успел загадать желание!
Только собрался. Только подумал. И прошептал:
- Снежка!..
А звезда уже погасла…
Ну и ладно, вздохнул Владимир! Это уже все равно! Потому что ничего уже нельзя исправить. Потому что Снежка уже сделала свой выбор. И выбрала не его. А другого. Этого. Вениамина Абрамовича. И забеременела от него. А, может, уже и родила…
Снежка, Снежка…Что же ты наделала…
Заснуть никак не удавалось. Владимир поднялся со своей скрипучей койки, подошел к окну и закурил, глядя в непогоду…
Ночь выдалась ветреная и холодная. Как и положено в ноябре. Низкие черные тучи неслись вдоль штормового моря, пригибая к земле кроны деревьев…
К середине августа советские части в районе реки Халхин-Гол были полностью готовы к наступлению и ждали только приказа.
К этому времени Владимир сбил еще трех самураев лично и столько же в группе. Хотя по-прежнему не имел ни одной царапины.
Однажды вечером, после полетов, его с заговорщицким видом отозвал в сторонку Борис Смирнов. Он прибыл в Монголию вместе с Владимиром и служил советником в том же семидесятом полку.
Днем на площадку привозили свежие газеты и почту, и в руках у Бориса было письмо. Видимо, от жены.
Когда-то у Владимира тоже была жена… Но писем от нее он не ждал.
Смирнов подмигнул ему и с хитрой улыбочкой передал привет от одной общей знакомой. По имени Маша.
А потом протянул сложенную вчетверо записку:
»Здравствуй, Володя!
Узнала, где ты служишь, набралась смелости и решила написать.
У меня все хорошо. Экзамены сдала, хотя было совсем не до них.
Валя понемногу приходит в себя. Когда все это случилось, она словно окаменела. Это было ужасно! Но время идет, и я надеюсь, что она сумеет оправиться. Потому что скоро у нее будет ребенок. И надо жить дальше.
А как у тебя дела? Мне сказали, что там, где ты сейчас, очень жарко.
Я знаю, это звучит глупо, но все равно, береги себя! Теперь я понимаю, почему ты ничего не сказал мне, когда уезжал. И очень за тебя беспокоюсь! И жду!
Потому что люблю тебя!
Маша»
Милая, милая Маша, вздохнул Владимир… Он перечитал записку еще раз. Свернул и положил в партбилет.
»Надо жить дальше».
Она права, подумал он. И поднял голову… И посмотрел в небо…
Надо жить дальше!
Пройдясь по самому краю, Владимир немного успокоился. Если, конечно, можно назвать спокойствием пустоту и безмолвие, воцарившиеся в его душе.
Так или иначе, но геройской смерти в бою он больше не искал. А просто бил врага. Не жалея жизни. И не загадывал далеко вперед…
Сначала надо проучить самураев, думал Владимир…
А потом, если он уцелеет, то обязательно съездит в Петрозаводск и оформит развод. И тогда Снежка сможет выйти замуж за отца своего ребенка. И жить с ним долго и счастливо. Сколько захочет!
А если Владимир не уцелеет, то, вообще, никаких проблем! Она станет вдовой Героя, и будет получать пенсию. Как и положено в случае потери кормильца. И опять же сможет выйти замуж за своего Вениамина Абрамовича. И любить его, сколько влезет! Потому что тогда Владимиру это будет уже все равно!
Между тем, бои над Халхин-Голом шли нешуточные…
Таких Владимир еще не видел. Да и никто не видел! Потому что не было еще такого, чтобы по нескольку раз на день на небольшом участке фронта одновременно сражалось по сотне с лишним истребителей с каждой стороны!
Кто знает, может все еще обойдется, и ему не придется ехать в Петрозаводск! Может, ему еще повезет, и какая-нибудь шальная пуля сама поставит точку во всей этой печальной истории.
А как же Маша, вдруг подумал он!..
Значит, заморочил девчонке голову, целовал-миловал, а теперь в кусты?!.. Нехорошо, Владимир свет-Иванович!.. Ой, нехорошо!
