Слишком личное - Наталия Костина

– И упала в обморок?

– В обморок она позже упала, когда Юрий Викторович зачитал, что мама завещает дом ей. Притворщица!

– А потом?

– Пришлось ее отпаивать каплями, чуть не «скорую» вызывать. Она закатывала глаза и делала вид, будто вот-вот умрет. Заявила, что ей ничего здесь не нужно. Как же! Потом Светлана отвела ее в комнату, а Оксана даже вызвалась с ней посидеть. Но эта доморощенная Вера Холодная отказалась, заявила, что хочет побыть одна. Господи, какое низкопробное актерство! Не знала!.. Конечно, она обо всем знала, – все никак не могла успокоиться Елена Аристарховна. Заговорив о больной теме наследства, она даже как-то позабыла о смерти сестры.

– Да, и она отдала нам ключи от сейфа, – вспомнила почтенная дама. – Они, оказывается, хранились у нее. Конечно, когда ты уже получила что хотела, можно и ключи вернуть! Господи, да мать ей всю жизнь доверяла больше, чем нам! Что она в ней нашла?!

– Валерия Аристарховна никуда вчера не ездила? – Катя так внезапно вернулась к сестре негодующей наследницы, что та сначала не поняла вопроса.

– Что? А, Лера… Нет, Лера никуда не отлучалась. Мы весь вечер провели дома. Она ушла к себе в комнату, я – к себе. Это все нужно было как-то… осмыслить, а моя сестра… не тот человек, с которым можно было говорить серьезно. Она до неприличия радовалась, что получит эти цацки. Жила одним днем, не понимала, что ее сын остался без ничего! Она прямо помешалась на этом сейфе – ей непременно захотелось открыть его и посмотреть, что оставила мать.

– И вы открыли?

– Открыли, мельком посмотрели, конечно… Но выкладывать из него ничего не стали. Только взглянули. Это было бы совершенно непристойно – мама еще не похоронена, а мы пересчитываем… подсчитываем, делим! Мне это показалось крайне циничным, я ей так и сказала. К тому же Юрий Викторович совершенно недвусмысленно подтвердил, что стоимость картин и драгоценностей действительно очень большая. Да и зачем было их доставать, если у него на руках была опись, которую оставила мать? Такой милый человек! Но неужели он не понимал, что, составляя это завещание, она лишает своего внука причитающегося ему наследства? И что дом получит посторонний человек? Почему он ее не отговорил?

– Это не его дело, – мягко произнесла Катя. – Он только зафиксировал волю вашей матери.

– Да, это верно, – вздохнула Елена Аристарховна. – Но он мог бы как-то дать нам знать!

– Он и этого не имел права сделать. Это подсудное дело. У него могли отобрать лицензию.

– Как все сложно, оказывается… Да, и он посоветовал нам арендовать ячейку в банке и перевезти все туда. Как только он взглянул на сейф, то сразу сказал, что тот устарел и крайне ненадежен.

– А где находится сейф?

– В винном погребе.

– А ключи сейчас у кого?

– У меня, разумеется.

– Можно посмотреть? – поинтересовалась Катя.

– Смотрите. – Елена Аристарховна раскрыла объемистую кожаную сумку, затем вжикнула змейкой внутреннего потайного кармана и запустила туда руку.

Катя увидела, что лицо ее сначала напряглось, потом побелело… Рука все шарила в кармашке, а лоб и шея достойной наследницы драгоценностей пошли красными пятнами. Вдруг Елена Аристарховна подскочила к кровати и вытряхнула на нее все содержимое своей сумки. На атласное покрывало кучкой высыпались несколько ручек, какие-то квитанции и талончики, половина шоколадки, пудреница, два тюбика губной помады, очечник, записная книжка, чехол от мобильного телефона и сам телефон, какие-то таблетки, початая пачка жевательной резинки, крошки, объемистая связка ключей, палочка от съеденного мороженого, кошелек и… упаковка от инсулина.

– Их… их украли! – возопила дама, пренебрегая выпавшей связкой.

– Спокойно, – сказала Катя, косясь на коробку от инсулина, которую совершенно проигнорировала Елена Аристарховна. – Как они выглядели?

– Два… два ключа! Такой… замысловатой формы! Желтые! Наверное, латунные. И еще один – обычный, от английского замка, от подвала. Белый. Все на одном колечке.

– А эти? – кивнула Катя на связку.

– Это от квартиры. От моей квартиры. Боже мой!

– А это что? – Катя, не дотрагиваясь руками, указала на коробочку.

– Это? Я не знаю, что это…

– Это упаковка от инсулина, – сказала Катя, – которая пропала вчера. Как она оказалась в вашей сумке?

– Я… я не знаю, – пролепетала Елена Аристарховна. – Вы… вы же сами говорили, что нашли ее вчера за окном! Это… это провокация!

– В вашу комнату кто-нибудь заглядывал вчера? После того, как вы положили в сумку ключи от сейфа? Вы сами выходили куда-нибудь?

– Да… конечно. Весь день бегала по дому… Столько хлопот перед похоронами! И вечером… Выходила в туалет. Ужинать. Сидела в саду… совсем недолго. Потом приняла ванну… Но от кого же было их прятать? В доме же все свои! Даже Светланы не было!

– Сумка оставалась в комнате?

– Да что мне ее, целый день с собой было носить? В туалет? В ванную? – вспылила Елена Аристарховна. – Кто угодно мог зайти и взять… И подбросить!

Да, кто угодно мог войти, и взять ключи, и подложить упаковку.

– Чистый пакет у вас есть? – мрачно спросила Катя.

– Пакет, пакет… – заметалась Елена Аристарховна. – Пакета, похоже, нет… Вот, только файл.

– Давайте.

Катя осторожно препроводила упаковку в файл.

– Придется временно попросить вас освободить помещение, Елена Аристарховна. Здесь нужно поработать.

Подавленная хозяйка комнаты начала было собирать вещи, чтобы положить их обратно в сумку, но Катя ее остановила:

– Нет, ничего не трогайте. Пойдемте куда-нибудь… может, на веранду? У меня еще много вопросов о вашей сестре.

Елена Аристарховна, все еще не веря, что ключи от сейфа с сокровищами пропали, и оглядываясь на сумку, покорно вышла за Катей.

– Не хотела бы я доживать до таких-то лет. – Светлана Петровна, домработница, поджала губы и скорбно вздохнула. – Чтоб вот так, с ума выживши, дом Люське… то есть Людмиле Федоровне отписать, а родным-то, своим кровным… Да, дела. И что она, по-вашему, с доминой-то этой делать будет? Его ж содержать, чинить нужно…

– Ну, я думаю, такой дом сам себя прокормить может, – резонно заметила Катя.

– Ванька-то, Ванька… Сначала бабка, а теперь и мать. Не иначе как умом повредилась с горя…

Светлана Петровна очень сожалела, что вчера у нее был нерабочий день. Вчера и нотариус приезжал, и, говорят, Людмила Федоровна в обморок падала, а она ничего этого не видела, не знает. Сидела дома, борщ варила без всякой пользы. А тут сразу все случилось: и завещание, и все остальное. А потом – такое горе. Господи, в уме не укладывается, что Валерочка-то Аристарховна повесилась! С чего, почему? Ну, умерла мамаша-то ее, так все там будем… Да и старая уж совсем была. А Лера без наследства, говорят, не осталась, так с чего и горевать?