Тревожное эхо пустыни - Ольга Геннадьевна Володарская

– Неправда. Я вела себя спокойно.

– Он перехватывал твою руку?

– На несколько секунд, – припомнила она.

– Как мне сказал Правдин, Хоме хватало этого, чтобы по пульсу определить внутреннее состояние человека. Возможно, он видел руками и нечто большее? Его мать ведуньей была, так что, если верить в силу, можно предположить и такое. Он весь вечер то о Фатиме зудел, то о Ларисе Берггольц спрашивал. Как выглядишь, ходишь, носишь ли украшения?

– Как видишь, перестала, – развела руками она. На запястьях ни одного браслета. – Выходит, Хома так и не поверил фактам, логике, только своим ощущением? На основе этого он сделал вывод, что я Фатима?

– А я не знаю. Он напился, пошел на поводу у своих фантазий и позвонил Правдину. Ты услышала их разговор. Как все удачно сложилось: тот, кто искал Фатиму, оказался у нее под боком (уверена, ты и в вещичках пошарила). Ночью ты проникла в наш дом, пусть не с первой попытки, но убила Хому, выкрала альбом… Кстати, было в нем что-то, выдающее тебя?

– Ничегошеньки. Но я все равно его сожгла.

– Нужно было и мне глотку резать.

– Кто ж знал, что в одном доме живут сразу два свидетеля? Но ничего, придет и твой черед умереть. – Лара села вольготнее. Что-то придумала, расслабилась. – Если бы я догадывалась, что и у тебя никаких доказательств, только бла-бла про мою аллергию, и говорить бы с тобой не стала. Но ты так эффектно начал…

– Благодаря Хоме я понял, что ты Фатима. Сложил детали мозаики.

– И что ты с ней сделаешь? Отнесешь в ФСБ? Не страшно. Пока они будут собирать доказательства, я сбегу. У меня куча нерастраченных денег, а они, как ты знаешь, решают все.

– Но не в твоем случае. С тобой никто не свяжется после фильма, который снимет о тебе Правдин.

– Значит, буду сидеть в тюряжке, читать стихи Ахмед-хана, разгадывать кроссворды и лакомиться любимыми сладостями. Это за деньги я точно добуду. А смертная казнь у нас запрещена. Так что я проживу долго, Абдула.

– Никель на самом деле может тебя убить?

– Я не даю ему такого шанса. Но дважды он доводил меня до отека гортани. Удушье – это страшно. Для меня нет ужаснее смерти, чем от него. Единственная моя фобия – это боязнь никеля. Я поэтому и украшения носить перестала. Мне кажется, что даже в платине он есть, и меня начинает трясти. Если бы этот факт остался в архивах КГБ, меня давно бы сцапали.

– Но Кротов твое досье подчистил?

– О, ты и об этом знаешь? Гаденыш Правдин не оставляет без присмотра свою технику, а записей в обычном блокноте не делает. Я могу знать только то, что он обсуждает по телефону, сидя в своей комнате. Поселить его в ту, что с террасой, было лучшим решением. – Она взяла ручку и стала играть с ней. Примеривается, понятно. – Можно попросить воды? Но в пластике?

– Объясни мне сначала, как ты смогла попасть в семью Берггольц? Они же считают тебя близкой родственницей.

– В 1994 году я получила документы реального человека Ларисы Берггольц. Она была неблагополучной, скончалась глупо, и мне достался ее паспорт с питерской пропиской. В сорок пять лет, когда нужно его менять, я решила сделать это там. Не была в Питере до этого ни разу. Интересно стало. Приехала, сделала запрос в паспортный стол, чтобы узнать о родственниках Ларисы. Такая фамилия редкая, интересно стало. Из ближайших нашелся двоюродный племянник из Петергофа. Я позвонила, мы поболтали. Игорь знал, что у его покойной матери есть где-то сестра, но он не видел ее никогда. И я наведалась. Ада тогда маленькой была. Сразу мне полюбилась. И стали мы родственную связь поддерживать.

– У тебя своих не осталось?

– Сейчас не знаю. Тогда полно было. Но даже если б я не скрывалась, не стала бы с ними общаться. Сивохины – не семья, одно название. В отличие от Берггольц. Эти иногда ссорятся, спорят, критикуют друг друга, но любят и поддерживают. Один за всех и все за одного, как мушкетеры. Только для меня они эльфы. Когда они переехали, я осиротела. И мне ничего не оставалось, как придумать грустную историю о предательстве дочери, чтобы они из жалости взяли меня к себе.

– Не пожалели, ты здорово им помогаешь.

– Они даже не знают, насколько. Без моих вложений давно бы прогорели. Ни один детский центр не приносит столько денег, сколько «Почемучка».

– Ада твоя любимица?

– Я ради нее готова на многое…

На убийство совершенно точно. Фатима размозжила голову гнусной Дашке, прибегнув к насилию впервые за последние двадцать семь лет. До нее она убила майора Кротова. В прошлом веке, в прошлой жизни. И дала себе слово остановиться.

Это было легко. Фатима не испытывала тяги к насилию. Ей нравилась мирная жизнь, размеренная, спокойная, сытая. В ней никого не нужно было убивать. Первые годы после чеченской она жила с оглядкой, но страх постепенно прошел. Фатима обрела себя. Стала Ларисой Берггольц, двоюродной тетей Игоря, крестной одного из близнецов.

Она так расслабилась, что аллергия «подобрела». Уже не терзала, а только беспокоила.

Фатима забыла, как легко у нее получается убивать. Вроде просто взяла девчонку за шею и шарахнула ее виском об стену. Та свалилась. Фатима склонилась над ней, думала, Дашка просто сознание потеряла, ан нет, умерла. Это произошло поздним вечером. Фатима ездила по делам на машине Ады. Заклятая ее подружка увидела тачку, подумала, что это она сама, подкараулила в глухом дворе, налетела. Стала трясти пакетом с могильной, как ей думалось, землей, угрожать, проклинать. И не заткнулась, даже поняв, что перед ней не Аделаида, а ее тетка. Передай своей родственнице, что ей все вернется! Я тоже пойду к колдунам и такое ей устрою! Фатима не выдержала и… Убила ее.