Ладно, вздохнул он, встретимся с Машей! Но сначала надо развестись со Снежкой!
А потом видно будет! Если Маша его не разлюбит, когда все узнает, какой он двуличный, если простит его, то тогда…
Тогда делать нечего! Придется на ней жениться!
И сделать все, чтобы она была счастлива! Потому что она очень хорошая девушка! И заслуживает счастья!.. Не то, что он…
Владимир несколько раз принимался писать ответ на Машино письмо. Чтобы поблагодарить за теплые слова. За доброту и заботу. Однако дальше слов «Здравствуй, Маша!» дело не шло… Это у него-то! Который насочинял столько стихов, что перезабыл уже половину! Он злился на себя, комкал листки один за другим и выбрасывал.
А может, отправить ей какое-нибудь из своих старых стихотворений? Просто взять и поменять золотые волосы на каштановые, а льдисто-серые глаза на зеленые?!..
Но рука на такое святотатство не поднялась.
Это были Снежкины стихи! И больше ни чьи!
К счастью через неделю началось генеральное наступление. И стало не до писем…
А потом Владимир получил пулю. Ту самую. Которая должна была поставить точку. И едва не поставила.
В тот день все было как всегда. Взлет на рассвете. Недолгий полет к линии фронта. Бой. Рев мотора и грохот пулеметных очередей. Запах пороха и бензина.
Владимир атаковал и завалил еще одного самурая. Который крутанулся вокруг своей оси пару раз и посыпался вниз.
Вдруг он почувствовал сильный удар по правой ноге. Будто ломом в драке навернули. Ступня слетела с педали. Владимир посмотрел вниз и увидел, как из разорванной штанины фонтанчиками бьет кровь…
Никакой боли он не чувствовал. Только нарастающую слабость. Поле зрения резко сузилось. Все звуки отдалились куда-то, словно у него заложило уши. Как это бывает во время пикирования…
Но он не пикировал. И не падал. А летел по прямой.
Владимир пошевелил ручкой управления. Самолет по-прежнему слушался рулей. Он посмотрел за борт. Высоты не было. Зато до своих рукой подать… Он развернулся блинчиком. Медленно и аккуратно… Перетянул через реку в пологом снижении. Убрал газ и посадил свою «моску» на брюхо, не выпуская шасси. И потерял сознание…
Вообще-то, ему сильно повезло.
Во-первых, потому что он приземлился вблизи от КП командующего армейской группой комкора Жукова, который тут же отправил санитаров к его самолету на собственной «эмке». Это Владимира и спасло, поскольку счет шел уже не на минуты, а на секунды! Ему наложили жгут, остановили кровотечение и немедленно доставили в развернутый неподалеку полевой подвижный госпиталь.
А во-вторых, потому что именно при этом госпитале действовал Хирургический отряд Военно-медицинской академии имени Сергея Мироновича Кирова.
Не попади он тогда в руки настоящих профессионалов, не смотреть бы ему сейчас в это ненастное окно, подумал Владимир…
Его срочно прооперировали, а потом эвакуировали самолетом в Читу. В окружной военный госпиталь. Впрочем, сам он ничего этого не помнил. Потому что был в бессознательном состоянии. И очнулся еще очень не скоро…
Но все-таки очнулся.
А вот Витька Рахов, пару дней спустя поймавший разрывную пулю в живот, выкарабкаться так и не сумел. И умер, не приходя в сознание. В тот самый день, когда был опубликован Указ Президиума Верховного Совета о присвоении ему звания Героя Советского Союза…
Владимир этим же Указом был награжден орденом Красного Знамени. Но узнал об этом только через две недели. В начале сентября. Когда старуха с косой, терпеливо караулившая его у дверей госпитальной палаты, наконец, отступила.
Из этого же Указа он узнал и о присвоении ему очередного воинского звания полковника, к которому был представлен еще в конце июля. По последней, занимаемой до откомандирования на академические курсы, должности.