Сказка, расказанная на ночь - DJWP

Улыбаясь, Сафо тронула струны, и зазвучали первые ритмы уже знаменитых сапфических строф. Габриель сразу же узнала мелодию. «Я знаю эту песню! Мы, бывало, пели её дома», — торжествуя, подумала она, незаметно кивнув поэтессе. Впервые за больше чем десять сезонов Сафо, Десятая Муза, завершала представление другой песней:

«Над тем, что в плаче мы скорбим,Жизнь длится в вечной песне.Мне слышен гимн, далекий гимн —Творения предвестник».«И в гуще буйства и борьбыОт музыки воспряну.Рождая отзвуки в душе,Я петь не перестану».«Я слышу истины напев,Пусть грозный шторм ревёт.Ночное пение звучит,Хоть тьма вокруг встаёт».«Шторм не нарушит мой покой:Прильну к земному стану.Пока наш мир ведёт любовь,Я петь не перестану».

История идёт замысловатыми путями. События отпечатываются в ней странным образом. Иногда единственный момент навсегда изменяет нашу точку зрения на основополагающее событие или историческое лицо. Может быть, дело было в благоговейном ужасе, в которое повергла поэтесса Короля Афин и его придворных. Может быть, летописцы, писавшие о волшебном голосе, который, казалось, наполнял королевский зал, выходя прямо из её тела в тот день, — может быть, эти летописцы повлияли на восприятие того времени.

Какой бы ни была причина, с этого дня и далее Десятая Муза описывалась историками как Великая Сафо — златовласая элегантная женщина, грациозная и величественная.

Однако, есть другие свидетельства — это свитки, замурованные в древнем захоронении где-то в Македонии, свитки, исписанные аккуратным почерком барда из Потейдии, несколько в другом свете описывающие поэтессу и произошедшие события.

Габриель так завела публику в Королевском зале, что громовые аплодисменты вновь послужили ей наградой. Сказительница пошла к выходу, остановившись, чтобы нагнуться и подобрать лохматый парик, всё ещё лежавший на полу. После этого бард поспешила выйти из зала и смогла спокойно вздохнуть лишь когда за ней захлопнулись тяжелые створки дверей.

— Уфф! — выдохнула она. — Поверить не могу!

Она взглянула на парик и рассмеялась:

— Ха! А что же будет, когда эту историю услышит Зена!

Мысль о подруге, всё ещё сидящей за решёткой, стерла улыбку с лица сказительницы.

«Зена», — сглотнула она, надела парик и побежала к подземельям.

Сэмфаст проводил глазами Сафо, вышедшую из зрительного зала. Он решил, что она обязательно пройдёт мимо, чтобы вернуться в комнату для гостей. Но его кустистые брови удивлённо поползли вверх, когда поэтесса побежала в противоположную сторону. Менеджер заворчал и поспешил спуститься с балкона, торопясь следом за поэтессой.

Десятая Муза оправила амазонский наряд, шагая по коридору к своей комнате. Путь лежал через пустые холлы с мощными колоннами, отбрасывавшими мрачные тени. Единственным звуком, сопровождавшим её, был стук ботинок о мрамор. Привыкшая носить сандалии, Сафо мельком подумала, как же Габриель проходила столь большие расстояния, одев на ноги такую тяжелую и толстую обувь. Перед дверью в комнату для гостей поэтесса помедлила, шевеля пальцами ног, которым было очень неудобно.

Зена только что шмыгнула в комнату для гостей, обрадовавшись тому, что вернула меч и шакрам, но отсутствие в комнате Габриель настораживало. Воительница замерла, услышав звук шагов — всё ближе к двери. Зена пригнулась, прячась за громоздким стулом, выжидая.

Дверь рывком открылась. Сафо вошла, думая, что Габриель уже ждет её. Однако комната была пуста. Поэтесса дошла до середины изукрашенной комнаты и осмотрелась.

Скрючившись за стулом, Зена выглянула оттуда и улыбнулась при виде знакомой юбки и ботинок, прошествовавших мимо. Воительница хихикнула, намереваясь выскочить из засады и застать Габриель врасплох, но тут юбка остановилась и повернулась. Живот был совсем не тем, и в пупке не было колечка. Зена перестала улыбаться и выпрыгнула из укрытия.

Сафо почувствовала, как её рывком за руку потянули назад. Поэтесса уставилась в глаза очень раздраженной Королеве Воинов.

Зена с пристрастием осмотрела её и убедилась, что на поэтессе была надета вся одежда Габриель.

— Что вы задумали? — с подозрением спросила Зена, отпуская руку поэтессы.

— Зена! — Сафо сглотнула. — Ты напугала меня до полусмерти! Ты всегда так кидаешься на Габриель?

Зена нетерпеливо прищурилась. Поэтесса расплылась в улыбке.

— Рада видеть тебя, Зена. Ты в порядке?

— Всё хорошо. А где Габриель и почему ты в её одежде?

— В её одежде? — Сафо словно в первый раз увидела амазонский наряд, оглядев себя. — Да что ты понимаешь. Да, я такая! Из меня бы вышла хорошая амазонка, а?

— Сафо, если ты не скажешь, что тут происходит, я перекрою доступ кислорода к твоему мозгу.

— Кровь уже давно перестала поступать к моим мозгам, — пробормотала Сафо.

Зена угрожающе подняла руки, держа пальцы наизготовку в нужном положении.

— Хорошо-хорошо! Но, во имя Муз, неужели у тебя совсем нет чувства юмора?

Воительница грузно шагнула к поэтессе.

— Ладно! Рассказываю, рассказываю. Но это долгая история!

Габриель пробралась через ещё один лестничный пролёт. Отсюда наверняка было рукой подать до подземелья. Из гладких мраморных, изукрашенных орнаментом, стены превратились в пугающие — сырые и серые. Спустившись до самого конца по лестнице, сказительница остановилась у слепого поворота и заглянула за него. Там была тюрьма.

Никого не было дома. Никаких стражников за столом, хотя всё выглядело так, словно они бросили ужин, недоев половину. Из запертых камер не доносилось ни звука. Сказительница остановилась и прислушалась. Кажется, из-за какой-то закрытой двери донеслось неразборчивое сдавленное мычание.

— Зена? — в полумраке прошептала она.

Никакого ответа, только мычание.

— Зена, это я, — позвала она чуть громче.

Осторожно пробираясь вперёд на цыпочках, Габриель подошла к источнику звука и прижалась ухом к деревянной двери. Она снова услышала мычание и заглянула в зарешеченное окошко.

Там лежали три связанных стражника с кляпами, сидящие в ряд у грязной — стены.

— Я должна была догадаться, — пробормотала Габриель себе под нос.

Жесткая рука зажала сказительнице рот и рывком дернула её назад.

— Не оборачивайся, — жарко прошептал ей в ухо ужасающий низкий голос. — Не шевелись.

К горлу приставили нож.

— Вот ты и попалась. Теперь ты моя.